И, не дожидаясь разрешения, он стал подниматься по лестнице. Шучорита последовала за ним и, не глядя на стоящего рядом Харана-бабу, сказала Горе:
– Тетя готовит вам угощение, сейчас я схожу посмотрю, как у нее там подвигаются дела.
С этими словами она поспешно вышла из комнаты, а Харан-бабу с важным видом уселся на стул.
– Вы что-то плохо выглядите,- начал он.
– Это правда,- подтвердил Гора,- недавно я прошел специальный курс для похудания.
– И то верно,- продолжал Харан, стараясь заставить свой голос звучать как можно ласковее,- вам, наверно, было очень тяжело.
– Не так тяжело, как этого хотели бы некоторые,- саркастическим тоном заметил Гора.
– Я хотел поговорить с вами о Биное-бабу,- переменил тему разговора Харан.- Вам, вероятно, известно, что на это воскресенье намечена церемония вступления его в члены «Брахмо Самаджа».
– Нет, мне это неизвестно,- ответил Гора.
– Но вы одобряете этот шаг?
– Биной не спрашивал меня, одобряю я его или нет.
– Но вы считаете,- настаивал Харан-бабу,- что Биной-бабу духовно подготовился к этому шагу?
– Раз уж он согласился проделать все нужные обряды, то ваш вопрос мне кажется совершенно излишним.
– Ослепленные страстью, мы часто не отдаем себе отчета в том, во что верим и во что не верим. Вы ведь знаете человеческую натуру.
– Нет. Я не занимаюсь бесполезными рассуждениями о человеческой натуре.
– Несмотря на то, что мои убеждения и убеждения моей общины не совпадают с вашими, я отношусь к вам с величайшим уважением. Я совершенно уверен, что никакие соблазны не могли бы заставить вас изменить свою религию – пусть ложную. Но…
– Конечно, для Биноя будет тяжелым ударом лишиться даже той крупицы уважения, которое вы еще продолжаете питать ко мне,- с иронией перебил ого Гора.- В мире неизбежно приходится решать, что хорошо и что дурно, но если вы собираетесь определять относительную ценность человеческих поступков, взяв за мерило свое уважение или отсутствие такового, то не ждите, что ваше мнение разделят все остальные.
– Хорошо, пусть этот вопрос останется открытым – в конце концов это не так важно. Но я хочу спросить вас – намерены ли вы воспрепятствовать желанию Биноя жениться на дочери Пореша-бабу?
– Харан-бабу,- побагровев, сказал Гора.- Неужели вы думаете, что я буду обсуждать с вами дела Биноя? Вы столько говорите об особенностях человеческого характера, и уж вам-то следовало бы помнить, что Биной мой друг, а не ваш.
– Я говорю об этом только потому, что это дело непосредственно касается «Брахмо Самаджа», в противном случае…
– Ну, а я не имею никакого отношения к «Брахмо Самаджу», и меня ничуть не трогает ваша озабоченность на этот счет.
В это время вернулась Шучорита, и Харан-бабу, повернувшись к ней, сказал:
– Шучорита, мне нужно поговорить с тобой по очень серьезному делу.
На самом деле в этом не было никакой необходимости, просто Харан-бабу хотел дать понять Горе, насколько близки его отношения с Шучоритой. Но она не ответила ему. Да и Гора не шелохнулся, всем своим видом показывая, что вовсе не собирается уйти и предоставить Харану-бабу возможность поговорить с Шучоритой наедине.
– Шучорита,- снова сказал Харан. – Выйдем в ту комнату, мне нужно кое-что сказать тебе.
Не обращая никакого внимания на его слова, Шучорита обратилась к Горе:
– Как чувствует себя ваша мать?
– Я никогда не видел, чтобы она чувствовала себя плохо.
– Да, я заметила, что бодрость и хорошее расположение духа – естественное ее состояние.
Гора вспомнил, как часто она навещала Анондомойи, пока он был в тюрьме.
Харан-бабу тем временем взял со стола одну из книг и, увидев на титульном листе имя автора, стал просматривать ее: Шучорита смутилась и покраснела, а Гора, зная, что это за книга, смеялся в душе.
– Гоурмохон-бабу,- поинтересовался Харан,- это, надо полагать, ваши юношеские опыты?
– Я до сих пор еще не вышел из юношеского возраста,- улыбнулся Гора.- Знаете, у некоторых разновидностей животных юность проходит моментально, у других же затягивается надолго.
– Гоурмохон-бабу,- сказала Шучорита,- угощение готово. Пройдите, пожалуйста, в ту комнату. Тетя не выйдет, пока здесь Пану-бабу, и, наверное, она уже ждет вас.
Последние слова ее были рассчитаны на то, чтобы досадить Харану. Сегодня ей столько пришлось вытерпеть от него, что она никак не могла удержаться и не отплатить ему хоть немного.
Гора встал, но Харан и тут не пожелал признать себя побежденным.
– Я подожду,- заявил он.
– Зачем же вам ждать напрасно,- возразила Шучорита.- Ведь уже поздно.
Но Харан-бабу не двинулся с места, и Шучорита вышла вместе с Горой из комнаты.
Встретившись здесь с Горой и увидев, какие отношения существуют между ним и Шучоритой, Харан-бабу вновь почувствовал боевой задор. Разве допустимо, чтобы она так легко ускользнула из лап «Брахмо Самаджа»? Неужели не найдется никого, кто бы мог удержать ее? Какие-то меры нужно принять!
Харан-бабу придвинул к себе листок бумаги и принялся писать Шучорите письмо.
У Харана были свои навязчивые идеи. В частности, он твердо верил, что если в борьбе за правое дело он возьмется распекать кого-то, то его горячие слова не могут не пронять виновного. Ему и в голову не приходило, что слова – это далеко еще не все и что приходится считаться и с таким немаловажным фактором, как сердце.
Когда после продолжительной беседы с Хоримохини Гора снова вошел в комнату Шучориты за своей тростью, уже смеркалось. На столе горела лампа, Харана-бабу в комнате не было, но на столе, на самом видном месте, лежало письмо, адресованное Шучорите.
При виде этого письма у Горы неприятно заныло сердце – он сразу же понял, от кого оно. Гора знал, что Харан-бабу домогался руки Шучориты, о том же, что домогательства его были отклонены, он не слышал. Еще когда Шотиш прошептал на ухо Шучорите о приходе Харана-бабу, а она, забеспокоившись, быстро сошла вниз и через несколько минут привела его наверх, Горе стало не по себе. Позднее, когда Шучорита пригласила его в другую комнату и оставила Харана в одиночестве, он увидел в этом только подтверждение близких отношений, существовавших между ними, хотя и счел такой поступок крайне невежливым. И теперь, когда он увидел на столе письмо, неприятное чувство вновь овладело им. «Ведь письмо всегда хранит какой-то секрет. Сообщая одно лишь имя и скрывая содержание, запечатанные письма обладают неприятным свойством раздражать людей.
– Я зайду завтра,- проговорил Гора, посмотрев в лицо Шучориты.
– Приходите,- ответила она, опустив глаза.
Гора уже сделал шаг к дверям, но вдруг остановился и воскликнул:
– Ваше место в солнечной системе Индии! Вы принадлежите моей родине, и разве можно допустить, чтобы вы были сметены в пустоту хвостом какой-то кометы. Только убедившись, что вы заняли в этой системе подобающее вам место, я отойду в сторону. Вам внушили, что, заняв его, вы заставите отступиться от вас ваших единоверцев, но поймите, что истинная вера не может быть достоянием какой-то горстки людей. Истинная вера бесчисленными нитями связывает между собой всех тех, кто окружает вас; ее нельзя ограничить тесными рамками замкнутого круга верующих, так же как нельзя пересадить дерево, которое вы хотите сохранить сильным и жизнеспособным, из сада в цветочный горшок. И если вы хотите, чтобы ваша вера стала близка и нужна всем, вы прежде всего должны занять место в сердце народа Индии, которое было предопределено вам задолго до вашего появления на свет. Никогда не говорите о народе: «Я чужая ему и он чужд мне!» Помните, что в этом случае от вашей веры, от вашей внутренней силы не останется и следа. Уверяю вас, если убеждения могут увлечь вас в сторону от места, занять которое повелел вам сам господь, то, значит, этим убеждениям никогда не суждено восторжествовать где бы то ни было. Итак, завтра я приду снова.
С этими словами Гора вышел, но еще долго после его ухода воздух в комнате был словно наэлектризован, и Шучорита продолжала сидеть неподвижно в своем кресле.
