Мы мчались с тобою, Царевна,
Двенадцать томительных лет.
И ветер гудел напевно,
И тьма заметала след.
Мы мчались на Сером Волке
По топким и тайным тропам,
И древних елей иголки
Шатер свой склоняли к нам.
Мы слушали травные были
И сказки неслыханных птиц.
Вдали, за лесом, светили
Нам взгляды кратких зарниц.
Вставали, пугая, виденья,—
Их Волк не боялся один.
Узор свой ткали мгновенья
Из бледных лунных седин.
Я ведал тогда, что свершаю
От века намеченный путь,
Что я Царевну спасаю,
Что нам нельзя отдохнуть.
Но ты всё томилась, Царевна.
«Где ж подвиг? — шептала ты
То с нежной мольбой, то гневно.—
Отдай мне мои мечты!
Гул жизни чуть слышится дальний…
Свободу мне, свет возврати!
Мне холодно, друг печальный,
С тобой на лесном пути.
Огонь твой меня не согреет.
Ты в песнях ждешь новых чудес,
Но песню и пламя развеет,
Задушит унылый лес».
И ветер в ветвях напевно
Твердил: «Отпусти, отпусти!»,
Жалел тебя, свет-Царевна,
На темном лесном пути.
Жалел тебя месяц полночный,
Жемчужил волос твоих шелк.
Молчал я и ждал. Урочный
Бег свой замедлил Волк.
Редеют деревья, редеют,
Открылись просторы полей.
В пожаре весь воздух, и рдеет
Трехгранный полет журавлей.
Не чую я волчьих движений:
Он стал неподвижно и ждет,
И взором задумчивой лени
Следит журавлиный полет.
Как сердце тоскует безгневно,
Как воздух печален и ал…
Иными путями, Царевна,
Иди ты одна, — я устал.
Царевич, от леса рожденный,
Иных я не знаю путей.
Здесь буду я петь, заключенный
В сплетенья осенних ветвей.
Люблю, но не прежнею мерой,
Горю, но вечерним огнем.
Судьба моя, Волк ты мой Серый,
С тобой я останусь вдвоем.