– Послушай, ма, – говорил Биной Анондомойи,- сказать по совести, мне всякий раз становилось немного стыдно, когда я должен был кланяться идолу. Мне, правда, удавалось скрывать это чувство. Я даже написал несколько великолепных статей в защиту идолопоклонства. Но должен тебе сказать совершенно искренне: кланяться-то я кланялся, но мозг мой восставал против этого.

– Очень уж у тебя все получается сложно. Ты не умеешь ничего принять целиком и страшно любишь копаться во всяких мелочах. Оттого ты такой и привередливый.

– Что ж, это правда,- ответил Биной.- У меня ведь достаточно сообразительности, чтобы при помощи тонких аргументов доказывать даже то, во что я и сам не верю, обманывая и себя и других. Взять хотя бы все эти споры о религии, которые я вел последнее время – отстаивал-то я вовсе не принципы религии, а точку зрения индуистской общины – вот и все!

– Именно так и бывает, когда у человека нет истинной веры,- заметила Анондомойи.- Тогда религия становится всего-навсего предметом тщеславия, так же как родовитость, почет или деньги.

– Правильно,- согласился Биной.- О религии, как таковой, мы вовсе и не думаем – просто лезем на стену из-за нее, потому что это наша религия. То же самое делал и я, только до конца обмануть себя мне не удавалось. И иногда мне было ужасно стыдно прикидываться верующим, когда веры никакой давно уже не было.

– Ты что думаешь, я всего этого не понимала? – воскликнула Анондомойи.- Ведь у вас вечно все не как у людей: и мысли и чувства – все преувеличенное. Не удивительно, что в мозгах у вас образовалась пустота, и для того, чтобы заполнить ее, приходится запихивать туда все что попало. Верили бы вы попросту – и ничего этого не понадобилось бы.

– Вот я и пришел спросить тебя,- продолжал Биной,- хорошо ли притворяться, что веришь во что-то, когда на самом деле это не так?

– Вы только его послушайте! Неужели об этом еще нужно спрашивать?

– Ма,- внезапно сказал Биной,- завтра состоится официальная церемония приема меня в члены «Брахмо Самаджа».

– Что это значит, Биной? – вскричала пораженная Анондомойи. – Неужели это обязательно?

– Но я же как раз и старался растолковать тебе, почему это обязательно,- укоризненно сказал Биной.

– Разве твоя вера не позволяет тебе оставаться дольше в нашей общине? – спросила Анондомойи.

– Если я останусь, мне придется кривить душой.

– А у тебя нет смелости остаться и не кривить душой? – настаивала Анондомойи.- Спокойно переносить неизбежные нападки?

– Но, ма, раз я не разделяю убеждений правоверных индуистов…

– Но ведь в индуистской общине уживается триста тридцать миллионов человек, так почему же ты не сможешь остаться в ней?

– Но не могу же я из кожи лезть вон, доказывая, что я правоверный индуист, если члены общины будут настаивать, что это не так.

– Члены нашей общины называют меня христианкой,- сказала Анондомойи,- я никогда не сажусь за один стол с ними во время праздничных трапез, но я не вижу, почему я должна покорно соглашаться с их мнением о себе. Я считаю, что долг повелевает мне оставаться тем, кто я есть, и что с моей стороны было бы неправильно порвать с общиной.

Биной собрался было возразить, но Анондомойи не дала ему говорить и продолжала:

– Обойдись без возражений, Биной! Об этом не спорят. Неужели ты думал, что сумеешь провести меня? Я прекрасно вижу, что под предлогом спора со мной ты упорно стараешься обмануть самого себя. Но не пытайся хитрить в таком большом и серьезном деле.

– Но, ма,- промолвил Биной, опустив голову,- я уже написал письмо, в котором дал слово, что в воскресенье вступлю в члены.

– Но это невозможно,- нахмурившись, сказала Анондомойи.- Если ты объяснишь все толком Порешу-бабу, он ни за что не станет настаивать на этом.

– Пореш-бабу вовсе не в восторге от моего решения,- ответил Биной,- он даже не хочет принимать участия в церемонии.

– Ну, значит, тогда и волноваться нечего,- с облегчением сказала Анондомойи.

– Нет, ма, раз я дал слово, отступать нельзя. Это невозможно.

– Ты говорил об этом Горе? – спросила она.

– Я еще не видел его, после того как решился.

– А разве его нет дома сейчас?

– Нет, мне сказали, что он ушел к Шучорите.

– Так ведь он был у нее только вчера,- удивилась Анондомойи.

– Пошел и сегодня.

В это время с улицы донесся говор и звуки шагов, и во двор внесли носилки. Биной решил, что это явилась в гости какая-нибудь родственница Анондомойи, и вышел из комнаты.

Но это оказалась Лолита; она вошла и низко поклонилась Анондомойи. Ее появление было совершенно неожиданным, и Анондомойи, с удивлением взглянув на нее, сразу же догадалась, что Лолиту привели сюда неприятности, обрушившиеся на нее в связи с предстоящей церемонией вступления Биноя в члены их общины.

Чтобы помочь ей начать разговор, Анондомойи мягко сказала:

– Я так рада, дорогая, что ты пришла. Только что здесь был Биной. Он говорил, что завтра вступает в члены вашего «Самаджа».

– Но зачем он это делает? – с раздражением спросила Лолита.- Что заставляет его?

– Разве нет никаких причин, толкающих его на это? – с удивлением спросила Анондомойи.

– Я, по крайней мере, таких причин не знаю.

Не понимая, что хочет сказать этим Лолита, Анондомойи молча смотрела на нее.

– Ведь это оскорбительно для него самого вдруг взять и ни с того ни с сего вступить в члены «Брахмо Самаджа»,- промолвила Лолита, не глядя на Анондомойи.- Ради чего Биной собирается это сделать?

«Ради чего! Разве она не знает? Не радуется этому?» – подумала Анондомойи и вслух сказала:

– Церемония вступления назначена на завтра. Биной считает, что раз уж он твердо обещал, отступать сейчас поздно.

– Разве можно в таких вопросах говорить о каких-то твердых обещаниях? – воскликнула девушка, устремив на Анондомойи горящий взгляд.- Если оказывается необходимым изменить свое решение, то его нужно менять – вот и все!

– Дитя мое,- сказала Анондомойи,- пусть тебя не смущают мои слова. Я буду говорить с тобой совершенно откровенно. Из нашего разговора с Биноем я поняла, что, каковы бы ни были его религиозные убеждения, ему не следует покидать свою общину, он не должен делать этого. И я вижу, что он и сам это понимает, что бы там он ни говорил. Но ведь ты же, милая, не можешь не знать, почему он решился на это. Он считает, что, оставаясь индуистом, он не сможет жениться на тебе. Так скажи же мне откровенно, без всякого смущения – так ли это?

– Я ничего не утаю от вас, ма,- ответила Лолита, глядя Анондомойи прямо в глаза.- Я говорю то, что думаю. Мне самой такие понятия чужды. Я долго думала и пришла к убеждению, что человеку вовсе не нужно отказываться от своей веры, от своих взглядов и от своей общины, если он решил соединить свою жизнь с человеком, исповедующим другую религию. Ведь иначе индуисты не могли бы дружить с христианами и вообще каждую общину нужно было бы отгораживать от остальных высокой стеной.

Лицо Анондомойи просияло.

– Как я рада услышать это от тебя,- воскликнула она.- Как раз то же самое думаю и я сама. Если люди несходны внешностью, характером, своими внутренними качествами, то считается, что это ничуть не мешает их союзу! Так почему должны мешать ему их убеждения и религия? Я так счастлива. Ведь я сильно беспокоилась за Биноя. Я знаю, что он отдал вам всю душу, и ему было бы страшно тяжело огорчить кого-то из вас. Один только господь знает, как мучилась я, стараясь удержать Биноя от этого шага. Но ведь какой счастливчик! Шутка сказать, так легко выпутаться из такого трудного положения! Но позволь мне задать тебе один вопрос – ты разговаривала об этом с Порешем-бабу?

– Нет еще,- смущенно ответила Лолита.- Но я знаю, он все поймет.

– В этом я ничуть не сомневаюсь,- заметила Анондомойи.- От кого бы ты в противном случае унаследовала свой светлый ум и силу воли? Сейчас я позову Биноя, вы сами должны обсудить это и что-то решить. Но перед этим я хочу тебе сказать одну вещь. Я знаю Биноя с детства и могу тебя смело заверить: он стоит того, чтобы из-за него перенести столько горя. Я часто думала, что та, кому достанется Биной, будет счастливицей. Я присматривалась к некоторым девушкам, но мне все казалось, что они недостаточно хороши для него. Теперь я вижу, что и ему выпало немалое счастье.