Нет спору, эта женщина – творенье
Той силы, чье бессмертное прозренье,
Чья вековечная игра
Столь нескончаемо цветиста и пестра,-
Того умельца,
Что насекомых тельца
И крылья бабочек разглядывал веками
И вдруг мудреными украсил письменами.
Но это тело -
Творца отдохновенье, а не дело,
Забава праздности минутной, дань мгновенью,
Когда он был охвачен ленью
И, в одиночестве, вечернею порой
Увлекся облаков причудливой игрой…
Осенних рек излучины; красу
И негу пылкую в гранатовом лесу
В бойшакхе месяце, то юное презренье,
С каким на полдень и его горенье,
Высокомерия полна,
Бросает беглый взор она;
В срабоне месяце, на дне разлива – глянец
Плывущих водорослей, их подводный танец,
А в магхе
[61] месяце – дрожащую листву
Смоковниц и росой омытую траву;
Надменность плавную, с какой при первом громе
Павлины расправляют хвост в истоме,-
Все это взял за образец,
Красавице давая жизнь, творец.
Но радужной окраски пузыри
Переливаются – и ничего внутри.
Души никак я не найду:
Все – внешнее, все – на виду.
Рассудок неглубокий, без раздумья,
Без остроумья.
Ей неизвестно чувство ожиданья.
Утраты не приносят ей страданья.
Она подарки с легкостью берет
И так же забывает в свой черед.
Как сгусток радости вселенской,
Она явилась в оболочке женской.
Сарасвати, богиня, наобум,
Бездумно лепеча, в нее вдохнула ум.
Не потому ли дух ее и плоть -
Земли щепоть,
Что вмешана в бессмертное питье?
Я «Изваяньем» назову ее.
