140. «Гаснет закат. Мой челнок над уснувшей рекою…» Гаснет закат. Мой челнок над уснувшей рекою Тихо скользит, всё безмолвно кругом; Слышу я только, как рыба всплеснется порою Или камыш прошуршит под веслом. А надо мною сквозь сумрак густеющей ночи Звезды несчетные ярко горят, И, под веслом отражаясь, небесные очи В искрах серебряной зыби дрожат. Снова воскресли забытые долго виденья, Снова встают золотые мечты, Шепчут мне яркие звезды: «Напрасны сомненья, Всё, чего жаждешь, изведаешь ты. Там, в этой бездне, где нет ни годов, ни мгновений, Всё, что прошло уже, всё, что придет, Всё, что скользит над землей, как минутные тени, Вечно в мерцании нашем живет». <1886> 141. «За нею ты гоняешься напрасно…»
За нею ты гоняешься напрасно И хочешь закрепить ее черты, Когда в ней всё пленительно, неясно, Изменчиво, как первые мечты. Хотя бы к цели ты летел стрелою, Как тень свою, ее нельзя догнать, Но только воротись — и за тобою Она сама погонится опять. <1886> 142. «В грядущее нам света не пролить…» В грядущее нам света не пролить; В порыве суетных мечтаний Мы только тщетно силимся сломить Времен незыблемые грани. Жизнь наша — сумерки: и ночь и день; И мы напрасно ждем ответа, Что перед нами? Вечной ночи тень Иль первые лучи рассвета? 7 апреля 1886 143. ПАМЯТИ ВАГНЕРА Умер волшебник. Безмолвно над свежей могилою Стелется вечного неба простор. Тихо. Но в сердце звучит с возрастающей силою Стройный, незримо-таинственный хор. Снова рыдают Тангейзера страстные струны, Снова поет у могилы Вольфрам, Глухо откликнулись Эдды зловещие руны, Близкую гибель пророча богам. Буря ревет и грохочет в ущелии диком, С плачем и свистом летит ураган, В молниях мчатся Валкирии, с бешеным криком В огненном вихре несется Вотан. Озера блещут зеркальные тихие воды, Манит зеленая светлая даль; Вдруг озаряя высокие стройные своды, Кровью и пламенем светит Грааль. Умер волшебник. Но всё, что он вырвал у рока: Боги, герои, вражда и любовь,— Всё, что в минувшего бездне таилось глубоко, — В звуках и образах носится вновь. 1887 Байрейт 144. «Мне снился сон: лучами золотыми…» Мне снился сон: лучами золотыми Был полон сад, фонтаны и цветы; Скользили тени милые, меж ними Я узнавал знакомые черты… Мне голоса знакомые звучали, Но я гнался за новою мечтой И жадно ждал чего-то в смутной дали, Где гаснул день за гранью золотой. Казалось, в этот мир опять возможно Вернуть всё то, что жизнь могла мне дать, А я душой рвался уже тревожно Туда, к недостижимому опять. <1889> 145. «Зачем пытаться воскресить…» Зачем пытаться воскресить Напрасно то, что в глубь веков года умчали? Кипящей жизнью надо жить, Все радости ее делить и все печали. Как, равнодушно будем мы внимать Угрозам, клятвам, воплям и моленьям? Исхода битвы молча ожидать, Когда всё полно гневом и смятеньем? Нет, каждый отклик радости живой И каждый вопль смертельной тяжкой боли Отдастся сам блаженством и тоской И отзовется в сердце поневоле… Но образы неясны и бледны, Среди борьбы, тревог и колебанья Они, скользя, меняют очертанья, Как смутные томительные сны. Когда ж во глубь веков они уйти готовы И потонуть во тьме минувших дней, Спадают разом их случайные покровы, И скрытый смысл их светится ясней. <1889> 146. «Да, пламя жгучее в груди не угасает…» Да, пламя жгучее в груди не угасает: Его минутный яркий блеск исчез, Оно не рвется вверх, кругом не озаряет Кровавым заревом луга и лес, — Ночь надвигается всё ближе, всё чернее, И в искрах дождь не брызжет золотой, — Но угли жаркие лежат на сердце, тлея, Пока не станут пеплом и золой. <1889> 147. «Смеркается. Знакомыми полями…»
Смеркается. Знакомыми полями Подходит поезд к станции. Лесок И мельница за прудом и кустами, Еще минута и — звонок. А тройка ждет уже, тревоги, горе — Забыто всё, и хочется скорей Уйти и потонуть в немом просторе И тихом сумраке полей. <1889> |