– Ты меня не так понял, Биной,- возразил Пореш-бабу.- Лично я очень польщен и тронут твоим отношением к нам, но должен сказать тебе, что, предлагая жениться на Лолите для того, чтобы доказать, насколько ты уважаешь пас, ты доказываешь, в первую очередь, что не слишком уважаешь ее чувства. Вот почему я и старался объяснить тебе, что трудности эти не так уж велики, чтобы из-за них идти на какие-то жертвы.

Итак, Биной был свободен от чувства ответственности. Но душа его не спешила вырваться на волю, подобно птице, перед которой открывают дверцу клетки. Ее не манило прежнее гнездо. Разве так просто было ему убедить себя в несостоятельности препятствий, стоявших на пути к исполнению долга, и отмести их? А теперь нужно было оставить то, что завоевано в смертельной схватке, то, о чем душа только робко мечтала, страшась и пугаясь собственных мыслей! Чувство долга, приведшее его сюда, говорило: «Ну что ж, все в порядке, теперь ты можешь со спокойной совестью уйти». Сердце же отвечало: «Если хочешь – уходи, а я остаюсь».

Прямота, с которой Пореш-бабу вел разговор, была настолько подкупающей, что Биною не оставалось ничего, кроме признания:

– Не думайте, что только чувство долга привело меня к вам,- сказал он.- Если вы дадите согласие, для меня это будет такое счастье, такая радость… Только я боюсь, что…

– Этого ты можешь не бояться,- твердо сказал правдолюбивый Пореш-бабу,- я слышал от Шучориты, что Лолита к тебе неравнодушна.

Бурная радость вспыхнула в сердце Биноя. Лолита поведала свою заветную тайну Шучорите! Когда, в каких выражениях сделала она это? Он испытывал дивное блаженство при мысли о том, что был предметом задушевной беседы двух подруг.

– Если вы считаете меня достойным, для меня не может быть большего счастья,- повторил он.

– Подожди минутку, я должен посоветоваться с женой, – сказал Пореш-бабу.

Когда он спросил мнение Бародашундори, она немедленно ответила:

– Но Биной должен будет вступить в «Брахмо Самадж».

– Само собой разумеется,- сказал Пореш.

– Нужно обусловить это первым долгом. Позови сюда Биноя.

– Значит, нужно назначить день, когда состоится церемония вашего вступления в члены Общества,- безо всяких обиняков объявила Бародашундори Биною.

– Разве это необходимо? – нерешительно спросил Биной.

– Необходимо? А вы как думали? – возмутилась Бародашундори.- Ведь вы же, кажется, собираетесь жениться на девушке из «Брахмо Самаджа»?

Биной стоял молча, опустив голову. «Значит, Пореш-бабу не допускает и мысли, что я могу не захотеть вступить в члены «Брахмо Самаджа»,- думал он.

– Я уважаю религиозное учение «Брахмо Самаджа» и до сих пор никогда не поступал вразрез с его принципами,- чуть слышно прошептал Биной.- Но разве так уж обязательно мне вступать в члены Общества?

– Но если у вас нет расхождений во взглядах с брахмаистами,- ответила Барода,- то что вам мешает стать одним из них?

– Я не могу отречься от индуизма.

– В таком случае вы не имели права и начинать этот разговор. Вы что, из милости решили жениться на моей дочери?

Биной страшно растерялся. Он понял, что его предложение и в самом деле показалось оскорбительным родителям Лолиты.

Закон о гражданском браке был принят всего лишь год тому назад, и тогда и он и Гора рьяно выступали в газетах против него. Как же он мог теперь публично заявить, что не считает больше себя индуистом, и согласиться на этот самый гражданский брак?

И в то же время он видел, что, оставаясь индуистом, он не может рассчитывать получить согласие Пореша-бабу. С тяжелым вздохом Биной поднялся и низко поклонился обоим.

– Простите меня, – сказал он. – Я не скажу больше ничего, чтобы не усугубить своей вины перед вами,- и вышел из комнаты.

Спускаясь по лестнице, Биной увидел Лолиту, которая сидела на веранде одна за столиком и писала письмо. Она услышала шаги и подняла голову. На одно мгновение глаза их встретились, и он прочел в ее взгляде смятение. Они были знакомы уже не первый день, они и прежде не раз так же встречались глазами, но сегодня впервые ему почудилась в ее взгляде какая-то тайна. Эта тайна, поверенная одной лишь Шучорите, пряталась в темных глазах Лолиты и наполняла ее взгляд нежностью, готовой излиться освежающим крупным дождем. Она же, встретив его ответный мимолетный взгляд, всем сердцем вдруг ощутила острую душевную боль, которую он испытывал. Не сказав ни слова, Биной поклонился Лолите, медленно спустился по лестнице и вышел.

Первыми, кого встретил Гора, выйдя из тюремных ворот, были ожидавшие его Пореш-бабу и Биной.

Один месяц не такой уж большой срок. Пока длился его поход, Гора был дольше разлучен с родными и друзьями, и все же, когда после месяца, проведенного в тюремном одиночестве, он вышел на волю и увидел Пореша и Биноя, ему показалось, что он вновь родился в знакомом мире, среди старых друзей. Он склонился перед Порешем-бабу, лицо которого, освещенное первыми лучами утреннего солнца, так и светилось покоем и лаской, и взял прах от его ног так радостно и почтительно, как никогда прежде. Они обнялись.

Затем Гора схватил Биноя за руку.

– Биной,- со смехом сказал он,- с самого детства мы всегда учились вместе в одной школе, но тут я тебя обставил и этот курс обучения прошел без тебя.

Но Биною было не до смеха. Гора, встретившийся в тюрьме с тяжелыми испытаниями, о которых Биной не имел понятия, и стойко перенесший их, был ему ближе, чем когда-либо. Охваченный глубоким волнением, он продолжал молчать, пока Гора не обратился к нему с вопросом:

– Как чувствует себя мать?

– Она здорова,- ответил Биной.

– Пойдем, милый,- сказал Пореш.- Нас ждет экипаж. Но лишь только они хотели усесться, как откуда ни возьмись примчался запыхавшийся Обинаш и с ним еще несколько студентов. При виде Обинаша Гора хотел было побыстрее забраться в пролетку, но тот успел преградить ему дорогу, умоляя подождать минутку.

И в эту минуту студенты грянули хором:

Лицо Горы побагровело.

– Замолчите! – крикнул он громовым голосом. Удивленные студенты смолкли, а Гора продолжал:

– Что все это значит, Обинаш?

Обинаш, не отвечая, достал пышную гирлянду из цветов жасмина, завернутую в банановые листья, а один из студентов – совсем еще мальчик – начал высоким голосом читать, как заведенная шарманка, написанное золотыми буквами приветствие по случаю освобождения Горы из тюрьмы.

Гора решительно отстранил гирлянду, протянутую Обинашем.

– Это что еще за представление? – спросил он, едва сдерживая гнев.- Вы что, весь этот месяц только и делали, что готовились напялить на меня посреди дороги костюм клоуна из вашей бродячей труппы?

Что правда, то правда, Обинаш давно вынашивал план встречи Горы. Он рассчитывал на большую сенсацию. Во времена, о которых мы говорим, инциденты такого рода были еще внове. Обинаш не рассказал о своей идее даже Биною, не желая ни с кем делиться лаврами, которые должны были достаться ему, как организатору этого редкого зрелища. Он даже подготовил заметку для газеты, в которой оставалось уточнить лишь две-три детали.

– Ты несправедлив к нам,- сказал он Горе, обиженный таким приемом.- Весь месяц, что ты был в тюрьме, мы разделяли с тобой страдания. Наши сердца тлели на медленном огне, от которого обуглились даже наши ребра.

– Ты ошибаешься, Обинаш,- возразил Гора.- Присмотрись внимательно, и ты увидишь, что огонь еще и не занялся и что ваши ребра находятся в полном порядке.

– Правители нашей страны пытались унизить тебя,- не унимался Обинаш,- но сегодня от лица народа Индии мы возлагаем эту гирлянду почета…

– Это уж слишком! – воскликнул Гора и, отстранив Обинаша и его спутников, обратился к Порешу: – Садитесь, Пореш-бабу!