– Осуждал, даже часто, но теперь стыжусь этого.

– Нет, Биной, так не годится! – Гора сжал правую руку в кулак.- Совсем не годится.

Биной помолчал, а потом спросил:

– В чем дело? Почему это тебя так волнует?

– Потому что я вижу, что ты пошел по пути слабых.

– Слабых?! – Биной даже привскочил.- Ты же прекрасно знаешь, что если бы я захотел, то сейчас же мог бы пойти к Порешу-бабу. Они приглашали меня, но ведь я же не иду.

– Да, но в то же время это не перестает мучить тебя. Круглые сутки ты только и думаешь: «Я не пошел к ним, не пошел, не пошел!» Уж лучше пойди, и дело с концом!

– Значит, ты серьезно советуешь мне пойти?

– Нет,- ответил Гора, стукнув себя по колену.- Я не советую тебе идти. И я твердо убежден, что если ты все-таки туда пойдешь, то перекинешься на их сторону окончательно. На другой же день усядешься с ними есть за один стол, а потом вступишь в «Брахмо Самадж» и превратишься в его воинствующего проповедника.

– Вот как?! Ну и что же будет дальше?

– Что будет дальше? Для человека, порвавшего с теми, кто составлял его мир, нет будущего! Ты, сын брахмана, готов забыть о всех правилах воздержания и чистоты,- значит, кончишь ты тем, что умрешь отверженным. Как рулевой, у которого разбит компас, ты потеряешь представление о том, где восток и где запад, начнешь думать, что вести корабль заданным курсом – это предрассудок и ограниченность, что куда лучше положиться на волю волн. Ну вот что, я не намерен прорекаться с тобой до бесконечности. Скажу одно – если тебе так уж невтерпеж идти к ним – иди; перестань только играть у нас на нервах, балансируя над пропастью.

Биной рассмеялся.

– Ну, знаешь, не все больные, объявленные безнадежными, умирают. Я не чувствую никаких признаков приближения смерти.

– Не чувствуешь?

– Нет.

– Ты не замечаешь, что у тебя слабеет пульс?

– Да нет же, он вполне нормален.

– И пища неверных не показалась бы тебе яствами богов, если бы ты получил ее из ручек некой прелестной девушки?

Биной смутился.

– Хватит, Гора, замолчи!

– Почему? Что ж тут обидного? Ведь она же не из тех скромниц, которые не позволяют даже солнечным лучам касаться своих нежных ручек [155]. Если ты считаешь святотатством даже упоминание о пальчиках, которые, однако, может пожать каждый вошедший в их дом мужчина, то это верный признак гибели.

– Я преклоняюсь перед женщинами, Гора, и к тому же шастры…

– Пожалуйста, не ссылайся на шастры, говоря о подобного рода чувствах. Это не преклонение. Если я скажу, что это такое на самом деле, ты окончательно на меня разобидишься.

– Ты просто злишься,- пожал плечами Биной.

– В шастрах о женщине сказано: «Достойна поклонения вносящая свет в дом». Да, это так. Запомни только, что чувство, которое вызывают порой женщины в сердцах мужчин, носит другое название, хотя англичане и именуют его «поклонением».

– Послушай, Гора, можно ли с таким пренебрежением относиться к замечательному чувству только потому, что иногда оно бывает омрачено?

– Вот что, Бину,- нетерпеливо прервал его Гора,- ты совершенно очевидно утратил способность рассуждать здраво, так доверься же мне и слушай: за всеми прекрасными словами, которые говорятся о женщине в английских книгах, скрывается самая обыкновенная страсть. Настоящая женщина, которая действительно достойна поклонения, это прежде всего Мать и безупречная хранительница семейного очага. Вынеси из дома трон преданной Лакшми, и в поклонении женщине невольно появится что-то оскорбительное. Чувство, которое, словно бабочку на огонь, влечет тебя к дому Пореша-бабу, называется по-английски «любовью». Смотри только не подражай англичанам и не делай культа из этого чувства!

Биной подскочил, словно его ударили.

– Хватит, Гора, замолчи! Это уж слишком!

– Почему слишком? Я даже не высказал до конца своей мысли. Именно потому, что мы не научились принимать отношения мужчины и женщины просто – такими, какие они есть,- нам и приходится порой поэтизировать их.

– Хорошо, допустим, иногда мы действительно склонны неправильно смотреть на отношения между мужчиной и женщиной, усложняем их и искажаем. Но разве в этом повинны только иностранцы? Пусть ложно то, что они утверждают, но разве так уж правы наши моралисты, проповедующие, что женщина – это зло? Для того чтобы спасти человека от этого всепоглощающего чувства, одни воспевают духовную сторону любви, всячески замалчивая любовь телесную, другие же, наоборот, стремятся подчеркнуть все скверное, что есть в страсти, и отрицают любовь вообще. По существу же, это просто разные точки зрения разных людей, и раз уж ты порицаешь одних, то не защищай и других.

– По-видимому, я ошибся в тебе,- с улыбкой заметил Гора.- Твое положение не так уж безнадежно. Раз ты способен философствовать, можешь спокойно влюбляться и дальше; но помни совет друга, желающего тебе добра: умей остановиться вовремя.

– Нет, ты просто сумасшедший! – воскликнул Биной.- Какая там любовь! Чтобы тебя успокоить, скажу: все, что я слышал о семье Пореша-бабу, внушает мне к ним большое уважение. Вероятно, поэтому меня так и тянет познакомиться с их жизнью.

– Пусть будет так! Смотри, однако, будь осторожен. Не лучше ли постараться подавить в себе страсть к исследованиям зоологического мира. Ведь женщины принадлежат к семейству хищников, и слишком близкое знакомство с ними может стоить тебе головы.

– Слушай, Гора, у тебя есть один очень большой недостаток. Ты почему-то убежден, что силу, предназначавшуюся всем людям, всевышний отдал тебе одному, а мы так и остались беззащитными, слабыми существами.

Слова Биноя поразили Гору. В восторге он хлопнул его по спине.

– А ведь ты прав! Это действительно мой недостаток!

– О! – простонал Биной.- У тебя есть недостатки и похуже. Ты совершенно не в состоянии понять, какой удар может выдержать позвоночник человека.

В это время на крышу, задыхаясь, поднялся тучный человек. Это был сводный брат Горы Мохим.

– Гора!

– Что? – Юноша поспешно встал со стула.

– Я пришел узнать, не небо ли обрушилось на нашу крышу? Что тут происходит? Вероятно, вы уже освободили страну от рабства? Не берусь судить, как чувствуют себя англичане, которых вы, без сомнения, давно вытеснили в Индийский океан, а вот старшая невестка, милый Гора, лежит внизу с мигренью и очень страдает от твоего львиного рычания.

Мохим повернулся и осторожно пошел вниз.

Гора смутился, но вместе с тем он почувствовал и какое-то раздражение – то ли против самого себя, то ли еще против кого-то. Он помолчал, затем тихо, словно размышляя вслух, проговорил:

– На все-то я трачу гораздо больше сил, чем требуется, и никогда не думаю, что это может быть неприятно другим.

Биной подошел к Горе и ласково взял его за руку,

Гора и Биной собирались спуститься вниз, когда на крышу поднялась мать Горы. Биной приветствовал ее, взяв прах от ее ног.

Трудно было поверить, что Анондомойи – мать Горы. Это была стройная, очень изящная женщина, с виду лет сорока, не больше. Седина лишь слегка тронула ее волосы. Тонкие черты лица словно выточила рука искусного мастера. В глазах светился ясный и острый ум. Она была значительно смуглее Горы. Все, кто встречался с Анондомойи, с удивлением отмечали, что она всегда надевала под сари плотно прилегающую кофточку. В то время, о котором я рассказываю, такие кофточки носили только молодые женщины, пожилые же считали, что эта мода идет от христиан, и отказывались следовать ей. Муж Анондомойи, Кришнодоял-бабу, работал в комиссариате [156]. Анондомойи с юных лет жила с ним на западе, привыкла тщательно одеваться, и ей даже в голову не приходило, что это может считаться предосудительным.

Целый день Анондомойи хлопотала по хозяйству: чистила, скребла, мыла, готовила, шила, подсчитывала расходы, сушила одежду, принимала деятельное участие в жизни родственников и соседей, и вид у нее при этом был такой, словно свободного времени у нее более чем достаточно. Если же ей случалось прихворнуть, она не обращала на это никакого внимания. «Ничего со мной не случится,- говорила она обычно.- А без работы я жить не могу».