И вот в час землетрясения произошло неизбежное – храм рухнул до основания. Но по странной случайности статуя богини осталась целой. Она стояла среди развалин, невредимая, лишь осыпанная пылью и гнилушками. Это было сочтено чудом и вызвало у горожан подъем религиозных чувств. Напуганные землетрясением суеверные люди обратились к богам и спешили умилостивить их жертвами и молениями. Оставляя свои полуразрушенные дома, горожане бежали толпами к месту бывшего храма Афродиты Пандемос, спеша поглядеть на чудом уцелевшую богиню, поклониться ей.

– Смотрите, смотрите! – слышались возгласы. – Храм развалился, а богиня стоит и улыбается как ни в чем не бывало!

Какие-то юркие люди использовали это событие и шныряли в толпе, распространяя возбуждающие слухи. Они утверждали, будто храм рухнул неспроста, а потому, что в нем засела нечестивая Евпория, которая принимала дружков за спиной богини и тратила на их угощение храмовые деньги. Теперь Жаба-Клитарх мог выполнить обещанное Парфеноклу – он обливал грязью Евпорию, всюду рассказывал о ней небылицы, которые принимались на веру благочестивыми горожанами и вызывали их возмущение. Он ссылался на добродетельную младшую жрицу Итону, которая может выступить перед народом и дать свидетельские показания о проступках Евпории.

– Евпория – развратница, она расточала храмовые деньги на любовников! – кричали горластые оборванцы, стараясь заработать у Клитарха обещанный обол.

Храм Афродиты Пандемос, посвященный физической любви, не был таким заведением, в котором осуждались бы любовные встречи жриц с богомольцами. Но одно дело, если эти встречи приносят храму доход, и совсем другое, когда сластолюбивый прихожанин, ничего не заплатив, оказывается под крылышком жрицы, более того – ест и пьет за счет храма!

Это ложилось тяжким обвинением на Евпорию. Святотатство, присвоение храмового добра или обман богов считались самыми страшными преступлениями. «Не диво, что храм оказался в развалинах!» – говорили, качая головами, прихожане. Слухи росли и умножались, падая на благодарную почву панических настроений, порожденных землетрясением. Клитарх проявил талант поджигателя и распространителя волнующих слухов. К вечеру того же дня многие были убеждены, что и само землетрясение произошло по той же причине. Выходило, что в стихийном бедствии, постигшем все Боспорскос царство, виновата чуть ли не одна нечестивая и развратная Евпория!..

– Это из-за нее, паскудницы, мы испытали гнев богов! – кричали поджигатели, возглавляемые Клитархом.

И толпа верила этим нелепым утверждениям, словно забыв, что только утром она же обвиняла в разрушениях царя Митридата, поход которого неугоден богам. Взъяренные отцы семейства, женщины с рыночными сумками и просто уличные завсегдатаи окружили развалины храма и громко требовали расправы над неугодной жрицей.

Среди толпы появилась и Итона, которая пронзительно взывала:

– Забейте ее камнями, подлую!.. Она стала жрицей против воли богов! Ее место в эргастерии, среди рабынь, а не в храме!

Евпория, сама не своя, пряталась в уцелевшем дворовом сарайчике. Сидя в углу, ждала смерти, ибо знала нравы пантикапейского демоса. И плохо пришлось бы ей, если бы не прибыла неожиданная помощь.

Трифон узнал о волнениях народа, скопившегося возле бывшего храма, и направил туда отряд воинов во главе с Евлупором-Киром. Наказал ему не обижать без нужды горожан, но постараться восстановить порядок без пролития крови.

Евлупор спустился в нижний город и уже приблизился к развалинам храма, окруженным возбужденной толпой. Его первым побуждением было оттеснить народ, узнать, в чем дело, и приказать всем разойтись по домам. Но тут он увидел озабоченного Гиерона. Слуга рассказал ему о той опасности, в которой оказалась Евпория.

– Не забывай, Евлупор, она пострадала из-за нас! Так надо выручить ее, как она выручила нас!

По знаку Евлупора воины устремились к развалинам храма, разгоняя орущую толпу. Евпория вышла из временного убежища, зябко кутаясь в покрывало. Шум и крики усилились, особенно бесновался Жаба-Клитарх. Воины окружили обвиненную жрицу плотным кольцом и повели в сторону царского дворца.

– Вот они, дружки ее! – до хрипоты кричал Клитарх. – Вот они! С ними она блудила и на них тратила храмовые деньги! Они разгневали богов, а мы в ответе! Из-за них наши жилища разрушены, наше достояние пошло прахом!

Оба друга, выручая Евпорию, полагали сделать это без особого шума, но все получилось иначе. Сотни возбужденных людей с истошными воплями бежали вслед за ними, требовали выдачи Евпории, бросали грязь и булыжники в царских воинов. Последние начали терять терпение и отвечали сначала ругательствами, а потом ударами и древками копий и рукоятками мечей. Назревала свалка.

Евлупор приказал ускорить шаг и успел ввести отряд в акрополь. Воины почти вбежали под своды ворот, сопровождаемые проклятиями и дождем камней. Рабы-привратники еле успели закрыть ворота, как дубовые створки дрогнули от ударов булыжника и палок.

Скандал оказался серьезным. Митридату доложили, что толпа пантикапейских греков штурмует ворота акрополя, требуя выдачи развратницы, которая нашла убежище в царском жилище. Люди кричали, что Митридат защищает не богов города, а какую-то гетеру, прогневившую богов блудом и расточительством храмовой казны.

– Кто посмел вмешаться в это дело? – спросил Митридат Трифона, нахмурив брови. – И кто эта шалая жрица?

– Вмешался, именем твоим, Евлупор-Кир с воинами, – доложил евнух, падая на колени. – А шалая жрица – Евпория, та, которая укрывала в храме Евлупора, когда он тайно пребывал в Пантикапее по твоему приказу!

– Да, воин Кир выполнял мое поручение, он верен мне и был освобожден мною от рабства!.. А жрица, если она укрывала его, тоже служила мне! Не так ли?

– Служила не по сознанию и верности тебе, а просто из бабьего блуда, случайно! Если ты возьмешь ее под свое покровительство, ты выкажешь неуважение к богам города и его храмам! Да и народ будет в обиде!.. Надо примерно наказать Кира-Евлупора за самоуправство и превышение прав воина! А девку выдать на суд толпы!

Трифон по-своему был прав. Сейчас, после землетрясения и всеобщего народного смятения, разумно было как-то ублаготворить толпу. Не ссориться же с городом и его жрецами из-за глупой женщины и самонадеянного воина, ее возлюбленного, каким был сочтен Евлупор.

– Прикажи, великий, и я сейчас выброшу девку за ворота, а Евлупора-Кира забью палками до смерти! – кланялся Трифон.

Но Митридат был упрям, и не в его правилах было идти на поводу у рыночной толпы, хотя бы она и выражала мнения и чувства пантикапейского демоса. Да и не хотелось казнить одного из лучших воинов, человека преданного и надежного, перед самым походом.

– Невелика их вина, Трифон, – ответил он, подумав, – но, чтобы, не ссориться с городом, выйди к народу и объяви мою волю. Девку выдадим, но не сейчас, нужно сперва допросить ее и выяснить, в чем ее вина. А Евлупора-Кира из десятников перевести в простые воины, но оружие отобрать и самого его поставить к воротам вместе с рабами! Пусть поживет и поработает с рабами-привратниками, а там видно будет!

– А палками наказать?

– Наказать, но в меру!

Это означало фактическое возвращение в рабское состояние на неопределенное время, может – и на всю жизнь. Рабы-привратники жили и умирали у ворот, исполняя одно дело – открывать и закрывать тяжелые створки.

Толпа все еще шумела, когда вышел Трифон и объявил решение царя.

– Зачем царь укрывает нечестивицу? – вскричал задорно Клитарх.

– Не укрывает он ее, а приказал бросить в темницу, дабы после судить всенародно!

– Выдай ее нам, мы сами осудим и накажем ее! Евпория – осквернительница святыни!

– Слово царское крепко и дважды не повторяется! Не гневите государя! Молитесь богам и разойдитесь по домам! Царь Митридат сейчас готовит жертвы богам города! Готовьте и вы!

Толпа в неудовольствии стала редеть и вскоре разошлась. На другой день совет города утвердил в должности старшей жрицы Афродиты Пандемос прекрасную лицом и благонравную Итону, уже прославившуюся страстностью в служении богине любви. Говорили, будто Итона близка к Парфеноклу, он и поддерживает ее.