— Наживное, — согласился Ерохин. — От них мы не отстанем. А вот перекрыть... По чести скажу, в равных условиях нам их не перекрыть. Вот он гонит на ско­рость, чтобы своего не упустить. Пошевеливаться стал. И мы можем пошевелиться. А только присмотрелся я и вчера и сегодня: что можно выжать в этих условиях, то он и выжимает. Выходит, условия менять нужно. А как?

Воробьеву нравилось и дурное настроение Ерохина, и его прямое признание: если человек отдает себе отчет в трудностях, можно ждать толку. Зато Аня, как и всегда в тех случаях, когда рабочий что-либо обдумывал и не мог додуматься, чувствовала себя прескверно.

— Что ж, Яков Андреич, на ходу ничего не ре­шишь, — сказала она. — Я останусь тут, присмотрюсь.

Она провела около часа возле Ерохина, незаметно для Торжуева наблюдая за его работой, потом подошла к торжуевской карусели и, уже не таясь, остановилась возле нее.

Цилиндр стоял на подпирающих его кубарях своей узкой частью. Аня знала, что позднее его перевернут, чтобы расточить нижнее отверстие, но сейчас этот вели­канский печной горшок стоял так, как и полагается горшку, и где-то внутри него резец аккуратно и точно снимал стружку, синими спиральками выскакивающую между кубарями. Работа шла одним резцом, второй суппорт был отодвинут в сторону и вобрал в себя ко­лонку, регулирующую глубину резания, будто говорил; не нужен вам — и не надо, подожму ногу и отдохну!

— Интересуетесь, барышня? — с самым вежливым видом спросил Торжуев.

— Не барышня, товарищ Торжуев, а Карцева, Анна Михайловна, — строго поправила Аня и спросила, сдви­нув брови: — Почему работаете одним резцом?

Торжуев с улыбкой развел руками:

— Да когда же цилиндр двумя обрабатывали? Рас­шатает всего. Пробовали как-то давно — чуть цилиндр не запороли.

С утра Аня зашла в другие цехи, где были карусели, но ничего похожего на цилиндр там не нашла. Из бесед с карусельщиками она установила одно: повышать ско­рость можно только в том случае, если деталь удобно стоит на планшайбе, жестко укреплена и не будет ви­брировать. Двумя резцами работают тогда, когда деталь широкая и плоская; высокую деталь, да еще на узком основании, будет «шатать».

Она рассказала Ерохину об этом выводе.

— По технологии тоже так выходит, — скааал Еро­хин. — Да ведь мало ли мы знаем случаев: сегодня тех­нология такая, а завтра по-новому придумают и техно­логию пишут новую.

— Вот что, — решительно сказала Аня. — Как полу­чите цилиндр, давайте усилим крепление и попробуем двумя резцами.

В середине смены Ерохин кончил обработку обоймы. Кран поднял и с предосторожностями опустил на план­шайбу отливку цилиндра. Аня была тут же, она пригля­дывалась, как Ерохин с подручным закреплял отливку тяжелыми подпорами и болтами. Подпоры густо окружи­ли цилиндр, гораздо гуще, чем у Торжуева, болты за­кручивались до предела, прижимая их к бокам отливки.

— Значит, пробуем двумя резцами, — выжидательно сказал Ерохин.

— Обязательно! — подбадривающе ответила Аня. Ваня Абрамов подогнал оба суппорта к середине траверзы. Он не знал о замысле Ерохина и Карцевой, но ему передалось их настроение, он с торжественным видом крутил маховики.

Подошел Ефим Кузьмич, покачал головой и остался возле карусели.

Тихо тронулась планшайба. В два голоса басовито запел металл под резцами.

Ерохин, Ефим Кузьмич и Аня не спускали глаз с вра­щающегося цилиндра: как он себя поведет?

Пряча усмешку, издали наблюдал и Торжуев.

Аня видела, что и Ерохин и Ефим Кузьмич прислу­шиваются, вытянув головы, к гудящим басам. Она тоже прислушалась, но басы ничего не говорили ей. А Ефим Кузьмич насторожился, приложил ладонь к уху, чтоб лучше слышать, рот его приоткрылся — вот-вот тревож­но вскрикнет...

Ерохин вдруг остановил карусель. Лицо его было бледно.

По его безмолвному приказу Ваня Абрамов, стояв­ший на мостике, завертел маховик, и один из суппортов стал вбирать в себя колонку, вобрал ее до конца и мед­ленно отъехал в сторону.

Снова закрутилась карусель, снова запел металл — уже не в два, а в один голос. Суппорт, отведенный в сторону, отдыхал, поджав ногу, и словно дразнился: а я безработный, а я безработный!

— Ничего тут не сделаешь, — со вздохом сказал Ефим Кузьмич и, помявшись возле карусели, огорченно зашагал прочь.

Торжуев, очень веселый, что-то напевал себе под нос.

— Значит, надо продумать новое крепление, — бод­рым голосом сказала Аня. — До чистовой время еще есть. Придумаем.

Ерохин попросил с полным доверием:

— Вы только не отставайте от этого дела.

— Нет, конечно.

С этого часа, чем бы она ни была занята, мысли ее все время возвращались к карусели. Останавливаясь у разных станков, она подолгу рассматривала крепле­ние деталей, больших и малых, так что различные бол­ты, угольники и скрепы стали мелькать перед ее глаза­ми и дома, и даже во сне.

Ерохин кончал обдирку.

Стенки цилиндра, еще недавно шершавые, тусклые, с зернами прикипевшей формовочной земли, приобрели стройную округлость и синеватый блеск. Это не была еще та внутренность цилиндра, какою видят ее сборщи­ки на стенде, — то был лишь первый черновик будущего цилиндра, и предстоял ему еще немалый путь — то по воздуху, то на платформе — от одной операции до дру­гой, долгий, тяжкий путь, во время которого двадцати­тонная отливка потеряет около трети своего веса, посте­пенно соскальзывающего с нее многоцветными витками стружек.

Много раз попадет она на простор разметочной плиты, покрываясь меловыми кружками и линиями, пре­вращаясь в овеществленный чертеж. Строгальщики, расточники, сверловщики, слесари докончат овеществле­ние чертежа: каждый кружок станет отверстием, каж­дая линия — блестящей плоскостью, углублением или ободком.

Десятки рук будут вновь и вновь замерять каждую ее грань, каждое отверстие — сперва самыми простыми, потом самыми сложными и точными инструментами и приборами. Она посветлеет и похорошеет, все ее формы определятся — уже не грубая отливка, а точнейшее изделие человеческого мастерства! И вот тогда-то, перед концом пути, почти завершенный цилиндр вновь про­плывет над цехом и опустится на одну из двух карусе­лей для самой главной, наиответственнейшей чистовой обработки.

На какую из двух он вернется?

Ане казалось, что именно от нее это зависит.

Кран подошел к ерохинской карусели и приспустил тяжелый крюк, похожий на якорь. Рабочие охватывали цилиндр стальными тросами. Аня стояла сбоку, еще и еще раз вглядываясь в его очертания.

За что уцепиться дополнительному креплению?

Великанский горшок сопротивлялся любому ее за­мыслу — замыслы будто скатывались по его округлым бокам. Только на одном боку находилось большое фи­гурное отверстие, к которому Аня снова и снова пригля­дывалась.

Фланец? ..

Вот рабочие пропустили трос в фигурное отверстие. Но на вращающейся планшайбе это отверстие ни с чем не сцепишь. Разве что с самой планшайбой... но как?

И вдруг она ясно представила себе как. Большой, тяжелый угольник, такой большой, чтобы один его ко­нец прижать к отверстию и намертво скрепить с ним болтами, а другой положить на планшайбу вплоть до ее края и тоже закрепить намертво... Какую новую жесткость это придаст громоздкой отливке!

Она, как девчонка, во весь дух побежала к Полозову:

— Алеша!.. Алексей Алексеич!.. Она рассказывала захлебываясь:

— Если найдем угольник таких размеров, я руча­юсь...

Полозов взял телефонную трубку, назвал номер, с шутливой серьезностью сказал Ане:

— Как можно доверять ручательству инженера, у которого так мало солидности? Небось через три сту­пеньки бежали?

И в трубку телефона:

— Выручай, дружище. Нам срочно нужен большой угольник, примерно два метра на два. К вам зайдет инженер Карцева. Пошуруй там у себя, ладно?

Опустив трубку на рычаг, он буднично сказал Ане:

— Цех металлоконструкций знаете? Идите к на­чальнику, поищите у них, в крайнем случае — закажем.

И на прощанье, взяв Аню за руку: