Дул сильный встречный ветер, поэтому лодка, хотя и плыла по течению, продвигалась вперед очень медленно. В это время на реке произошло событие, прервавшее путешествие Шошибхушона.

Недавно открылась новая пароходная линия, соединяющая железнодорожную станцию с соседним округом. Шумно вращая колесами и вздымая волны, вверх по реке шел пароход. На нем находились молодой сахиб – управляющий новой линией – и несколько пассажиров. Среди пассажиров были земляки Шошибхушона из его деревни.

Какой-то торговый баркас пытался обогнать пароход и то нагонял его, то снова отставал. Лодочник все больше входил в азарт. Над первым парусом он поставил второй, над вторым – третий, маленький. Под напором ветра длинная мачта гнулась вперед, разрезаемые лодкой высокие волны с плеском бились о ее борта, и баркас несся, как конь, закусивший удила. В одном месте, где река делала небольшой поворот, баркас бросился наперерез пароходу и обогнал его. Облокотившись о перила, сахиб с интересом следил за этим состязанием. Когда скорость баркаса достигла предела и он на несколько локтей обогнал пароход, сахиб вдруг поднял ружье и, прицелившись в надувшийся парус, выстрелил. Мгновенно парус разорвался, и баркас перевернулся. Пароход исчез за поворотом реки.

Трудно сказать, почему сахиб это сделал. Мы, бенгальцы, не можем понять, что доставляет радость англичанам. Может быть, он не мог перенести победы индийского баркаса; или зрелище мгновенно разрываемого в клочья большого вздувшегося паруса доставило ему жестокое наслаждение; возможно, было какое-то дьявольское удовольствие в том, чтобы сразу оборвать игру бойкого суденышка, сделав в нем несколько дырок,- не знаю. Но несомненно одно: англичанин был твердо уверен, что эта его шутка пройдет ему безнаказанно, так как считал, что и хозяин баркаса, и его команда, собственно говоря, не люди.

Когда сахиб выстрелил и баркас перевернулся, Шошибхушон был рядом с местом происшествия и все видел. Он поспешно подплыл к перевернувшемуся баркасу и подобрал лодочника и гребцов. Не удалось спасти только одного человека – он находился в момент крушения под навесом и растирал пряности.

Кровь закипела в жилах Шошибхушона. Правосудие движется чрезвычайно медленно – оно как большая и сложная машина; взвешивая все «за» и «против», оно собирает доказательства и с полным равнодушием налагает наказания, в нем не бьется человеческое сердце. Но Шошибхушону казалось, что разделять наказание и гнев так же неестественно, как отделять насыщение от голода и удовлетворение от желания. Есть много преступлений, которые требуют немедленного вмешательства, в противном случае свидетеля преступления ждет возмездие всеведущего бога, который живет в его собственной душе. Тогда бывает мучительно стыдно тешить себя надеждой на правосудие. Но и машина правосудия, и пароход увозили управляющего все дальше от Шошибхушона. Не знаю, выиграло ли от этого события общество, но «индийскую меланхолию» Шошибхушона оно, без сомнения, лишь укрепило.

Шоши вернулся со спасенными в деревню. Баркас вез джут. Шошибхушон послал людей вытащить груз и предложил лодочнику подать жалобу на управляющего.

Лодочник не соглашался.

– Баркас потонул, что ж мне теперь самого себя топить? – спрашивал он.- Во-первых, надо будет платить, потом – не есть, не спать, не работать и все время проводить в суде, да, кроме того, один только всевышний знает, чем все это кончится.

Но в конце концов, когда он узнал, что Шошибхушон сам адвокат и все расходы берет на себя, что все факты налицо и потому суд непременно вынесет решение возместить ущерб, он согласился. Однако односельчане Шошибхушона, ехавшие на пароходе, ни за что не соглашались быть свидетелями. Они говорили Шошибхушону:

– Господин, мы ничего не видели, мы были на другой стороне парохода, из-за шума машины и плеска воды там не было слышно выстрела.

Проклиная в душе соотечественников, Шошибхушон сам подал жалобу на управляющего.

В свидетелях не оказалось никакой надобности. Управляющий признался, что он действительно выстрелил. Он сказал, что увидел в небе стаю журавлей и прицелился в них. Пароход шел полным ходом и в момент выстрела был уже не в том месте, где река делает поворот. Следовательно, управляющий не мог знать, ворону ли он убил, журавля подстрелил или баркас потопил. В воздухе и на земле столько добычи для охотника, что ни один умный человек не станет тратить пулю – хотя бы она стоила четверть пайсы – на «дерти рэг», то есть грязную тряпку.

Сахиб был оправдан и, попыхивая сигарой, отправился в клуб играть в вист. Труп человека, растиравшего пряности, нашли выброшенным на берег в девяти милях от места происшествия. С разбитым сердцем вернулся Шошибхушон в свою деревню.

В тот день, когда он возвратился, для Гирибалы была приготовлена лодка, чтобы отвезти ее в дом свекра. Хотя никто не приглашал Шошибхушона, он все же побрел на берег. Около пристани стояла толпа, он не пошел туда, а прошел дальше. Когда лодка отчалила и проплыла перед ним, он на мгновение увидел невесту, которая сидела, низко опустив голову, лицо ее было скрыто покрывалом. Долгое время Гирибала лелеяла надежду, что перед отъездом ей как-нибудь удастся встретиться с Шошибхушоном, но теперь ей и в голову не могло прийти, что ее учитель стоит на берегу, совсем недалеко, и смотрит на нее. Девочка ни разу не подняла глаз, только беззвучно плакала, и слезы текли по ее щекам.

Лодка уплывала все дальше и дальше и наконец совсем скрылась из виду. Лучи утреннего солнца засверкали на воде; рядом, в ветвях мангового дерева, громко пела свою бесконечную песню папийя; перевозчик снова стал ездить от одного берега к другому, забирая груз и людей; женщины, которые пришли к пристани за водой, громко обсуждали отъезд Гири в дом свекра. Шошибхушон снял очки, вытер навернувшиеся на глаза слезы и побрел в свой домик с железными решетками на окнах, стоящий на краю дороги. Вдруг ему показалось, что он слышит голос Гирибалы: «Шоши-дада!» Где она, где? Нигде ее нет! Ни в доме, ни на дороге, ни в деревне – только в его переполненном слезами сердце.

Шошибхушон снова собрал свои вещи и отправился в Калькутту. Дел у него в Калькутте никаких не было, спешить ему туда, собственно, было незачем, поэтому он решил отправиться не по железной дороге, а по реке.

Сезон дождей был в самом разгаре. Бенгалия, словно сетью, покрылась тысячами извилистых потоков. Сосуды страны наполнились кровью, повсюду буйно разрослись юные лианы, травы, кустарники, рис, джут, сахарный тростник.

В узких извилистых протоках, по которым скользила лодка Шошибхушона, вода сровнялась с берегами. Луга, а местами и поля были затоплены. Вода вплотную подступала к деревенским изгородям, зарослям бамбука и манговым садам, казалось, небесные девы стремятся напоить корни деревьев всей Бенгалии.

Когда Шошибхушон начал свое путешествие, омытые дождями деревья весело блестели в лучах солнца, но вскоре собрались тучи и пошел дождь. Куда ни взглянешь – везде все уныло и грязно. Как коровы во время половодья стоят в узких, грязных, окруженных водой загонах и, жалобно глядя, терпеливо мокнут под струями дождя, так и Бенгалия молчаливо и грустно мокла в непроходимых, залитых топкой грязью джунглях. В это время года крестьяне выходят на улицу, надев на голову току [141]; женщины, ежась от дождя и холодного ветра, спешат по хозяйственным делам из дома в дом или, осторожно ступая по скользкой дороге, промокнув насквозь, несут воду с реки, а оставшиеся дома мужчины сидят у дверей и курят; они выходят лишь в крайних случаях, обернув чадор вокруг бедер, взяв в руки туфли и раскрыв зонт над головой,- давать зонт слабой женщине не в обычаях этой славной страны, то сжигаемой солнцем, то заливаемой дождями.

Дождь не ослабевал. Шошибхушону надоело сидеть в лодке, забившись под навес, и он решил дальше ехать поездом. Он причалил к берегу в том месте, где одна река впадает в другую, привязал лодку и пошел искать чего-нибудь съестного.