Зотин и я — в огороды. На краю несколько рядов кукурузы, под широкими листьями желтели тыквы.
Было двенадцать часов. Неужели немцы ушли из Гапоновки? Нужно осмотреться. Я стал наблюдать. Орудийная стрельба на западе, кажется, возобновилась. В дальнем конце деревни лаяли собаки. Послышался гул. И тут машины!
Укрывшись ботвой, Зотин привстал.
— Ей-богу, немцы... — проговорил он. — А что, если они передали по радио?
Едва ли. Впрочем, все может быть. Но меня больше беспокоила лощина позади. Я видел лишь одинокую копну на склоне. Двигатель ревел. Кажется, машина застряла. А другая? И тут — очередь. Автомат! Они напали на след!
Зотин волновался. Позади автоматная очередь, в деревне колонна машин.
— Да... конечно, — продолжал Зотин. — Они приехали к роднику... увидели белье... а дальше... следы...
Работая локтями и коленями, мы продвигались в канаве по краю огородов. Серая крапива, чертополох и еще какие-то толстые, грубые стебли царапали и обжигали кожу.
Стала просматриваться западная часть деревни. Вдоль улицы машины: две, четыре, восемь, одиннадцать. Закрыты тентами. Значит, с людьми... машин много... кажется, только прибыли.
Солдаты слонялись, хлопали дверцами, курили. Поодаль сбились в кучу местные жители. Немцы вели себя беспечно. Похоже, связи с преследователями они не имели.
Мой товарищ кряхтел, глядя из-под каски. Лицо в поту.
— Ну, забрались, — произнес он. — Метров шестьсот-семьсот... Я закреплю вам листья лучше. Давайте в сторону, к тому чучелу...
Подвязав плащ-палатку, Зотин понатыкал ботвы под лямки снаряжения, оглянулся.
— Смотри ты, их всех видно... Я вернусь, нужно замаскировать... предупредить о машинах.
Дождь снова усилился. Я сосчитал машины. Двадцать шесть, кухня, несколько прицепов. Вернулся Зотин.
— ...Ну, что будет... только бы тут пройти.
Канава становилась глубже. На дне скапливалась вода. Мешала ботва, ее поминутно приходилось подправлять. Медиков с Андреевым, продвинувшись, остановились.
В лощине снова простучала очередь. Эхо пронеслось в огородах. Несомненно, в деревне слышно очередь.
Раздвинув стебли, я осмотрел улицу. Возле машин осталось лишь несколько человек. Куда девались остальные? Нужно выяснить, потом трогаться с места.
— Они забрались под брезенты... глядите, — прошептал Зотин. — Ну, давайте двигать...
Немцы, те, что были у машин, стояли безучастно. Кажется, они не обратили на очередь внимания. Выстрелы слышатся отовсюду, а на западе, не далее четырех-пяти километров, канонада не затихала с самого утра.
Простучала еще одна очередь. Ближе.
— ...За нами... по пятам, — произнес Зотин. Сомневаться в этом уже не приходилось. Ясно, автоматчики оставили машины и продолжают преследование.
Теперь нужно пробираться на северную окраину. Скорее! Зотин должен собрать всех. Я продвинусь вперед. Приготовить оружие. Дистанция десять шагов.
Я оставил канаву, полз вдоль плетня. Столбики завалились посредине, но это был единственный путь, сокращавший расстояние. Заросли, которые виднелись севернее за крайней хатой.
Мне пришлось раскаиваться в поспешности. За огородами начинался луг. Его отделяет от зарослей сто пятьдесят шагов открытого пространства. Столько же было до ближайшей машины на улице.
Я повернул назад, в канаву. Зотин успел остановить Обушного, Андреева и Меликова. Где замыкающая пара?
— Что там? Почему вернулись? — они были взволнованы до крайности...
За огородами — открытый луг. Придется... на виду. Возобновить маскировку... двигаться вплотную, голова — пятки... не оглядываться!
Я занял у плетня позицию, простреливались вдоль улица и огороды, и стал ждать Хайкина и Кузнецова.
Возле головной машины, кутаясь в плащ-палатки, сошлись три солдата, подошел четвертый. Через минуту он залез в кузов и скрылся под тентом. Позади в стороне лощины тихо.
Вдруг залаяла собака во дворе. Возле хаты никого не было, но она металась на цепи, оглашая двор злобным лаем.
Два солдата отошли от машины. Лай не утихал. Немцы повернули лица в мою сторону. Кажется, заметили. Так и есть! Солдаты направились к хате. Они обнаружат меня, если войдут во двор... тогда я стреляю!
Сухопарый высокий немец с унтер-офицерской нашивкой на рукаве говорил что-то своему товарищу, жестом указывал на хату. У ворот он остановился и, вскинув автомат, дал очередь. Пули ударили по двору, лай оборвался. В страхе я ждал ответной очереди, но мои товарищи ползли за дырявой изгородью, не оглядываясь.
Прошла целая вечность. На лугу перемещалась спина замыкающего. Цепочка торопливо вползла в заросли. Наконец-то!
Меня неудержимо тянуло вон. Куда запропастились Кузнецов с Хайкиным? Терпение мое было на исходе.
Глядя на стрелку, будто примерзшую к циферблату, я лежал. Наконец, они появились, Кузнецов и Хайкин. Бледные, лица в поту. Хайкин, не имевший пластунских навыков, полз на четвереньках, дергая раз за разом позади на расстегнутом ремне винтовку.
— Зачем вы стреляли? — сплюнув пот, со злостью спрашивал Кузнецов. — Ну и влипли же мы с вашими идиотскими бреднями. Куда дальше? Быстрей... позади немцы... вышли из лощины.
Близкая опасность одинаково действовала на обоих. Меня раздражали нелепые вопросы и медлительность. Не было никакого желания вдаваться в объяснения. Я бросил им охапку бурьяна и указал направление.
Кузнецов полз впереди, Хайкин следом. Через каждые два-три шага то один, то другой норовят подняться, привстать на колени.
Вот-вот уже ряды пожелтевшей кукурузы. До угла изгороди оставалось с десяток шагов, когда позади простучала близкая очередь. За ней вторая, третья. Немцы выскакивают из-под тентов, стуча оружием, занимают оборону. Взвилась ракета.
Из лощины выходили автоматчики. Пять, за ними еще семь. Передний, без плащ-палатки, без головного убора, шагал, слегка пошатываясь, и строчил, почти не переставая. Пули летели вдоль улицы, к машинам. Во двор вбежал сухопарый.
— Ты ослеп, гренадер[34]! — подняв оружие, крикнул он. Передний продолжал строчить.
— Куда стреляешь, парень?.. Эй, перестань...
— Они убили Юппа! — зарычал передний в ответ.
— Подождите... остановитесь, — требовал сухопарый, пятясь к дому. Очередь, просвистев, забарабанила по стене. — Кто... они?
— Русские... русские... — отвечали из цепи, — русские... Юппа убили...
— Когда, какого Юппа?
— Он... с неба свалился... не знает Юппа, — кричали в ответ.
— Ребята... тут не было русских... Не видите? Нет и не было с самого утра, — сухопарый начинал раздражаться.
— Ты спал в неурочное время... баварский петух... мы по следу... убирайся, пока цел...
— Стой! — вдруг заорал сухопарый. — Ни с места! — и подал команду своим. Те рассыпались по двору.
Прибежали еще шесть человек и, вскинув автоматы, двинулись навстречу товарищам Юппа. Это происходило не более чем в двухстах шагах. Хайкин и Кузнецов звали, но я не мог сдвинуться с места... Сознание опасности исчезло. Я не чувствовал больше ни усталости, ни воды, текшей за воротник. Тело стало легким, и какая-то сила, будто исходившая от земли, наполняла мои члены.
В деревне было не менее полусотни немцев. Но меня это совсем не волновало. Еще одно мгновение... они продвинутся сюда, и я нажму спуск. Я был убежден, я знал совершенно твердо — они побегут.
Еще с курсантских времен я знаю о Спарте, о воинах-смертниках, людях отважного сердца, о службе моряков подводных лодок — самой опасной военной профессии, и сам испытал состояние человека, когда он глядит в лицо смерти. Но вот сейчас, когда пишутся эти строки, я переживаю те же мгновения, теряюсь в догадках. Зачем было подвергать риску себя и других?
Унтер-офицеры бранились, автоматчики стояли друг против друга, готовые пустить в ход оружие. Я мог уйти, но...
Колоссальное напряжение духа, когда оно вышло из всех пределов, по-видимому, вызывает особого рода успокоение! Человек возвышался над своей природой и сознает себя неуязвимым. Преград не существует. Обостряется чутье и он, очертя голову, устремляется вперед, побеждает либо гибнет.
