5. «Убийца предстал пред судом…» Убийца предстал пред судом… На лике его молодом Неведомой тайны печать: Он судьям не мог отвечать. Когда я читал приговор, Его испытующий взор Так строго смотрел на меня, Как будто и он — судия. Я робко взглянул на скамью, Где видел улыбку твою, — Но пламенный взор твой погас, И слезы струились из глаз. Ты плачешь — над ним? Надо мной? О, светоч любви неземной, — Мы оба отсюда уйдем Оправданы в сердце твоем! 24 декабря 1901 6. «Думал я: бесплодно годы протекли…»
Думал я: бесплодно годы протекли… Вдруг раскрылась тайна — мы себя нашли. Просветлело сердце; в чуткой глубине — Музыка и солнце. Ты взошла ко мне! Сумерки осенних, пасмурных теней Потонули в зорях юности твоей. Вновь душа священным трепетом полна, Молится и плачет… Плачет — не одна: Слезы умиленья сочетали нас В дивно-невозможный, в незабвенный час… Дух ли ты небесный, ангел ли земной, Уведи с собою иль побудь со мной! <1902> 7. СУМЕРКИ Еще не ночь, уже не день. Как паутина, полутень Лазурь небес заволокла… Всё выше призрачная мгла Клубится в облаке седом Над очарованным прудом. В недвижном парке тишина Раздумья странного полна. Деревья ль грезят в полусне, Иль эти грезы — лишь во мне, — Природы вещей волшебство Коснулось сердца моего? Пусть всё так сумрачно вокруг — Аллеи парка, пруд и луг, Земная даль и глубь небес,— Я жду явлений и чудес: Единый близок. Он — во всем, Он — в сердце любящем моем. Как величав вечерний час, Когда закат уже погас! Все краски стерла темнота, Но лучезарная мечта — Основа светлая теней — Сквозит из сумрака ясней. И так понятно мне сродство Небес и духа моего! Как много звезд — в их полутьме Безумных проблесков — в уме, Как родствен с этой полутьмой Язык любви, язык немой! Душа внимает тишине: Напев предчувствий внятен мне! Их смысл торжественный раскрыв, Я весь — стремленье, весь — порыв, И, сбросив прах земных тенет, Вселенной чувствую полет. К полету жизни мировой Ты приобщила трепет свой,— К пределам вечным бытия Летишь и ты, любовь моя, И в смутных снах души родной Восторг предчувствуешь иной. Как в лабиринте двух зеркал, В себе мой дух тебя искал, — И ты, склонившись в полусне, Себя увидела во мне… Отражены одним огнем, Мы тенью легкою плывем. В союзе нашем тайна есть: Холодным взорам не прочесть Завета родственной души… О ночь святая! Поспеши И блеском звезд благослови Сквозные сумерки любви. 15 июля 1902 8. МГЛА Мгла застилает листву И берег пруда… В лодке, качаясь, плыву — Не знаю куда… Тихие всплески весла Звучат, как во сне… Влажная, мутная мгла Всё ближе ко мне. Я ли плыву на туман? Или он на меня? Чудится страшный обман В мерцании дня. Солнца как будто бы нет! Душа замерла: Зыблет таинственный свет Лишь мертвая мгла. 21–28 августа 1902 Д. Н. ЦЕРТЕЛЕВ Дмитрий Николаевич Цертелев родился 30 июня 1852 года в селе Смалькове Саранского уезда Пензенской губернии, где и провел свои детские годы. Его отец, князь Николай Андреевич, помощник попечителя Харьковского учебного округа, был известен своими трудами в области этнографии. Одним из первых русских этнографов он обратился к изучению украинской народной поэзии. Ему принадлежат, в частности, работы: «Опыт собирания старинных малороссийских песен», «Взгляд на старинные русские песни и сказки», «О стихосложении старинных русских песен» и другие. В середине 60-х годов по предложению М. П. Погодина Н. А. Цертелев был избран действительным членом Общества любителей российской словесности. Научные и литературные интересы отца имели несомненное влияние на характер и судьбу Цертелева. В 1866 году, после нескольких лет воспитания в Швейцарии, Цертелев поступил в Пятую московскую гимназию, где его сверстниками были будущий философ Владимир Соловьев и много обещавший юноша Писемский (сын известного романиста, рано скончавшийся). С Вл. Соловьевым Цертелева связывала тесная дружба, особенно упрочившаяся в Московском университете, куда оба поступили одновременно. С 1870 по 1874 год Цертелев обучался на юридическом факультете Московского университета, а затем уехал за границу и долгое время провел в Берлине, где слушал лекции знаменитых немецких философов — Гартмана и Гельмгольца. С Э. Гартманом, последователем философии Шопенгауэра, Цертелев поддерживал дружеские отношения до кончины своего учителя. В течение ряда лет Цертелев вел с Гартманом переписку по философским вопросам[43], а с возникновением в Москве журнала «Русское обозрение» пригласил его в число сотрудников. вернуться См.: «Письма Э. Гартмана к князю Д. Н. Цертелеву». — «Журнал Министерства народного просвещения», 1911, № 10, с. 8–106. |