Уволен! Отслужена служба солдата,
Пять лет пронеслись словно день.
По-прежнему примет родимая хата
Его под радушную сень.
Там ждет не дождется жена молодая,
Там ждут и сынишка, и мать…
Малютка-то вырос, отца поджидая,
Пожалуй, его не узнать.
Уж близко теперь: вот знакомые нивы,
И речка, и жиденький мост;
Вот церковь белеет, и старые ивы
Склонились на мирный погост;
Вот избы; всё снегом пушистым одето —
Овин, огороды, гумно.
И трудно поверить ему, что всё это
Покинуто им так давно.
Как будто вчера лишь с родной, дорогою
Семьей разлучали его.
Седая старушка дрожащей рукою
Крестила сынка своего;
Вся бледная, мужу повисла на шею,
От слез надрываясь, жена:
Всего лишь два годика прожил он с нею,
Уж с ним расставалась она.
Покойник отец был испытан годами,
Сурового нрава мужик,
Но как ни крепился — не сладил с слезами,
Прощаяся с сыном, старик.
Болезненно сердце заныло тоскою
У нашего парня в груди:
Всё счастье, казалось, разбито судьбою,
И горе одно впереди…
Но в горе мужает душа человека:
Кто в жизни бедой закален,
Тот духом сильнее. Таков уж от века
Нам богом положен закон.
Солдатом он стал государевой роты
В одном из гвардейских полков;
Сначала скучал без обычной работы,
Оторван от сельских трудов.
И шумно, и душно казалось в столице
Ему после тихих полей,
Где рос на свободе он вольною птицей
На родине милой своей.
И долго по ней тосковал он… Но время
И молодость взяли свое, —
Привык, и слюбилось солдатское бремя
И новое это житье.
Товарищей добрых нашлося довольно,
Таких же, как он, молодцов,
От той же отторгнутых жизни привольной,
От жен, матерей и отцов.
Им стала второю семьею та рота,
Сроднил меж собою их полк,
Одна их связала друг с другом забота,
И царская служба, и долг.
Тот долг исполняя во всем терпеливо
Не ради похвал и наград,
Служил он усердно, исправно, ретиво,
Как служит наш русский солдат.
Веселый и ревностный, бойкий, смышленый,
Он с честью носил свой мундир,
И вышел лихой из него отделенный
И взводный потом командир.
Идут ли походом в дни жаркого лета
И все приуныли в пути —
Он бодр и беспечен, хотя б на край света
Еще приходилось идти.
Дожди ли над лагерем нашим польются,
Тоску наводя на людей,
В палатке его и поют, и смеются,
Хоть вымокли все до костей.
Зимой, в долгий вечер, в казарме толпою
Солдаты его окружат:
Товарищам книжку прочесть иль простою
Занять их беседой он рад.
Когда ж на покой разбредутся, то волю
Заветным мечтам он дает,
Родных вспоминает, их горькую долю,
И долго очей не сомкнет.
Не много вестей приходило оттуда:
Писали, уж с год, что постом
В могилу отца уложила простуда,
И не было писем потом.
Теперь что-то сталося с ними? Быть может,
Ему изменила жена?..
И сердце тоска безотчетная гложет,
Душа злой кручины полна…
А время летело; с родными свиданья
Уж близился радостный час,
Стрелою промчалися дни ожиданья,
И был он уволен в запас.
И вот наконец он на родине милой,
Подходит к деревне родной…
Забилося сердце, и дух захватило,
От радости сам он не свой.
Вот с края деревни знакомая крыша
Приветливо манит к себе;
Всё шибче, земли под ногами не слыша,
Бежит он к родимой избе.
И всё с каждым шагом растет нетерпенье…
Вот, вот она, хата его!
Но что это значит? В каком разрушеньи:
Дверь настежь, внутри — никого;
Повыбиты стекла, свалились ворота…
Но что же жены не видать?
Иль, может, нашлась ей какая работа,
А с ней и сынишка, и мать?
И душу тревожит дурная примета…
Спросить бы соседей?.. Но к ним
Идти он боится, страшася ответа,
Предчувствием смутным томим.
Задами, послушный неведомой силе,
Он к церкви неспешной стопой
Идет поклониться отцовской могиле
И думает: тою порой
Вернутся родные…
По кладбищу бродит
Он между могил и крестов;
Легко на одном незнакомом находит
Он надпись из нескольких слов.
У самой ограды под старой сосною
Отец его был схоронен.
И набожно воин, крестяся рукою,
Кладет за поклоном поклон.
Других два креста та сосна осенила
Угрюмою тенью своей,
И свежая детская чья-то могила
Ютилася тут же под ней.
Случайным, рассеянным взглядом невольно
Прочел имена он, и вдруг
В глазах помутилось, грудь сжалась так больно,
И выпала шапка из рук.
Опять, пораженный как грома ударом,
Читает те надписи он,—
Глаза не ошиблись: на службе недаром
Он грамоте был обучен.
И снова не веря, он снова читает
Всё те ж роковые слова…
Кручина жестокая сердце терзает,
Поникла на грудь голова.
Ему те надгробные строки сказали,
Что счастье погибло навек:
Что некому высказать лютой печали,
Что лишний он стал человек,
Что тех, кто так дороги были и милы,
Ему не видать никогда,
Что в мире остались ему лишь могилы,
Лишь горе да злая нужда…
Садилося солнце; зарею вечерней
Румяный зардел небосклон;
Смеркалось… Ударили в церкви к вечерне,
И тихий послышался звон.
Лились, замирая вдали, эти звуки,
Как зов милосердый того,
Кто дал человеку душевные муки
И в горе утешит его.
10 сентября 1888 Павловск
