Катит волны Джилам,- на излуке сверкнула река

Синей сталью кривого клинка;

И уже в темноте, как в ножнах, утопает.

День отхлынул, ночи прилив наступает,

Вижу лилии звезд на поверхности черной воды.

Горных кедров ряды

Спят на склонах крутых. Мир сковала дремота,

Дали сонные, кажется, шепчут мне что-то,

Только слов не пойму,

Уплывают невнятные звуки во тьму.

Вдруг родился в поднебесных просторах -

Шорох,

А потом

Вихрь стремительный в небе пустом.

Это крылья безумные, крылья, от счастья хмельные,

Хохочут, ликуют, как пляска стихии,

Изумляют они небеса и просторы земли.

Журавли, журавли!

Словно девы небес этот вихрь пронесли,

Немоту разорвали,

Потрясли молчаливые дали.

Горные кедры, трава -

Все проснулось,

Едва

Вихря дыханье к земле прикоснулось.

Шумом крыльев наполнилась мгла,

В сердце мертвого сна ожила

Затаенная страсть к быстроте. Даже кручи

Пожелали взлететь, заклубиться, как тучи.

Машут ветви, деревья трепещут вдали,

Корни силятся вырвать из черной земли.

Им лететь бы за шумом воскрылий,

Новые дали они бы открыли.

Вздымаются волны тоски.

Небеса далеки, высоки.

Крылья, крылья, могучие, птичьи!

В самом сердце вселенной услышал ваш клич я:

«Не сюда, не сюда! Дальше, дальше! Вперед!»

Журавли, куда же вас крылья несут?

Вы разбили безмолвья сосуд.

В молчании вод, небосклона и суши

Мои чуткие уши

Слышат шум беспокойный крыла.

И трава подняла

Свои крылья зеленые к выси просторной.

Где-то там, под землей, встрепенулись набухшие зерна.

Сотни, тысячи зерен готовы к полету давно,

Бьется птицей любое зерно.

Вижу: рвутся в просторы

Горы,

Расправляют зеленые крылья леса,

В неизвестность стремятся они, в небеса.

Перед светом рыдающим тьма отступила,

Лишь взмахнули крылами ночные светила.

Голосов человеческих слышу я хор,-

По незримой дороге стремятся в простор,

От неведомой давности к новым векам пролетая.

Крики кочующей стаи

Услышал я в сердце моем.

Птицы в полете и ночью и днем.

Устремляясь от берега к берегу, птица

То сквозь мрак, то сквозь даль голубую промчится.

Дружных крыльев напев в мирозданье плывет:

«Не сюда, не сюда! Дальше, дальше! Вперед!»

Старого года усталая ночь,

Странник, ушла она, дряхлая, прочь!

Путь, как лучи, озаряют призывы -

Грозные песни великого Шивы.

И по дороге уносится вдаль,

Словно напев заунывный, печаль,

Словно блуждающий в поисках света

Голос поющего песню аскета.

Странник, твой жребий по-прежнему строг:

Ноги ступают по пыли дорог,

С места срывает тебя ураган,

Крутит тебя средь неведомых стран.

Должен все время ты быть одинок,

Не для тебя – на окне огонек.

Не для тебя – слезы преданных глаз.

Буря повсюду. Бьет гибели час.

Ночь привечает раскатами грома.

Ласки шипов – на тропе незнакомой,

Иль незаметной змеи капюшон.

Брань ты услышишь, как праздничный звон.

Так ты шагаешь все дальше – счастливый

Благословеньем великого Шивы…

Все, что теряешь,- то дар лишь судьбе.

Если ты просишь бессмертья себе,

Знай,- что не счастье оно, не покой,

Даже не отдых обыденный твой.

В час, когда смерть к тебе грозно придет,

Всюду получишь ты славу, почет.

Нового года благие порывы -

Благословенье великого Шивы.

Странник, не бойся, не бойся: в ненастье

Ты под защитой богини несчастья.

Старого года усталая ночь,

Странник, ушла она, дряхлая, прочь.

Ожесточенья пришли времена.

Пусть упадет над тобою стена,

Пусть опрокинется чаша вина.

Нового года не слышно движенье.

Руку его ты возьми на мгновенье,

В сердце – его ты ночуешь биенье.

Странник, все время идущий вперед,

Старая ночь пусть скорее пройдет!

За веком век терпеливо ждали

Земные глубины, воздушные дали -

И вот он сегодня расцвел на рассвете,

Цветок мадхоби, прорвавший сети

Тысячелетней незримой вуали,

Которой от нас это чудо скрывали.

Думы мои, мечты и речи

Сквозь время стремятся кому-то навстречу,

Чтобы улыбкой в какой-то вечер

Озарить кого-то, когда-то, где-то,

В чьем-то саду, весною, летом…

Этой надеждой, мечтою этой

Сердце мое согрето.

Под вечер я вижу нередко:

За ржавой решеткой сидит Нондорани – соседка,

Одна в тоске,

Как лодка у высохшей речки на жарком песке.

Росла, подрастала,

Невестою стала,

И в доме тревога: когда ж, наконец,

Найдется жених, озабочен отец;

Наверно, дела ее плохи,

Когда, словно волны, над нею расходятся вздохи.

Я в доме напротив, внизу, в пансионе считаю недели,

В колледже экзамен столкнул еле-еле -

Как лодку шестом…

На жизнь зарабатывал тяжким трудом:

На дню по два раза уроки давал,

И поздно ложился, и рано вставал,

А ел что придется и вполживота,

Вконец опостылела мне нищета!

Пороги колледжа я стал обивать,

Просил, умолял их без платы принять,

А думал когда-то полцарства и дочку раджи получить,

Казалось, судьба мне хотела казну золотую вручить

И тайную силу, с которой я перевернул бы весь свет -

Да нет!

В заботы уйдя с головой, не угадывал я,

Что в новой Бенгалии сила, надежда моя.

Судьба иногда злую шутку играет,

И в клетке для мойны [46] павлина плясать заставляет,

Ломаются перья о прутья, и стелется пух по железу -

Какой же сухарь сочинил эту пьесу?

На этой земле, где свободны леса, где грозы гремят в барабан,

Куда ни посмотришь – обман,

На что ии посмотришь – ограда,

И сердце не радо.

Верчусь без работы, гляжу без улыбки, совсем я зачах,

От зноя и голода еле держусь на ногах,

Валюсь тяжело на топчан, проклиная в душе все и всех,

Лежу на полу, а глаза устремляются вверх,

И вижу в квадрате проема -

Сидит Нондорани, смуглянка из ближнего дома,

Как будто бы черная туча в полуденный зной

Прохладно висит надо мной.

А взгляд -

Вечерний жасминовый сад,

Безмолвная полночь, луна на ущербе,

И темные воды в прибрежной пещере,

И робкий ручей,

Бегущий в долину из горных ключей,

Она, словно птица, не слышит себя и не знает,

Пока ее трель среди звезд замирает,

И смотрит в глубокое небо глазами,

Наполненными голубыми слезами.

А помню: когда-то в тени под баньяном, как все деревенские

дети,

Любил я играть на бамбуковой флейте,

Об этом забыл я, но вдруг

Однажды проснулся в душе моей сладостный звук.

На время каникул разъехались все, у кого есть семья,

Остался лишь я,

Обычно я под вечер флейту забытую брал,

И дул осторожно, и пальцами перебирал.

И вижу вверху Нондорани, смуглянку из ближнего дома,

В квадрате проема,

В котором мерцает ночными слезами

Душа ее – черная тайна под черными небесами…

И грустно сидит Нондорани часами,

И друг, приютившийся в темной каморке души,

Беседует с нею в вечерней тиши.

Вот так же и флейта – забвенье мое;

хоть стены и толстые, но

Едва заиграет – и настежь окно,

Звучание песни простой

Стирало преграду меж ею и мной,

И в мире теней – лишь в стране ее звука -

Два друга нашли и узнали друг друга,

Немое рыданье и плач бессловесный, войдя в ее узкое горло,

Раскрылись в молитве – печально и гордо,

Лишь в тихих мелодиях флейты могли мы судьбу облегчить

И то получить, что возможно,- и то, что нельзя, получить.