– Здравствуйте, мистер Белодед? Как удались сделки с пенькой?

– День добрый, мистер Тейлор. Благодарю вас. Все идет как нельзя лучше.

– Английский флот без доброй русской пеньки рискует оказаться на мели, мистер Белодед.

– Ему и прежде случалось оказываться на мели, мистер Тейлор, и русская пенька была беспомощна выручить его.

– Однако канат из русской пеньки – гарантия успеха, мистер Белодед.

– Садитесь на мель, мистер Тейлор, а мы подумаем, пускать нам в ход наши крепкие канаты или повременить.

– Сдаюсь, мистер Белодед, у русской пеньки отменный ходатай.

Мистер Тейлор любит старорусские слова и лепит их напропалую – «отменный», «ходатай». Впрочем, к чести Тейлора надо сказать, что он охотно, с видимым увлечением говорит по-русски и весьма преуспел.

Однако далась ему эта пенька! Очевидно, признак хорошего тона для мистера Тейлора в том, чтобы не обнаружить камуфляжа, даже если он явный, но легкая ирония допустима. Иронизируя, Тейлор точно хотел сказать: не заблуждайтесь в своей игре, она никого не обманет.

– Теперь вижу, мы встречались, – произносит Тейлор. В облике молодого человека что-то старомодное, английское. Его полубаки, небрежно расчесанные, и яркие запонки на манжетах, и рыжий костюм в легкую полоску будто из того столетия. Странное дело, но человек в тридцать лет очень хочет выглядеть сорока летним, хотя понимает: ничто не может приблизить для него заветного сорокалетия. – Да, я вижу теперь, мы встречались, – повторяет Тейлор, приглашая Петра к столу.

Петр оглядывает холл еще раз. Это сочетание дерева, точно окрашенного яичным желтком, и черного плетеного железа, наверно, красиво.

Джеймс Тейлор смущен – не хотелось начинать разговор с Брикстона, однако разговор начат.

– Время, как аэроплан! – произносит Тейлор. – Всегда… впереди.

Наступила пауза. Первая после того, как беседа началась. Все обязательные слова произнесены. Предстоял разговор по существу.

Только сейчас Петр увидел за высокой стойкой бара хозяина. Если верно, что человек повторяет своим обликом какое-то животное, то этот за стойкой бара – слон. Округлые формы, мощные и добрые, меланхолический хобот носа и маленькие глаза, грустные и незлобивые, – все от слона. И два черноволосых человечка, прислуживающих в зале, очевидно, сыновья хозяина – трудолюбивые слонята.

– До меня дошли слухи, что у вас возникли трудности с русскими прилагательными и вы решили призвать на помощь старого учителя, – сказал Петр, смеясь, не сводя глаз с Тейлора.

Собеседник Петра улыбнулся. Ему определенно были приятны эти слова.

– Браво, вы все знаете! – воскликнул Тейлор с видимой искренностью. – И про… прилагательные знаете!

Руки Тейлора робко взлетели. Кстати, степень восприятия им русской речи заметно выше его умения говорить по-русски. Впрочем, это, наверно, характерно для тех, кто изучает русский. У изучающих английский процесс обратный.

– Ну что ж, если это и так, цель достигнута, – деланно простодушно заменил он. Он смеялся тем сдержанно-искусственным смехом, когда звучит только голос, а глаза остаются безучастными. Ему легко было перестать смеяться. – Вы хотите знать, мистер Белодед, что заставило меня поехать в Брикстон призн? – спросил Тейлор так кротко и спокойно, будто только что и не смеялся.

Петру казалось, что медленно-ровный голос Тейлора походил чем-то на его рукопожатие, на жесты, расслабленные и вместе с тем рассчитанные, на выражение глаз, которые смотрели тихо и отрешенно-внимательно.

Тейлор умолк на миг, и этим тут же воспользовался слоненок. Он приволок блюдо дымящихся ростбифов, щедро засыпанных кольцами лука. На столе оказался и жареный картофель, крупно нарезанный, приятно подсоленный. Нашлось место и для салатниц, и для кувшина с вином.

– Вы обратились ко мне в самое время, – начал англичанин, когда добрые куски ростбифа перекочевали с блюда на тарелки и первая кружка вина была выпита, – он очень аппетитно произнес это русское «в самое время». – Мистер Литвинов может быть освобожден в ближайшие три дня, – проговорил он без запинки, видно, эту часть беседы он заучил наизусть. – Английские власти помогут русским вернуться на родину. Все ваши просьбы будут выполнены…

– Этому великодушию, наверно, есть цена? – засмеялся Петр.

Тейлор напряг взгляд – не хотелось, чтобы разговор принял такой оборот.

– Какая? – спросил Петр.

Где-то рядом послышалось несмелое дыхание слоненка. Но Тейлор предупредительном жестом оттеснил доброе животное к стойке.

– Помните, как вернулся в Россию мистер Георгий Чичерин? – спросил Тейлор.

– Вы имеете в виду обмен?

– Конечно, на господина посла Бьюкенена, – подтвердил Тейлор.

Петр поднял глаза, взгляды слона и слонят, казалось, были обращены на него.

– Вы считаете обмен обязательным условием и сегодня? – спросил Петр.

– Да.

– Значит, Литвинов возвращается в Россию из Англии, а кто-то второй должен вернуться из России в Англию?

– Первый.

– Кто же?

– Брюс Локкарт.

Слон обвил бревно хоботом, нелегко приподнял – вот-вот рухнет, его глаза полны крови.

– Брюс Локкарт?

– Да.

При том умении понимать русскую речь, каким мистер Тейлор обладает, эти лаконичные «конечно» и «да» удобны.

Значит, единственное, чего хочет Тейлор, обменять Литвинова на Локкарта. А Петр думал, что Тейлора привела сюда добрая память об учителе, желание протянуть ему руку. Наверно, нет более неразборчивого в средствах существа, чем молодой клерк, подающий надежды. Ему кажется: если за пять лет он не выбьется в люди, наша древняя планета рассыплется в прах и погребет под обломками многомудрое свое дитя.

– Но мог бы я рассчитывать на ваше содействие, мистер Тейлор, если бы возник вопрос о моей встрече с Литвиновым?

Англичанин поднял кружку.

– Да, конечно. Хотя есть одно… примечание.

– Какое примечание, мистер Тейлор?

Тейлор нарочито долго пьет вино.

Вопрос все еще висит в воздухе, как то бревно, поднятое хоботом. Глаза слона напряженно красны, словно огни бакенов в предвечерний час на Темзе. Час действительно предвечерний – луг за окном потускнел.

– Если вас устраивает встреча с Литвиновым через три дня, я вам ее обещаю.

Иногда правда может быть обнажена, если ее вскрыть прямым ударом.

– Не хотите ли сказать, что за эти три дня должна произойти ваша встреча с Литвиновым? – спрашивает Петр.

Новая пауза. Сейчас они стоят над столом, готовые поблагодарить слона и его двух слонят, откланяться и выйти. Это пальто с плюшевыми отворотами, котелок, зонт дополняют представление о Тейлоре. Молодой человек пришел сюда из девятнадцатой века. А может быть, он призвал всесильный тот век, чтобы защититься от века нынешнего?

– Я увижу господина Литвинова завтра, – произнес Тейлор медленно, – и смогу передать от вас… привет, – добавляет он без улыбки.

Петр вернулся в город. Не хотелось идти в гостиницу, и он пошагал вдоль Темзы. Река казалась черно-багровой: черной от надвигающегося вечера, багровой от неушедшего солнца. Ощущение тревоги, которое возникло еще за городом, здесь, у реки, стало острее. Петр помнит самую интонацию голоса Ильича, когда в последний раз в Москве, перекладывая больную руку с подушки на маленький столик у кровати. Ленин сказал: «Надо помочь… Папаше…»

Сейчас Петр припоминает, что видел однажды письмо Ильича Литвинову. Там так и было написано: «Папаше от Ленина». Петр и сейчас помнит это ощущение, когда он прочел письмо Ильича. Ничто так не передает характера человека, строя его души, сердца, как письмо. Будто взглянул человеку в глаза, услышал его голос. Это письмо было характерно не только для Ленина, но и для Литвинова. Такое письмо Ленин мог написать именно Литвинову, оно учитывало особенность характера этого человека. Помнится, Ильич писал там: «…надо действовать решительно, революционно и ковать железо, пока горячо». Так и сказано: «Вы тысячу раз правы… что надо действовать открыто». И еще там было: «За транспорт беритесь вы и поэнергичнее». Что ни слово, то призыв к действию. А может, все дело в моменте, когда было написано письмо, и характер Литвинова здесь ни при чем? Письмо написано в самый канун пятого года. Революция была не за горами. Первая революция. Быть может, все дело в этом? Вот грянула революция, я Литвинов стал народным послом в Лондоне. Да нет, суть не в дипломатии, в ее больших и малых правдах. Наоборот, все, что делал человек, он делал вопреки дипломатии. По крайней мере, наперекор тем нормам, которые она до сих пор исповедовала. Посол – это черный фрак и черный лимузин, медленно шуршащий по улицам Лондона. Когда это было, чтобы посол выступал на митинге трамвайщиков? Или назначил шотландского учителя Маклина советским консулом? Нет, не просто единомышленника, а честного, человека, именем которого в Шотландии можно открыть любую дверь. Взял и назначил советским консулом. Погодите, но ведь это вопреки всем нормам дипломатии. Да, вопреки! Но главное не в дипломатии – в революции. Пора понять: в России произошла революция, какой не было с той поры, как земля встала на свои библейские опоры.