Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Иван Иванович Гусаков не мог нахвалиться ею, а Николай страдал, потому что видел, какой усталой при­ходит мать с работы, как бессильно опускает руки по­среди домашних дел. Сердечные припадки у нее уча­стились; Николай очень боялся их, каждый раз ему казалось, что мать умирает, но он не смел подойти к ней: мать сердилась, если сыновья замечали ее слабость.

Тогда-то и решил Николай: во-первых, своими сила­ми срочно отремонтировать квартиру и ценою отказа от всех личных расходов приобрести необходимые в хозяй­стве вещи; во-вторых, поскорее получить хорошую квалификацию, а значит, и заработок; в-третьих, учиться вечерами и получить специальное техническое образова­ние; в-четвертых, при первой возможности снять с ра­боты мать и заставить ее лечиться.

Николай и сейчас записал в конспект эти четыре решения. Пусть трудно, пусть неловко говорить об этом, но он расскажет завтра все, что нужно понять мальчиш­кам...

Рука его на последнем слове подпрыгнула, как будто ее ударило током, — в кухне прозвенел звонок. Уронив перо, Николай с шалой улыбкой на лице пронесся мимо гостей и матери в кухню.

Антонина Сергеевна встала и с тревожным любопыт­ством пошла встретить новых гостей. Кто бы это мог быть, кого он так ждал?

Их было трое. Крановщица Валя Зимина давно дру­жила с Николаем и работала с ним в комсомоле; не только Николай, но и Антонина Сергеевна знала ее сердечные дела — Валя была тайно и безнадежно влюб­лена в технолога Гаршина, а за нею с недавних пор тенью ходил Аркадий Ступин, непутевый член пакулинской бригады. Мать знала, что Николай рассчитывает использовать «силу любви» для перевоспитания Арка­дия, о чем уже сговорился полушутя-полусерьезно с Валей. Вторым был слесарь Женя Никитин, он учился вместе с Николаем в вечернем техникуме и часто прихо­дил к нему заниматься.

Третью гостью мать не знала, но она-то и была се­годня самой главной.

Ничего как будто особенного не было в ней — ни красавицей не назовешь, ни дурнушкой, — лицо простое, ясное, милое своей юной свежестью, фигурка стройная, высокая, одета скромно и даже строго: темное платье без отделки, без украшений, на голове, обвитой темными косами, белый вязаный платок. Но чувствовалось в ней то, что Антонина Сергеевна с первого взгляда определи­ла словом «стать» — и как держалась, и как поклони­лась, не спеша, с достоинством, и как отстранила Нико­лая, бросившегося снимать с ее ног резиновые ботики.

— Ксана Белковская, — представилась она с просто­той и независимостью человека, привыкшего много и свободно общаться с разными людьми.

С Иваном Ивановичем она поздоровалась как с дав­ним знакомым, приятельницам Антонины Сергеевны поклонилась издали, от угощения отказалась:

— Спасибо, мы ненадолго и по делу. Но, кажется, не вовремя?

— Приятный гость всегда вовремя, — сказала Анто­нина Сергеевна. Девушка понравилась ей и испугала ее.

— Комсомольский секретарь инструментального це­ха, — сообщил Иван Иванович, когда молодежь удали­лась в комнату Николая. — Авторитетная девушка. Де­путат горсовета. В газетах портреты были.

Антонина Сергеевна задумчиво смотрела перед со­бою, прислушиваясь к серьезным голосам, доносившим­ся из-за двери. Страх за сына сжимал ее сердце. Как он кинулся встречать! Как он пальто ее схватил, как боты — боты! — снимать хотел... А лицо у него какое было, разрумянившееся, замирающее, только к ней од­ной обращенное, будто она одна пришла, одна сущест­вовала на всем свете! Да, с такою не пошутишь для забавы, не пойдешь, чтоб время провести, а присохнешь и будешь ловить, что скажет, как бровью поведет.

— Что случилось, Коля? — спросила Ксана, когда все кое-как расселись в маленькой комнатке. — Валя и Женя так настойчиво тянули меня сюда, что должна же быть какая-то причина.

Она не кокетничала, ей, видимо, просто в голову не приходило, что Николаю до смерти хотелось встретиться с нею.

Николай слегка покраснел, но ответил в тон де­вушке:

— Конечно, есть, и очень важная.

Виктор, поместившийся на подоконнике, заметил унылую фигуру, маячившую возле дома, и злорадно сказал:

— Глядите, ребята, Аркашка водосточную трубу подпирает.

Все выглянули на улицу. Сдвинув шапку назад, так что вьющиеся волосы свободно трепались на ветру и собирали падающие с крыши капли, Аркадий Ступин подпирал крутым плечом водосточную трубу и носком ботинка пробивал в снегу канавку для стекающей воды.

— Освежается, — равнодушно сказала Валя и отвер­нулась.

— Позвать его, что ли? — неохотно предложил Ни­колай и упрекнул Валю: — Привела и бросила.

— Пусть стоит. Я его не звала.

— Красивый парень, — заметила Ксана и, сразу за­быв о нем, повернулась к Николаю: — Так что у вас за дело?

— Ты Сашу Воловика знаешь?

— Конечно.

— А ты видала когда-нибудь турбинные лопатки?

— Кажется, видала, — нахмурив брови, неуверенно сказала Ксана. — Такие маленькие изогнутые штучки?

— Штучки! Вот именно штучки! — буркнул Женя Никитин.

Все рассмеялись.

— Я ж инструментальщик, — оправдывалась Кса­на. — Я все собираюсь зайти к вам и толком все погля­деть.

— Приходи! — горячо подхватил Николай. — Все покажем и объясним! Правда, приходи!

Смирив излишнюю горячность, он деловито продол­жал:

— Воловик три недели работал у нас, ты знаешь, на снятии навалов с лопаток. Вот с Женей, с другими нашими слесарями — да что нашими! — из всех цехов согнали слесарей, как на аварию. Пустяковая будто ра­бота — спиливать наросты, утолщения металла; наросты эти получаются, когда лопатки припаивают. А тридцать слесарей около двух недель вручную копались. Руки в кровь изодрали.

Женя вытянул руки, покрытые застарелыми рубцами и царапинами.

— Видишь? Работать-то в узкости приходится. Как ни ловчись, а непременно оцарапаешься. Без аптечки и приступать нельзя.

— Досадная работа — так ее называют, — вставила Валя.

— Между рядами лопаток, что ли, руку просовывать надо? — спросила Ксана и пошевелила тонкой, сильной рукой, приноравливаясь к воображаемой работе. Чело­век заводской, она без труда схватывала суть процесса, даже незнакомого ей.

— Вот именно, — подхватил Николай, с удоволь­ствием следя за движениями ее руки. — Сверху лопатки, снизу лопатки, а ребрышки у них острые, так и жалят... Ну вот, Воловик задумал эту работу механизировать. С ним вместе, — он кивнул на Женю Никитина. — У Во­ловика все мысли тут, в турбинном, возле этих лопаток. Надо разрабатывать, проверять, пробовать. А ваше на­чальство не отпускает его. Целый месяц спор идет. На днях у нас на партбюро директор был, нажали на него — обещал. Так ваш начальник цеха пронюхал об этом и — бац! — выдвигает Воловика мастером. Нароч­но, только бы не отдать.

— Воловик — лучший наш стахановец, — сказала Ксана. — Полгода держит первенство по профессии.

— А что такое стахановец? — воскликнул Нико­лай. — Творческая личность! Как же можно поперек его творчества становиться ради узко цеховых интересов?

Ксана лукаво улыбнулась:

— Ты уж и теоретическую базу подвел?

— Да! Конечно! Так нас партия учит — осмысливать явление политически!

— Что ты и делаешь, не забывая интересов своего цеха, — быстро возразила Ксана.

Они с улыбкой, выжидательно смотрели друг на друга.

— Нет, не так, — после короткого раздумья сказал Николай. — Честное слово, я не ради цеховых интересов. Для завода изобретение Воловика важно? Нужно? Как же можно рогатки ему ставить? Он просит, настаивает, требует.., да и, наконец, он все равно уже работает! Вечерами, ночами... Спроси Женьку, после гудка Воловик всегда в турбинном. Работает бесплатно, сам от себя. И Женя с ним. Техникум из-за этого пропускает. Разве это нормально?

Уклоняясь от ответа — ей, видимо, тоже не хотелось отпускать лучшего стахановца из своего цеха, — Ксана заинтересовалась сутью изобретения.

— Станок это будет или что? — спросила она Же­ню. — Что вы надумали?

— Какое там «мы», — запротестовал Женя. — Воло­вик придумал, я только помогаю. У Воловика такой та­лант! Придумает, прикинет — не понравилось... а у не­го уже новая идея! Повернет совсем по-другому и опять пробует. Не получится — он только ругнется; погоди, я тебя доконаю... Правда, Ксана, он очень талантливый человек. И упорство в нем...

31
{"b":"189446","o":1}