А сейчас утро и три странички лежат перед послом. Три странички, впитавшие все, что отважились сказать читателям питерские газеты

Тайна декабрьского слета в Париже мало помалу становится явью – новая политика по отношению к России дает свои плоды.

Три крейсера уже идут в русские порты: американский – «Олимпия». французский – «Адмирал Об», английский – «Глори».

Англичане, как всегда, в авангарде: их военное судно с десантом на борту будет в Мурманске 9 марта.

Но хорошая политика никогда не была прямолинейной, тем более что Брестский договор еще подлежит ратификации. Пусть «Глори» идет в Мурманск, а товаро-пассажирский состав с дипломатами в Вологду – у каждого своя цель: у военных – военная, у штатских – штатская. Главное, чтобы все контакты были сохранены и все добрые слова произнесены – чем добрее, тем лучше.

– Скажи, Майкл, когда Брюс Локкарт должен быть у Ленина?

Репнин замедлил шаг, намереваясь свернуть по коридору за угол, и едва не столкнулся с девушкой в вельветовой блузе, с той самой, которую привык видеть за маленьким столом в приемной Ленина. (В тот полуночный час, когда Репнин был у Ленина, перед девушкой в граненом стакане стояла зеленая веточка.)

– Простите, Владимир Ильич у себя?

– Да, принимает Локкарта.

Репнин не остановился. В момент, когда мир с немцами уже не отдаленная перспектива, а вопрос дней, англичане направили к Ленину своего самого деятельного эмиссара. Все силы пришли в движение!

Репнин вошел в комнату, которую только что покинула девушка в вельветовой блузе. Было необычно тихо. Эта тишина только подчеркивала значительность события, происходящего рядом. Репнин взглянул на часы – четверть одиннадцатого. Ленин пришел в кабинет час назад, значит, беседа началась недавно. Судя по тому, как Ленин говорил о Локкарте с Репниным. Владимир Ильич никогда не встречался с англичанином, это их первая беседа.

Репнин был прав: первая встреча. Когда десять минут назад Локкарт шел смольнинским коридором (благо коридор был от горизонта до горизонта и давал простор мысли), он не мог не признаться себе, что его уверенность непонятно поколеблена при одной мысли о предстоящей встрече.

Локкарт пытался разобраться в своем чувстве, которое было для него ново. Все, что говорили Локкарту о Ленине, которого он хотел видеть, но до сих пор не видел, нередко сводилось к рассказам о воинственной энергии этого чело; века. Энергия эта, как казалось Локкарту. была способна вызвать порядочное опустошение в противном Ленину стане. Среди постоянных собеседников Локкарта были два человека, в жизни которых Ленин занимал свое большое место. Эти двое были непохожи друг на друга, как только могут быть непохожи люди: первый – идеалист, второй – бизнесмен, первый – профессиональный дипломат, второй – едва ли не профессиональный военный, первый… Короче, это были Чичерин и Робинс.

Нравится это Чичерину или нет, но он, как полагал Локкарт, человек дворянской культуры, при этом не столько века двадцатого, сколько девятнадцатого. Как ни жестока была русская революция, она склонила на свою сторону немало тех. на ком держалась та Россия. Не столько буржуа, сколько дворян, и это, наверно, характерно. Среди последних – Чичерин. В своем неизменном желто-коричневом костюме, сшитом из недорогого твида, как думает Локкарт, еще в Лондоне, который заменял ему и фрак, и визитку, и деловой костюм. Чичерин был деятелен и нес свое бремя с радостью.

Локкарт впервые беседовал с Чичериным на Дворцовой, в кабинете, который до этого был кабинетом Терещенко, а еще раньше Сазонова: Чичерин держался корректно-лояльно, даже дружественно. Это не помешало ему произнести несколько жестких фраз вроде того, что британский империализм столь же ненавистен русским, что и германский милитаризм.

В каком качестве Локкарт явился к Чичерину? В более чем своеобразном: он английский представитель. Не посол и не поверенный в делах, а именно представитель. С отъездом Бьюкенена у англичан в России нет посла. Есть поверенный в делах – Линдлей. Но он лицо официальное и никаких дел. с большевиками не имеет, подобно Френсису и Нулансу. Поэтому практические связи с новым русским правительством возложены на Локкарта. У Линдлея – Локкарт, у Френсиса – полковник Раймонд Робинс. Своеобразный теневой дипломатический корпус в Петрограде.

Локкарт щепетилен и точен в своих отношениях с британским поверенным в делах. Линдлей осведомлен о каждом значительном шаге Локкарта. А как Робинс? Он не делает секрета из своих отношений с большевиками. Он встречается с Лениным часто. Очевидно, американцы думают, что эти встречи полезны им. Вряд ли большевики думают иначе. Линдлей и Френсис послали своих эмиссаров к большевикам в надежде (она всегда оправдана) не все мосты сжечь. У Ленина свой план: прямо противопоставить эмиссаров послам: Локкарта – Линдлею, Робинса – Френсису.

Трудно сказать, в какой мере русским известна жизнь Робинса. но они достаточно осведомлены о жизненной стезе Локкарта, однако это не мешает им относиться к нему непредвзято. Это свойство национального характера или тактический ход их молодой дипломатии – истинная дипломатия не уходит от борьбы, если даже ей противостоит фигура столь своеобразная, как Локкарт.

Кстати, эту корректность по-своему преломила и истолковала пресса. Для нее Локкарт влиятельный англичанин, прибывший в Питер в качестве доверенного лица Ллойд-Джорджа, при этом симпатии Локкарта, разумеется, на стороне русской революции. Все это повторялось прессой столь настойчиво и было так убедительно, что ввело в заблуждение и русских и англо-французов. Первые устремились к Локкарту, вторые – от него!

А как поведет себя Ленин? Какой тактики держится он?

Ленин не заставил себя ждать: он принял Локкарта тотчас же. Когда, войдя в комнату, Локкарт шагнул к письменному столу, из-за которого вышел Ленин, англичанин увидел боковым зрением, сумеречным и нерезким, как с полукресла, стоящего у окна, поднялся Троцкий.

– Здравствуйте, – произнес Ленин, протягивая руку и с испытующей твердостью глядя Локкарту в глаза, точно говоря: «Даже любопытно – вон вы какой. Брюс Локкарт!» – Мне хвалили ваш русский язык. Будем говорить по-русски?

– Ну что ж, по-русски так по-русски! – произнес Локкарт с неунывающей отвагой, теперь пожимая руку Троцкому. – Здравствуйте, здравствуйте. – В голосе Ленина Локкарт почувствовал радушие и хотел ответить полной мерой. – По-русски так по-русски! – произнес он, просияв.

Ленин вернулся за стол и предложил Локкарту место слева от себя, в то время как Троцкий пошел к своему полукреслу. Мгновенная пауза будто засекла позицию каждого: Ленин и Локкарт готовы были начать беседу. Троцкий, удалившись к окну, будто свидетельствовал, что его интерес к этой беседе ограничен.

Локкарт еще раз оглядел кабинет (так вот где первый большевик России читал Робинсу свои полуночные проповеди!) и взглянул на Ленина с веселой решимостью – он не намерен был тратить время на раздумья, – разумеется, он будет благодарен советскому премьеру, если тот осветит нынешнюю стадию отношений с немцами.

Ленин посмотрел на Локкарта не без улыбки: наверно, Локкарт мог бы ответить на этот вопрос не хуже Ленина – ведь все опубликовано, все на ладони.

Но вопрос задан и требует ответа. Быть может, ответ будет в такой же мере лишен оригинальности, как и сам вопрос, но, очевидно, для начала беседы такой вопрос, как и ответ, необходим.

– Мы вели переговоры с милитаристами, и условия, которые нам предъявили, могли предъявить только милитаристы. – Ленин скосил глаза на книгу, лежавшую на столе. – Условия эти нельзя назвать иначе, как скандальными, но мы их примем.

– Но как прочен будет такой мир и на сколько его хватит? – спросил Локкарт и, придвинувшись к столу, прищурился с очевидным намерением рассмотреть название книги.

– На сколько его хватит? – Ленин воспроизвел вопрос Локкарта даже интонацией, не утаив чуть иронического отношения к словам англичанина. – На сколько хватит, трудно сказать, – отозвался Ленин. – Ясно одно: если немцы нарушат слово и сделают попытку навязать нам буржуазное правительство, мы обратимся к оружию. – Он придвинулся к столу, взял со стола книгу. – Мы будем воевать до последнего, если даже придется отступать до Волги и Урала! – Ленин потряс книгой. – Но мы будем воевать на собственных условиях: мы не станем таскать каштаны из огня для союзников!