* * * В вине твоей были песни, в корзине моей – цветы. Тот же качал нас ветер, сорвавшийся с высоты. Никто не знал, что за волны мутят небосвод безмолвный. Пристал челнок твоих песен к причалу моей мечты. В тот памятный день казалось: чтоб в лад твоим песням звенеть, В душе моей будут вечно цветы распускаться впредь. Но песнь сорвалась с причала, и к ночи цветов не стало,- Ошибся кто-то в фальгуне средь радостной суеты. Из цикла «Времена года» * * * Под обаяньем лунных чар мечты кружат в просторе, Летят, летят, летят ко мне, как птицы из-за моря, В напевах света и теней уносят в даль минувших дней, «Приди, приди, приди», – зовут, напевам вторя. Зовут к виденьям давних лет, к ночам весны моей, И друга ищут там, где свет мерцает средь теней, Где боль, не узнанная мной, печаль моей поры иной, Сквозь слезы шепчет: «Горе, горе, горе!» * * * Приди сюда, вода ключа, приди сюда, плеща, журча. Из камня вырвись навсегда, приди, вода, журча, плеща. В могуществе сквозной волны, явись из темной глубины, Отрадная, приди, журча, плеща. Тебя зовет все горячей блистанье солнечных лучей. Ты с ними заведи игру, смиряй жару, журчи звончей. Их жгучий золотой напев встречай, волною зашумев. Прохладная, приди, журча, плеща. И свищет ветер и поет, тебя он ищет и зовет: «Приди, приди!» И ты приди, ты с ветром игры заведи,- В мриданг [70] стучать он будет, мчась, а ты в ладоши бить, смеясь, Зыбучая, приди, журча, плеща. Злой дух пустыни здесь витал, злой дух тебя заколдовал, Запрятал в каменный подвал, в немую тьму замуровал. Скорей темницу сокруши, на свет явиться поспеши. Могучая, приди, журча, плеща. * * * Из тучи – грохот барабана, могучий рокот непрестанный… Волна глухого гула мне сердце всколыхнула, Его биенье в громе потонуло. Таилась боль в душе, как в бездне,- чем горестней, тем бессловесней, Но ветер влажный пролетел, и лес протяжно зашумел, И скорбь моя вдруг зазвучала песней. * * * Над рощей в огненном цвету проходят тучи синей тенью. Как в танце, гнутся на ветру затрепетавшие растенья. В лесную чащу уходя, дрожит блистание дождя. Душа, разлукою томясь, куда-то рвется в нетерпенье,- И журавли над океаном куда-то мчатся караваном,- Их крылья борются с туманом, вздымая волны ураганом, И кто-то, сквозь трезвон цикад, мне в сердце входит наугад, Ступая по тоске моей украдкою, как сновиденье. * * * Во двор срабона входят тучи, стремительно темнеет высь, Прими, душа, их путь летучий, в неведомое устремись, Лети, лети в простор бескрайний, стань соучастницею тайны, С земным теплом, родным углом расстаться не страшись, Пусть в сердце боль твоя пылает холодной молнии огнем, Молись, душа, всеразрушенью, заклятьями рождая гром. К тайнице тайн причастна будь и, с грозами свершая путь, В рыданьях ночи светопреставленья – закончись, завершись. * * * О туча, в тайнице укромной несущая мглу и дожди,- Всей нежностью – темной, огромной – ты сердце мое услади! Вершину горы освежая, тенями сады окружая, Во мглу небосвод погружая, громами затишье буди. О туча, промчись над рекой, что плещется жалобным плачем, Там роща томится тоской, объята цветеньем горячим. Изжаждавшихся утоляя, зарницами путь осветляя, Приди, о приди, умоляю, в горящую душу приди! * * * Рухнул грохот огромного д омору [71], ночь смятеньем объята. Инжирная роща под ветром дрожит на краю небоската. Лепет речной, трепет лесной, шелест ручья в темноте ночной Сливаются в гул отдаленный, в напев саньяси-срабона. Желто-красным цветением рощ в упоении дышит мгновенный ветер. Блещет молний изломанный луч,- некий демон, свиреп и могуч, Бешено пляшет, ломится спьяну в капище туч. * * * Что-то от легких касаний, что-то от смутных слов,- Так возникают напевы,- отклик на дальний зов. Чампак средь чащи весенней, полаш в пыланье цветенья - Подскажут мне звуки и краски,- путь вдохновенья таков. Всплеском мгновенным возникнет что-то, Виденья в душе – без числа, без счета, А что-то ушло, отзвенев,- не уловишь напев. Так сменяет минуту минута – чеканный звон бубенцов. Из книги «Снова»
(«ПУНОШЧО») Копаи [72] Лениво ум мой по теченью Падмы Блуждает. На песчаном берегу, Далеком, обнаженном, равнодушном К живущему и страждущему миру, Деревья одинокие собрались Вкруг хижины разрушенной… Бамбук… Да манговое дерево… Да старый Баньян, такой же древний, как она. За хижиною пруд. Горчицы поле. Индиговой фактории остатки, Где день и ночь шумят деревья джхау [73]; На этом берегу, Таком же хмуром, Раджбоншей [74] поселение. Их козы Пасутся тут же… А с холма взирают Базара гофрированные крыши. И кажется, объят поселок страхом От леденящей близости реки. Она течет из древних текстов прямо. И Ганги кровь священную несет По венам гордо. От домов поселка На расстоянье держится. Как будто Она не видит их. Не узнает! О, как ее манеры величавы. Они иль с одинокою вершиной, Иль с одиноким зовом моря схожи. Так схожи, что невольно вспомнил я, Как здесь однажды в лодке задремал В ночном уединенье Под созвездьем Медведицы Большой. Проснулся же я с утренней звездою… И эти волны Бежали равнодушно мимо края Моих ночей и дней. Точь-в-точь как путник, Идущий мимо радости и горя, Что в придорожных домиках живут, Так близко и далеко от него. И вот, прощаясь с юностью, вернулся Я вновь сюда, На старую равнину, Тут в зелени укрылась деревушка Санталов [75]. Тут бежит со мною рядом Речушка Копаи, Соседка с детских лет. Ей не хватает древности и славы. Зато она свое простое имя Смешала с громкой болтовнею женщин. И здесь, между водой и берегами, Нет разногласия. Любовь к деревне От берега до берега слышна. Здесь конопля над самою волною. Кивают головой побеги риса. А там, где с речкой Встретилась дорога, Вода великодушно уступает Прохожим путь, чтоб вброд переходили Прозрачный и болтливый ручеек. Над полем вознеслась высоко пальма. На берегу теснятся манго, джам. Язык реки – язык простого дома, А не ученых речь. Волну и берег Объединяет общий ритм. И речка Богатствам не завидует земным. О, как она изящна, извиваясь Среди теней и света! Как в ладоши Умеет хлопать! Как гибка, упруга Бывает в дождь! Она не уступает Танцующим девчонкам деревенским, Что выпили немножечко вина. Но и тогда речушка не выходит Из берегов, чтоб затопить окрестность, А лишь стремительным движеньем юбки Бьет в берег и со смехом вдаль бежит. По осени становится прозрачной Ее вода и отмели виднее. Но бедность не стыдит ее, В богатстве Она была не наглой, И унизить Теперь ее бессильна нищета. И потому она всегда прекрасна, Как девушка – и радостная в танце II грустная, с усталостью во взоре, С усталою улыбкой на устах. Ритм Копаи похож необычайно На ритм моих стихов. Объединяет И землю он и воду. Наполняет Он музыкой часы дневных работ. В незримом ритме том сантальский мальчик Бредет лениво с луком и стрелою. И в этом ритме движется телега, Нагруженная сеном. И горшечник На ярмарку идет, неся посуду В корзинах двух, привязанных к шесту. И за хозяйской тенью собачонка Бежит в том ритме. В нем учитель школьный, Не заработавший трех рупий в месяц, Идет устало, Свой облезлый, старый, Дырявый зонт раскрыв над головой. вернуться Домору - бубен удлиненной формы, расширяющийся к концам. вернуться Копай - речушка, протекающая около Шантиникетона, где находится основанный Тагором университет. вернуться Санталы - индийское племя, живущее к северо-западу от Калькутты. Девушки-санталки славятся своей красотой. |
