Кстати, для специально антибольшевистской агитации «Протоколы» совершенно не годились. Их главный полемический удар был направлен против либерализма и демократии как основных средств еврейской власти и разложения, а социализм и коммунизм выступали тут лишь в качестве дополнений. Вообще говоря, «Протоколы» совершенно не имели связи с современной эпохой, так что Мюллер в своих вольно нафантазированных «комментариях» с трудом мог найти какой-либо пассаж оригинального текста, чтобы зацепиться за него. Там, где это было особенно трудно, — например, при отсутствии ссылок на мировую войну — он к переведенному с русского языка «оригинальному документу» добавлял собственные формулировки^{726}.

Деятельность Мюллера фон Хаузена (в настоящее время доказанная) как «рыцаря Фемы» в тайном террористическом союзе «Орден германцев» также впечатляет. В этом качестве Мюллер с известной долей вероятности участвовал в 1921 г. в убийстве депутата от партии «Центр» Матиаса Эрцбергера, «выкормыша иезуитов», подписавшего перемирие, и сторонника Версальского договора, вызывавшего особую ненависть. Следующей жертвой покушения по приказу Мюллера должен был стать Александр Парвус-Гельфанд как предполагаемый организатор всех еврейских планов мирового переворота, но приказ этот остался неисполненным^{727}.

С точки зрения немецких антисемитов, именно революции в конце войны подтверждали экзистенциально углубленную общность германской судьбы с Россией. В архиве Людвига Мюллера фон Хаузена в бывшем московском партийном архиве хранятся сразу несколько наметок плана освободительной борьбы против господства «всемирного Иуды» и масонской «власти мирового капитала» — борьбы, которую нужно вести совместно; эти наметки исходили частично из кругов немецких антисемитов, частично из кругов российской эмиграции. Мюллер, родом прибалтийский немец, охотно вращался в Берлине в среде русских эмигрантов, посещая доклады «Германо-российского общества» или благотворительные мероприятия «Русского союза взаимопомощи»^{728} — в точности как Альфред Розенберг или Эрвин Шойбнер-Рихтер в те же годы в Мюнхене.

В том же русле находились и немногие антисемитские полемические тексты, которые были направлены в первую очередь против «еврейского большевизма». К ним относился, например, памфлет немецко-российского инженера Иоганна Кольсхорна, опубликованный в 1922 г. в «Хаммер Ферлаг» — издательстве Теодора Фрича, этого Нестора немецкого антисемитизма. Цель памфлета заявлена уже в заглавии: «Россия и Германия — сквозь нужду к единению». Автор, бежавший в 1920 г. из России, недоумевал, почему культурные народы, в особенности немецкий, допустили, «чтобы гигантский арийский народ на востоке медленно удушался рукой еврейского палача», — вместо того чтобы по-мужски потребовать, «чтобы русскому народу, этому естественному другу немцев, всеми силами… была оказана помощь». Разве русские не чистые арийцы и «благородные долихоцефалы», как установил Хьюстон Стюарт Чемберлен? Хотя десятипроцентная примесь татарской крови, возможно, и породила «уклонение от арийского глубокомыслия к монгольской поверхностности», но «арийское стремление к высоким формам развития душевных и духовных задатков» еще в достаточной мере присутствует в русском народе, который в результате «сознательного естественного отбора лучших уже через несколько поколений» мог бы завершить «необходимую расовую очистку»^{729}.

Большой памфлет Теодора фон Винберга «Крестный путь России», вышедший в свет в 1920 г. на русском, а в 1922 г. на немецком языке, напротив, рисовал в тяжеловесном монархическом стиле картину позорного предательства, совершенного самим русским народом по отношению к царской чете, которая, на беду, побуждаемая буржуазно-воинственной партией, позволила втянуть себя в срежиссированную Англией войну против соседнего прусско-немецкого кайзеровского рейха. Как бывает при всех переворотах со времен Французской революции, вскоре после этого «вожди так называемых “освободительных движений”, еврейские масоны или жидомасоны, как самые лучшие знатоки народной психологии»^{730} вышли из-за кулис и начали подстрекать народ к грабежам и убийствам, только для того, чтобы затем получше его закабалить. И этого у них не отнимешь: «…из всех властителей, которые когда-либо правили Россией, никто так хорошо не знал и не понимал русский народ, как Иван Грозный, Петр Великий и… Лейба Троцкий-Бронштейн»^{731}.

Винберг, бывший ротмистр в царской армии, мечтал о восстановлении «Священного союза» (возобновленного «Священного союза» XIX в.) трех монархий, которые рухнули в 1917–1918 гг. В этой катастрофе крылась для него, как и для всех традиционных антисемитов, подлинная тайна и войны, и революции. Однако, замечал он, в Германии в 1914 г. буржуазная «партия войны» также вооружалась и распевала «свою многозначительную “Песнь о Германии”», не подозревая, что «нужны два хора, два объединенных народа-побратима», чтобы вместе пропеть: «Германия, Россия — превыше всего, превыше всего в мире!»^{732}

Истоки национал-социалистического движения лежали в той же затхлой атмосфере немецко-националистических сект и антисемитских союзов, союзов защиты и преодоления и союзов «личностей», которые, несмотря на все писания, содержащие «сенсационные» разоблачения, и переполненные залы собраний, не выходили за пределы преимущественно маргинального существования в политической жизни ранней Веймарской республики. Без труда можно представить физиономию «этих фёлькишских Иоганнесов[131] XX столетия», которых Гитлер в «Моей борьбе» позднее подверг критике с язвительной иронией: они «размахивают в воздухе жестяными мечами» и напоминают чучело медведя с бычьими рогами над бородатой головой. Потому он и назвал свое движение «Национал-социалистическая немецкая рабочая партия» (НСДАП), пишет Гитлер, что надеялся хотя бы «таким путем… отпугнуть от нас целый рой этих фёлькишских лунатиков»^{733}.

В действительности, надо сказать, различия были куда менее значительные, по крайней мере на первых порах. В ранней НСДАП также — как и во всем германо-фёлькишском спектре — подчеркнуто важную роль играли идеологи и писатели, эмигрировавшие из Прибалтики, в особенности мюнхенские эмигранты, группировавшиеся вокруг Эрвина Шойбнер-Рихтера, Отто фон Курзеля и Альфреда Розенберга. Тем не менее воинствующий антибольшевизм и русофобские настроения, связанные, казалось, с происхождением этих деятелей, были у них скорее надуманными, чем искренними.

Макс-Эрвин Рихтер, он же «фон Шойбнер-Рихтер» — псевдоаристократическое имя взял, как и «Мюллер фон Хаузен», благодаря женитьбе, — был центральной фигурой германо-фёлькишской сцены в Мюнхене. В 1923 г. он погиб во время марша к Фельдхернхалле[132], и Гитлер задним числом отвел ему роль своего личного образца для подражания, не уточнив, однако, в чем в действительности состояло влияние на него Шойбнер-Рихтера. Тот родился в Риге в буржуазной семье и еще до войны эмигрировал в Германию, в 1917–1918 гг. служил офицером разведки при Оберкоммандо-Ост, а после окончания войны был назначен пропагандистом среди бойцов германо-фёлькишских и антибольшевистских добровольческих корпусов («фрайкоров») в Прибалтике. После провала капповского путча в апреле 1920 г. он возвратился в Мюнхен, где осенью того же года вступил в партию Гитлера.