– Разумеется, вы не одобряете нашего шага, больше того, считаете его произволом?

– Да, считаю.

– Простите, почему?

– Если вы хотите доказательств, прошу запастись терпением, – сказал Репнин и пошел тише, будто хотел настроить Ленина на иной душевный лад. – Правило, гласящее, что иностранец подчиняется законам той страны, на земле которой он сейчас находится, на послов не распространяется, – произнёс Репнин. Он, разумеется, знал, что Ленину известна эта простейшая истина, однако по привычке любил каждую истину утвердить с азов. – Посол как бы замещает в стране своего пребывания того, кто его сюда направил, иначе говоря, монарха или президента. Вот вам задача на задачу: допускаете ли вы арест румынского короля и заключение его в Петропавловскую крепость? – Ленин не ответил. Он поднял воротник пальто. – Марк Тулий, имея в виду некоего посла, говорит, что посол олицетворяет сенат и авторитет республики, – напомнил Репнин. Здесь он был в своей стихии и обрел дар речи. – Посол считается как бы экстра территориум и не связан гражданскими законами народа, на земле которого он живет. Если даже он пренебрег законами государства, претензии адресуются не ему, а правительству, которое его послало…

Репнин умолк и посмотрел на Ленина. Тот был молчалив, хмуро молчалив. Вряд ли Репнин сообщил Ленину нечто такое, чего тог не знал (кстати, его собеседник, кажется, был по образованию юристом). Главное, точно определить факт и построить систему доводов. Очевидно. Ленин взвешивает доводы Репнина, копит контрдоводы, хоть это и нелегко, в его положении нелегко. Факт остается фактом: Диаманди заключен в Петропавловскую крепость.

– Посол должен быть защищен от покушений на неприкосновенность, и это обязанность правительства, при котором он имеет честь находиться. – Репнин выдержал паузу, его мысль работала напряженно. – Она остается в силе даже в том случае, если страны объявили друг другу войну: послу и персоналу посольства предоставляется возможность свободно выехать из страны. – Репнину казалось, что доводы его исчерпаны, однако он старался проверить себя вновь и вновь. – Если даже посол уличен в покушении на общественное спокойствие и безопасность страны, арест посла исключен.

Репнин умолк. Они тихо вышли на тропу, ведущую от реки к Смольному, громада которого неясно проступала в снежной замети.

– Вот вы сказали, – произнес Ленин негромко, – что посол не связан верностью государству, при котором аккредитован?

Репнин внимательно посмотрел на Ленина: что скрывалось за вопросом?

– Ни в коем случае. Посол свободен от верности законам.

– Вы еще сказали: посол должен быть защищен от покушений на неприкосновенность, и это обязанность правительства, при котором он имеет честь находиться…

Репнину показалось, что и он начинает понимать замысел Ленина, но он повторил, не противясь:

– Именно обязанность правительства…

Ленин обернулся.

– Заметьте, при котором он имеет честь находиться.

– Совершенно верно: честь находиться…

Ленин усмехнулся пока еще тайной мысли.

– Теперь разрешите мне задать несколько вопросов? – спросил Ленин. – Вы помните, как реагировала официальная Европа, когда перестало существовать правительство монархической России и к власти пришел Милюков? Вы помните, что за два дня, я подчеркиваю – два! – на Дворцовой, шесть побывали послы всей Европы, да только ли Европы, чтобы сообщить о признании нового правительства.

– Да, разумеется, я это видел.

– Очевидно, поступая так, они заботились и о возобновлении своих прав, в частности, права экстерриториальности, не так ли?

– Возможно, и так.

– Теперь перенесемся в наше время! Представьте, после создания нового правительства прошло почти два месяца. Однако послы вдруг убоялись иностранного ведомства как черт ладана. Не следует ли понимать этот факт так, что правительства стран, считая и королевское правительство Румынии, не признают революционной России?

Ленин чувствовал себя все увереннее, и это сообщилось голосу, который становился крепче, эмоциональнее.

– И это очевидно, – согласился Репнин.

– И если очевидно, то не значит ли все это, что румынское правительство желает сохранить свободу рук? Именно свободу рук, на манер той, которую обнаружило это правительство, интернировав тысячи русских людей… Не полагаете ли вы, что нормальные дипломатические отношения между государствами не предполагают такого акта?

– Да, разумеется, – ответил Репнин.

А если таких отношений нет, если правительство румынского короля добровольно отказалось от этих отношений, то посол со всеми его правами становится простым смертным, превращается в частное лицо и мы вправе поступать с ним, как сочтем нужным, тем более… – Ленин рассмеялся и ускорил шаг. – Тем более, что пример нам подало, так сказать, королевское правительство Румынии.

Повалил снег, повалил обильно и застлал все вокруг – в белых сумерках потонула и колокольня Смольнинского собора, и монастырские дома.

– Ну как вы находите мои доводы с точки зрения Марка Тулия?

Когда они вошли в здание и Ленин взглянул на Репнина, тот был белее снега, что лежал на его плечах.

– Какая просьба будет ко мне? – спросил Репнин тихо.

– Быть рядом, когда я изложу эти доводы дипломатам, и защитить тех русских.

Ленин произнес «тех русских», указав взглядом на окно, за которым свирепствовало ненастье, и Репнин увидел вечернюю степь, занесенную снегом и освещенную колеблющимся светом костров.

– Вы слыхали, что на смену Бьюкенену прибывает лицо, миссия которого своеобразна?

– Локкарт? – подсказал Репнин.

– Да, Брюс Локкарт, – уточнил Ленин. – Что бы это могло означать?

Репнин смешался, хотя вопрос, который так неожиданно поставил Ленин, и не был нов для Репнина.

– Англичане никогда не рвут отношений напрочь, – произнес Репнин, ему показалось, что он вышел из положения с честью. – Опыт подсказывает им. что это нецелесообразно.

– И только? – спросил Владимир Ильич – ответ Репнина, несмотря на то, что он был внешне эффектен, явно не устраивал Ленина. – И только? – повторил свой вопрос Ленин, точно хотел подчеркнуть, что его ответ явно недостаточен.

– Очевидно, назначив Локкарта. англичане дали понять, что нынешние отношения с Россией их не устраивают, – сказал Репнин, хотя хотел сказать больше.

– А какие бы отношения с Россией их устраивали? – спросил Ленин, он все еще стоял в двух шагах от Репнина.

Репнин молчал.

– Тогда разрешите ответить мне, – сказал Ленин.

Ленин пошел к столу, пошел неторопливым, почти бесшумным шагом.

– Вы правы, если смотреть на события с точки зрения дипломатии классической, когда само это понятие рассматривалось как искусство вести переговоры… Так, кажется, звучит эта формула? Если рассматривать эту проблему так, вы правы, но с годами эта формула совершенствовалась.

– Не столько вести переговоры, сколько вести огонь? – мгновенно реагировал Репнин.

Ленин обернулся, в их глаза встретились.

Сейчас было сказано что-то очень важное. Нет, этот афоризм с дипломатией и огнем многозначителен. Видно, классическое определение дипломатии в современном мире нуждается в коррективах.

В приемной, как в ту ночь, когда Репнин приехал сюда впервые, сидела над раскрытой книгой девушка и кротко еда сухарик. В стакане так же ярко, как в ту ночь, зеленела веточка.

Вошел высокий, с бледным лицом и печально-внимательными глазами, тот, что говорил о «Червонном штандарте». Он поклонился присутствующим и быстро прошел в кабинет Ленина. «Есть в поляках нечто строго испытующее, – подумал Репнин, – когда они смотрят на тебя в упор; вот и тогда, на тракте, когда кандалы тоскливо и грозно вторили их усталым шагам, они смотрели так».

Утром, еще не открыв глаз. Репнин ощутил запах свежеиспеченного пирога. На память пришло что-то очень далекое, затянутое голубоватой дымкой детства: зеленый дворик в Москве, веранда, затененная купами мохнатых лип, стол, накрытый ярко-белой скатертью, пахнущей свежестью, и прямоугольное фарфоровое блюдо с кулебякой. Тогда пирог подавался в знак семейных радостей. Он был символом милых и добрых примет, которым радовалась семья, а вот сегодня… пирог примирения?