295. ЗИМНЕЮ ДОРОГОЙ Морозная ночь… Отлетает клубами Дыханье усталых коней, Далекое небо мерцает звезда́ми, И скрип раздается саней. Я еду, и сны, пролетая незримо, Меня задевают крылом; Мне чудится кто-то далекий, любимый; Повеяло прежним теплом. Опять невозможное яркой зарею Над сумраком жизни горит; Я жадно, как прежде, внимаю душою Всему, что оно говорит. А звезды далёко и тускло мерцают, Мороз всё сильней и сильней… Седыми клубами во мрак улетает Дыханье усталых коней. <1900> 296. «Там далёко, в синем море…»
Там далёко, в синем море, Ходят корабли, Забывая на просторе Смех и радость, плач и горе, И весь плен земли. Но и там, как голос дальний С дальних берегов, Тихо тает в час прощальный Звон колоколов. И тогда, не вняв покою Царственных ночей, Вдруг проносится толпою И с улыбкой и с тоскою Рой земных теней. <1900> 297. ТАЙНА СМЕРТИ Ночь темный, тусклый взор на землю опустила, И дремлет, и молчит, крылом не шевеля… В тумане, как в дыму, погасли звезд кадила, И паутиной снов окутана земля. Жизнь умерла кругом, но тайны воскресают. Неуловимые, как легкий вздох ночной, Они встают, плывут, трепещут, исчезают, И лишь одна из них всегда во мне, со мной. То — смерти вечная, властительная тайна; Я чувствую ее на дне глубоких снов, И в предрассветный час, когда проснусь случайно, Мне слышится напев ее немолчных слов: «Я здесь, как сердца стук и как полет мгновений, Я — страх пред вечностью; но этот страх пройдет, И ледяной огонь моих прикосновений Лишь ложные черты и выжжет, и сотрет…». И ясно вижу я в те вещие мгновенья, Что жизнь ответа ждет — и близится ответ, Что есть — проклятье, боль, уныние, забвенье, Разлука страшная, но смерти — нет… <1901> 298. ПЕТЕРБУРГ Город туманов и снов Встает предо мною С громадой неясною Тяжких домов, С цепью дворцов, Отраженных холодной Невою. Жизнь торопливо бредет Здесь к цели незримой… Я узнаю тебя с прежней тоской, Город больной, Неласковый город любимый! Ты меня мучишь, как сон, Вопросом несмелым… Ночь, но мерцает зарей небосклон… Ты весь побежден Сумраком белым. <1901> 299. «Что-то страшно чернеет в углу…» Что-то страшно чернеет в углу… Это тени легли на полу, Но не бойся: скорей подойди И спокойно гляди — Никого, Ничего… Если ж тьма в моем сердце лежит, И пугает тебя, и томит, Не пытайся ее превозмочь, И в беззвездную ночь Не гляди, Уходи… <1902> 300. ДОЖДЬ Серое небо и черные ели, Шум и дыханье дождя… Слез удержать небеса не сумели, Сумрачный день проведя. Вздрагивать влажные листья устали, В тягость им капли дождя. Вечер задумчив и полон печали, В темную ночь уходя. Власть полуночной тиши уступая, Словно бойцы без вождя, Крадутся робко, по крыше ступая, Капли ночного дождя. <1903> 301. БЕЛАЯ СИРЕНЬ Умирают белые сирени. Тихий сад молитвы им поет, И ложатся близкой смерти тени На цветы, как ржавчины налет. А вокруг всё дышит жизнью смелой, Все цветы надеждами полны, Лишь тебе, рожденной ночью белой, Умереть с последним днем весны. Но душой, не ведающей тленья И земных мгновений и оков, Буду помнить белую сирень я И дыханье звездных лепестков. <1903> 302. «Мы живем и мертвеем…» Мы живем и мертвеем, Наше сердце молчит. Мы понять не умеем, Что нам жизнь говорит. Отчего мы стыдимся Слов нескромной весны? Отчего мы боимся Видеть вещие сны? Наша радость застыла В темноте и пыли, Наши мысли покрыла Паутина земли. Но душой неусталой Мы должны подстеречь Для любви небывалой Небывалую речь. <1903> 303. ДОМА́ Вокруг меня неясные громады Седых домов тяжелым сном встают, Глядят на жизнь, как будто ей не рады, И никого не любят и не ждут. Но я люблю тоску их очертаний, Порывы их к печальным небесам, Унылый гул их тяжких содроганий, Прощальный зов к давно угасшим дням. Сквозь жизни стук, средь говора людского, В дремотной мгле им снится шум лесов И речь воды у берега родного, Под тенью скал и мшистых валунов. Не верю я их смерти и покою, И рад, когда, не ведая измен, Заря начертит огненной рукою Слова любви на камне мрачных стен. <1904> |
