172. МОЛЬВА Убийства жаждой не объятый, Я бранных песен не пою, И душу мирную мою Не тешат ярых битв раскаты. Я нем и глух к громам войны, Но вопли жертв мой слух терзают — Они победно заглушают Веселье, шум и плеск весны! Несутся прочь мечты, желанья, Бледнеет образ красоты, И я рыдаю песнь страданья Окровавленной нищеты! Мне чудятся проклятья, стоны, Зубовный скрежет, смерти дрожь… Богач, давай свои мильоны! Бедняк, неси последний грош! А нет гроша — хватай рубаху, Одежды деток и жены, Всё, всё, что есть, кидай на плаху Всепожирающей войны! Не содрогаясь перед кровью, Омой ты раны на телах Бойцов, поверженных во прах И поднятых твоей любовью, И счастлив будь, когда хоть раз Страдалец — жертва злобы дикой — Тебя в душе своей великой Благословит в последний час! 1877 173. РОДНАЯ Покинув родину и дом, она пошла Туда, куда текли все русские дружины. Под ветхим рубищем в душе она несла Бесценный клад любви, участья и кручины. Тяжел был дальний путь: и зной ее палил, И ветер дул в лицо, и в поле дождь мочил. Она ж всё шла да шла, с мольбой усердной к богу, И к подвигам нашла желанную дорогу. Уж скрылся позади рубеж земли родной. Чу! слышен битвы гром, холмов дымятся склоны; Восторг отчаянной и дикой обороны С редутов Гривицы и Плевны роковой На русские полки огнем и смертью дышит; Но чуткая любовь не грохот в битве слышит, Не ей твердыни брать, не ей смирять врагов. Мужичке-страннице иные внятны звуки, Иной с побоищ к ней несется громкий зов — Томящий жажды клик и вопли смертной муки. И вот она в огне: визжит над ней картечь, Рои летают пуль, гранаты с треском рвутся,— Увечья, раны, смерть! Но ей ли жизнь беречь? Кругом мольбы и стон — и реки крови льются! Страдальцев из огня, из схватки боевой Она уносит прочь, полна чудесной силы, И жаждущих поит студеною водой, И роет мертвецам с молитвою могилы. Как звать ее? Бог весть, да и не всё ль равно? Луч славы над ее не блещет головою, Одно ей прозвище негромкое дано: Герои русские зовут ее «родною». 1877 174. ПЛАКАЛЬЩИЦА Следы побоища поспешно Снегами вьюга занесла. Исчезла кровь, земля бела; Но вьюга плачет неутешно И по снегу несет печаль, Как будто ей убитых жаль. 1877 175. «Мне говорят: забудь тревоги дня…» Мне говорят: забудь тревоги дня, Забудь болезнь, печаль и воздыханья, В предел иной, где вечное сиянье, Где вечный мир, пусть мчится мысль твоя. Но я в ответ: нет, братья, пусть тревога, Пусть боль и скорбь мою терзают грудь; Быть может, с вами суждено немного Мне на земле брести одной дорогой — В земле ж всегда успею отдохнуть! Тогда покой, тогда всему прощенье; Теперь же труд, и слезы, и борьба… На барский сон и сладкое забвенье Я не сменю печаль и гнев раба! <1878> 176. «Расскажи мне, ветер вольный…» Расскажи мне, ветер вольный, Ты о чем поешь и стонешь? Из каких ты стран далеких Тучи сумрачные гонишь? Где с тобою эти тучи Много слез так накопили, Что леса, холмы и степи Их потоком оросили? Всё мне, ветер, расскажи — Горькой правды не таи. Отвечает ветер вольный: «Я несусь от стран холодных, Не цветущих, не приветных, Не богатых, не свободных. У людей я стоны слышал, Я пою про их неволю, Про великие их скорби, Про неверную их долю. Из жилищ и хат убогих Слезы к небу поднялися, В тучах дымных и ненастных Накопились, собралися. Сколько б тучи я ни нес — Им не выплакать тех слез». <1878> 177. «Пока тебе душа моя…» Пока тебе душа моя Близка, любезна и понятна И жизнь моя тепла и внятна Тебе, мой друг, как жизнь своя, — Люби меня. Но если меж тобой и мной Хоть тень мгновенная промчится И на меня взор быстрый твой С вопросом тайным покосится, — Не дожидайся, чтобы я Стал разъяснять недоуменья, Не трать души — и без сомненья Покинь меня! <1878> 178. К Н…У Не пеняй на меня, мой взыскательный друг, За мою нищету и бессилье,— Ослепили меня, обступили вокруг Стены крепкие, мрак и насилье. Но, поверь, не далек обновления день, И сломаю я крепкую стену, И покину тюрьмы неприветную сень, И паломника ризу надену. От шумящих столиц далеко, далеко Я уйду, строгой думой объятый, В душу родины там загляну глубоко, Заберуся в землянки и хаты. Нищеты и терпенья загадочный лик Разгляжу при мерцаньи лучины, В кабаке придорожном подслушаю крик Безнадежной и пьяной кручины. И, вернувшись назад, тебе песню спою — Не такую, как пел я доныне,— Нет, услышав тогда эту песню мою, Ты поклонишься ей, как святыне. Так ко гробу господню идет пилигрим, Там огонь зажигает священный, И потом тот огонь, теплой верой храним, Он приносит в приют свой смиренный. И домашние, встретив его у крыльца, С умиленьем дар божий приемлют И правдиво-чудесным речам пришлеца, Как небесному голосу, внемлют! <1878> |
