«Как бессодержательна, как мелка, оказывается, была моя жизнь,- думала она,- то, что я считала непреложным, наполнилось вдруг сомнениями. То, что являлось предметом каждодневных забот, потеряло вдруг всякий смысл. Может быть, в этой неведомой стране всякое знание действительно будет совершенным, всякий труд благородным, и истинное значение жизни наконец откроется мне. Кто подвел меня к таинственным вратам этой чудесной, загадочной, грозной страны? Почему так бьется мое сердце?… И почему ноги отказываются служить мне, когда я хочу сделать шаг вперед?…»

Благодаря репетициям Биною приходилось ежедневно бывать в доме Пореша-бабу. При его появлении Шучорита вскидывала на него глаза и сразу же углублялась в чтение или удалялась к себе. Хотя ей и было досадно, что Биной приходит один, она ни о чем его не спрашивала. Между тем дни шли, и ее обида на Гору становилась все сильнее. Ей казалось, что своим поведением в тот вечер он словно пообещал ей прийти еще раз.

Когда она узнала, что Гора совершенно неожиданно уехал из Калькутты неизвестно куда и зачем, она попыталась отнестись к этому равнодушно и забыть о нем, однако мысль о его внезапном исчезновении не давала ей покоя. Была ли она занята чем-то или просто так сидела с рассеянным видом, она постоянно Ловила себя на мысли о нем.

После того разговора с Горой у Шучориты и мысли не было, что он может исчезнуть. Несмотря на то, что Гора и она по-прежнему расходились во взглядах, от нее не укрылось, что в тот вечер он отстаивал свои убеждения без прежнего воинственного задора. Шучорита вряд ли ясно поняла точку зрения Горы, но его самого она поняла очень хорошо. Ей стало ясно, что, каковы бы ни были его взгляды, он никогда не попытается умалить достоинства человека, унизить его и, наоборот, будет стремиться выделить все сильные стороны его души. Выскажи подобные взгляды кто-нибудь другой, и Шучорита ни за что не согласилась бы с ними, она рассердилась бы, сочла такого человека глупцом и, возможно, попыталась бы его переубедить. Но с Горой все было иначе. Его осанка, острый, проницательный ум, непоколебимая твердость убеждений, звучный, выразительный голос – все это придавало его словам особую силу и убедительность. В тот день Шучорита поняла, что человека, безоговорочно преданного своим идеалам, готового отдать за них жизнь, нельзя осуждать, как бы ни противоречили эти идеалы ее собственным убеждениям. Более того, она поняла, что такой человек заслуживает всяческого уважения и что она обязана отнестись к нему с подчеркнутым уважением, даже если бы для этого потребовалось пренебречь мнением окружающих. Подобный образ мыслей был совершенно нов для нее, потому что, несмотря на пример спокойного, уравновешенного и терпимого Пореша, сама Шучорита отличалась крайней нетерпимостью к мнениям других. Виною тому был дух узкого сектантства, которым были проникнуты окружавшие ее с детства люди. В тот вечер она впервые поняла, что убеждения сами по себе не существуют, что они неотделимы от людей, и, поняв это, вдруг уловила таинственную природу чего-то очень значительного, без чего трудно понять жизнь. Теперь она уже не могла делить людей на тех, кто согласен с ее взглядами, и тех, кто с ними не согласен. Она поняла, что самое ценное в человеке – это его духовные качества, а вовсе не его убеждения.

И еще в тот вечер Шучорита почувствовала, что Горе приятно разговаривать с ней. Возможно, что его просто радовал удачный случай высказать свои мысли, а сама девушка к этому не имела ни малейшего отношения. Вполне вероятно, что люди не представляли для него никакой ценности, что, поглощенный своими идеями и устремлениями, он предпочитал держаться в стороне от них, и возможно, они были нужны ему только для проверки собственных мыслей.

Эти дни Шучорита особенно часто и много молилась и больше, чем когда-либо, ощущала потребность в поддержке Пореша-бабу. Однажды, когда он сидел в своей комнате и читал, она тихо вошла и села рядом с ним.

Пореш-бабу положил книгу на стол и спросил:

– Ты что, Радха, дорогая?

– Ничего, отец,- ответила девушка и начала перекладывать книги на столе, хотя они и так лежали в порядке. Немного погодя она спросила: – Отец, почему ты больше не занимаешься со мной?

Пореш-бабу ласково улыбнулся:

– Моя ученица выросла. Теперь ты сама можешь во всем разобраться.

– Нет, отец, я и теперь ничего, ничего не понимаю… Я хочу заниматься с тобой, как прежде.

– Хорошо,- согласился Пореш-бабу.- Давай начнем хоть завтра.

Шучорита опять помолчала, затем спросила:

– Отец, помнишь, что говорил тогда о кастовом делении Биной-бабу? Почему ты никогда ничего не рассказывал мне об этом?

– Родная, ты ведь знаешь, я всегда старался, чтобы вы научились думать самостоятельно, а не повторяли бы мои или еще чьи-нибудь мысли. Я считаю, что предлагать объяснения, прежде чем возникнет сам вопрос, все равно что кормить человека, не успевшего проголодаться,- все покажется ему несъедобным и невкусным. Но если ты захочешь спросить меня о чем-нибудь, задавай вопрос, и, как сумею, я всегда тебе на него отвечу.

– Ну так вот, скажи мне, почему мы осуждаем касты? – Подумай сама: если кошка сидит рядом с тобой и ест,

в этом не видят ничего дурного. Но если в это же время в комнату входит человек из другой касты, то считается, что пищу нужно выбрасывать. Как же можем мы мириться с кастовым делением, которое привело к такому презрению и оскорблению человека человеком? Как можем мы считать эти касты божественным установлением? Те, кто могут относиться с презрением к себе подобным, никогда не достигнут величия, потому что Им неизбежно придется испытать на себе презрение других людей.

– Но ведь разложение, поразившее современное общество, породило множество всяких пороков,- возразила Шучорита, повторяя слова Горы.- Их отпечаток лежит на всем, что нас окружает. Так неужели же эти пороки могут заслонить от нас истину?

– Если бы я знал, в чем заключается эта истина, я мог бы ответить на твой вопрос,- со своим обычным спокойствием сказал Пореш.- Но я вижу лишь, что в моей стране создалось нетерпимое положение, когда один человек лютой ненавистью ненавидит другого, и что это разобщает и разделяет наш народ. Можно ли при таких условиях успокаивать себя рассуждениями о какой-то воображаемой истине?

И снова, как эхо, повторяя слова Горы, Шучорита возразила Порешу-бабу:

– Но разве абсолютное беспристрастие к людям не является высшим достижением нашего мироощущения?

– Беспристрастное отношение – это свойство ума, а никак не сердца. В беспристрастии нет места ни для любви, ни для ненависти, оно стоит выше склонности и предубеждения. Но ведь такое состояние лишает человеческое сердце всех его потребностей – оно чуждо ему. И в результате, несмотря на все эти прекрасные философские идеи, низшим кастам у нас не разрешен вход даже в храмы. А если равенство не соблюдается даже в местах поклонения богу, то не все ли равно, признана ли идея равенства нашей философией или нет?

Шучорита задумалась над словами отца, стараясь понять его. Наконец она сказала:

– Но, отец, почему ты не попытался объяснить все ото Биною-бабу и его другу?

Пореш-бабу улыбнулся:

– Они не сознают этого вовсе не потому, что недостаточно понятливы, напротив, они слишком умны, чтобы желать понять: они предпочитают учить других. Но придет время, и у них явится желание познать все с точки зрения высшей правды, то есть справедливости, и тогда им не нужно будет обращаться за объяснением к твоему отцу. Теперь же, пока они смотрят на эти вещи с другой точки зрения, все, что бы я им ни сказал, будет совершенно бесполезно.

Хотя Шучорита слушала Гору с большим вниманием, согласиться с ним она не могла, и резкое расхождение в их взглядах очень огорчало ее и лишало внутреннего покоя. Сегодняшний разговор с Порешем-бабу разрешил сомнения, одолевавшие ее последние дни. Она не допускала и мысли, чтобы Гора, Биной – да и вообще кто бы то ни было – разбирались в чем-то лучше, чем Пореш-бабу. Больше того, она невольно начинала сердиться на тех, кто не соглашался с ним. Но теперь она уже не могла с прежним высокомерием отмахиваться и от того, что утверждал Гора, и это заставляло ее страдать. Потому-то она и испытывала последнее время постоянное желание укрыться под крылышком Пореша-бабу, как делала это в детстве. Она встала со стула, дошла до двери, но затем снова вернулась к Порешу-бабу и, положив руку на спинку его кресла, попросила: