Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В 1869 году Фруг поступил в русское училище и пробыл в этом заведении около четырех лет. По выходе из училища он остался жить в родительском доме, продолжая изучение русского и древнееврейского языков.

С шестнадцати лет Фруг начал самостоятельную жизнь: его отправили в Херсон, где он поступил писцом в канцелярию казенного раввина. В свободное от службы время он много читал, увлекался русской поэзией, заучивал наизусть многие стихотворения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, с восторгом перечитывал думы украинского кобзаря Шевченко. К этому времени относятся первые стихотворные опыты самого Фруга. Несколько стихотворений он отправил в петербургские журналы. Молодым поэтом заинтересовались в журнале «Рассвет», который в то время редактировал известный адвокат М. С. Варшавский.

По вызову редакции «Рассвета» весной 1881 года Фруг приехал в Петербург. Здесь сразу же начались его мытарства. Редакции «Рассвета», просившей о прописке поэта в качестве переводчика с еврейского языка, в ходатайстве было отказано. Хлопоты частных лиц с видным служебным положением также не имели успеха. Фругу пришлось прописаться в качестве «домашнего служителя» у своего покровителя М. С. Варшавского.

Годы жизни поэта в Петербурге совпали с политическим безвременьем, наступившим после убийства народовольцами Александра II. В области внутренней политики эти годы были отмечены усилением карательных мер, ростом полицейского произвола, разжиганием шовинизма, еще более жестоким притеснением национальных меньшинств.

Испытавший на себе давление национальной вражды и полицейской травли, Фруг в своей поэзии был, однако, далек от сознательного политического протеста. Как и многие другие поэты его поколения, он сторонился политики, смутно представлял источники царящего в мире зла, не видел в современном обществе сил, способных противостоять несправедливости и насилию.

Преобладающие ноты поэзии Фруга — сострадание к угнетенным, романтические воспоминания о библейских временах и пророках, тщетные призывы к миру и любви, для которых действительность не оставляет места.

Во многих стихотворениях Фруг говорит о живых связях, соединяющих его от рождения с русской землей, с общей печальной судьбой своей отчизны:

Я — русский… С первых детских дней
Я не видал иных полей,
Иного не слыхал напева.
Мне песни русской дорог был
И грустный лад, и юный пыл,
И вспышки сумрачного гнева.

В начале мая 1884 года Фруг отправился на родину, в Херсонскую губернию, и там подготовил к печати свой первый сборник, изданный затем в Петербурге, — «Стихотворения» (1885).

В специальной статье, посвященной поэзии Фруга, известный критик и публицист К. Арсеньев особо отметил, что «Библия дает ему материал для картин, для мечтаний, для снов, дает пищу и мстительному чувству, и мирным грезам об идеальном счастье… Не скроем, однако, — продолжал критик, — что господство одного мотива — и притом именно того, который избран г. Фругом, — имеет и свою опасную сторону. Оно окружает его иногда искусственной атмосферой, в которой неправильно преломляются лучи, безмерно растут очертания предметов, теряется или слабеет сознание действительности»[74].

Через два года после выхода первой книги Фруг издал новый сборник стихотворений — «Думы и песни» (СПб., 1887), упрочивший его известность в литературном мире, но почти никак не изменивший бедственное материальное положение поэта.

В 1889 году первый сборник — «Стихотворения» — вышел вторым изданием. Несколько сочувственных страниц его поэзии тогда же посвятил А. М. Скабичевский, считавший Фруга «одним из самых симпатичных, искренних и, главное дело, истинных поэтов»[75].

С середины 80-х годов Фруг широко печатался в крупных литературных журналах: «Вестнике Европы», «Русской мысли», «Русском богатстве» и др.

Несмотря на литературный успех, Фруг оставался в Петербурге на положении парии; он испытывал чувство глубокого одиночества, упадок душевных сил и с присущей ему искренностью писал об этом в своих стихах.

В 1891 году Фруг был выдворен из столицы, до июля 1892 года жил в Люстдорфе под Одессой, а затем, после усиленных хлопот Литературного фонда и поэта К. К. Случевского (имевшего придворное звание гофмейстера), Фругу разрешили вновь поселиться в Петербурге.

В 1897 году появилось третье издание «Стихотворений» Фруга, несколько его стихотворений увидели свет в сборнике «Молодая поэзия» (1895). В 90-х годах он выпустил книги «Встречи и впечатления», «Эскизы и сказки» и др. Однако время литературной молодости и первого общественного успеха для Фруга уже миновало. Нужда заставляла его выступать на страницах «Петербургской газеты» и «Петербургского листка», где он помещал невысокого вкуса еженедельные фельетоны и стихи на злобу дня под псевдонимом «Иероним Добрый».

В 1904–1905 годах в Петербурге вышло шеститомное «Полное собрание сочинений» Фруга, которое подвело итог его двадцатипятилетней литературной работе.

П. Ф. Якубович в своих «Очерках русской поэзии», отдав должное лучшим произведениям раннего Фруга, достаточно сурово отозвался о втором и третьем томе его стихотворений, а также высказал сожаление, что поэт не смог выйти из узкого круга национальных переживаний и подняться до сочувствия «всем страдающим, обиженным и угнетенным людям»[76].

После 1908 года Фруг переехал из Петербурга в Одессу. Материальные лишения заставляли его разъезжать по городам с чтением стихов на публичных собраниях.

В 1910 году он резко отклонил предложение о праздновании его 30-летнего литературного юбилея. Нужда и несчастья сопровождали поэта до последних дней жизни. Тяжело больной Фруг умер в Одессе в 1916 году.

232. ПРИЗЫВ

Я звал тебя в те дни счастливых детских грез,
Чарующих надежд и светлых упований,
Когда мои глаза еще не знали слез,
              Душа еще не ведала страданий.
И ты явилась мне в сияньи золотом,
В венке из алых роз, в одежде серебристой —
Вечерней звездочкой на небе голубом,
              Голубкою невинною и чистой.
И говорила мне ты, весело смеясь:
«Смотри, как чуден лес, как тихо дремлют нивы,
Как с ветерком по их изгибам, золотясь,
              Бегут огней вечерних переливы…
Смотри — и плеск ручья, и эхо дальних гор,
И кроткий луч звезды, и роз благоуханье
Как бы сливаются в один волшебный хор
              Лучей и звуков, красок и дыханья…
Смотри, как тихо всё и ясно вкруг тебя,
В гармонии живой, в согласном, стройном клире…
Ты послан в этот мир прекрасный, чтоб, любя,
              Учить любви живущих в этом мире…»
Ты лиру мне дала… С отвагою живой
По трепетным струнам персты зашевелились —
И струны грянули, и звонкою струей
              Чарующие звуки покатились…
Я звал тебя, когда в груди моей впервой
Проснулись бурные порывы и стремленья,
Нахлынул мрачных дум и чувств зловещих рой —
              И шевельнулись первые сомненья…
И ты явилась мне — спокойна, но бледна;
Две капли слез в очах задумчивых застыли;
Какой-то кроткий блеск, святая тишина
              По всем твоим чертам разлиты были…
И, голову свою склонив к моей груди,
Ты говорила мне с любовью, утешая:
«Чтоб светел был твой путь, ты веруй и люби,
              Других любви и вере поучая…»
И жадно я душой ловил слова твои…
И новая струна на лире появилась —
И зазвучала песнь о вере и любви,
              И сила в ней могучая таилась…
Я звал тебя, когда в рядах святых бойцов,
За правду и любовь подняв святое знамя,
Я стал изнемогать под натиском врагов,—
              Когда кругом губительное пламя,
Клокоча и шипя, сжигало всё, что мне
О правде, о любви, о счастьи говорило, —
И ты явилась мне, святая, вся в огне…
              Невинное чело обвито было
Венком из терний… Кровь струилась по щекам…
Но искрилась в очах таинственная сила…
И, долгий, скорбный взор поднявши к небесам,
              Ты с грустью затаенной говорила:
«Ты видишь эту кровь?.. О, будь же, как и я,
Неустрашим, будь чужд холодному сомненью
И, веруя, любя, страдая и терпя,
              Учи других страданью и терпенью!..»
И в хоре вещих струн еще одной струны
Раздался звук — глухой, протяжный и печальный,
Как темной ночью плеск объятой сном волны,
              Как стон последний в песне погребальной…
С тех пор минули дни и годы протекли —
И всё, что в глубине души моей смирялось
Волшебной силою надежды и любви,
              Терпением упорным подавлялось,—
Всё поднялось со дна души больной
Угрюмым облаком, грозою закипая…
И я теперь опять зову тебя с тоской,
              В отчаяньи молясь и проклиная!
Явись, явись ко мне!.. Не стало больше сил…
Неволя и вражда мне сердце истерзали!..
Я верен был тебе, я искренно любил,
              Но на любовь мне смехом отвечали!
Я верил — но кругом так тьма была густа…
Всё чистое и всё святое погибало…
И из груди змеей холодной на уста
              Невольное проклятье выползало!..
В тоске тяжелой я все струны перебрал
На лире золотой, врученной мне тобою,—
И за струной струна рвалась, и замирал
              Последний звук под трепетной рукою…
…………………………………………
Явись же мне теперь! Со словом ли любви,
В терновом ли венце, мечом ли потрясая…
Явись и научи, каким путем идти…
              Явись, явись, великая, святая!..
<1885>
вернуться

74

К. Арсеньев, Поэты двух поколений. — «Вестник Европы», 1885, № 10, с. 774–775.

вернуться

75

А. М. Скабичевский, История новейшей русской литературы (1848–1890), СПб., 1891, с. 518.

вернуться

76

П. Ф. Гриневич (П. Ф. Якубович), Очерки русской поэзии, изд. 2, СПб., 1911, с. 288.

71
{"b":"247351","o":1}