Темп замедлился. Дистанционная стрельба сама по себе — занятие хлопотливое. Теперь она усложнялась еще и большим смещением. НП расположен по отношению к цели таким образом, что отклонения разрывов по дальности стреляющий наблюдает, как боковые, а по направлению — как по дальности. В помощь воображению стреляющий составлял дополнительный график. Сложный расчет корректур отнимал время.

Чуть ли не после каждой очереди стреляющий требовал уточнения установок. Я подавал команду «Стой!», определял буссоль огня и докладывал на НП. Стрельба продолжалась.

Белые бутоны разрывов перемещаются все ближе к баллону. Перед фронтом орудий вдруг разорвалась бризантная граната. Противник начал пристрелку. Он спешил подавить батарею прежде, чем ее очереди накроют аэростат.

Телефонист передал доклад стреляющему о бризантном разрыве, ответа не последовало. Старший на батарее обязан напомнить личному составу порядок выполнения команд во время обстрела.

Командиры орудий объявили фамилии номеров, которым разрешалось выполнять обязанности из укрытий. В это число не входили наводчик, заряжающий и замковый.

— Правее ноль ноль два... трубка двести семьдесят... Огонь! — передавал телефонист, и снова: — Огонь!

Перед стволами орудий на расстоянии двести-триста шагов ложились немецкие снаряды. В зарослях стоял дым. Аэростат скрылся с глаз.

Обстрел вела 105-миллиметровая батарея. Часть снарядов рвалась в ветках, но большинство достигло земли. Расчеты оправились от первых пугающих минут.

Пристрелка продолжалась. Наводчики и командиры орудий вели себя неплохо. Этого нельзя сказать о некоторых номерах, особенно из пополнения. Передвигались вяло, припадали к земле, роняли снаряды, гильзы. Командиры орудий оказывают помощь, бегают от панорамы на другую сторону казенника, в ниши и обратно, к своему месту.

Одна за другой ложатся очереди. Все — недолетные. Разлетаются осколки. Появились раненые.

По пути к 2-му орудию я снова увидел аэростат в створе с белым облаком шрапнельного разрыва.

• — Шрапнель израсходована, — выкрикнул Орлов.

Телефонист передал доклад о боеприпасах на НП. Две-три немецкие очереди легли слева на том же удалении,

— Выложить шрапнель НЗ! — приказал стреляющий.

Я подал команду. И тут выяснилось, что часть шрапнели НЗ непригодна — повреждены гильзы. Передки, в которых перевозились НЗ, имели на стенках вмятины. Мне не пришло в голову осмотреть хранившиеся там снаряды!

Орудийные номера метались от орудия к орудию со снарядами в руках. Прошло не менее двух минут, прежде чем удалось собрать шрапнели на три очереди.

— Доложить точное количество, — потребовал наблюдательный пункт.

— Огонь!

— Цель! — передал неожиданно НП, и снова: — Огонь! Расчеты торопились. Я взглянул в бинокль. Что такое?!

Дым разрывов висел неподвижно, баллон смещался, полз в сторону. Улетела еще одна очередь. Вдруг аэростат качнулся, взмыл вверх и в следующую минуту скрылся в тучах.

— Цель! — снова выкрикнул телефонист. — Товарищ лейтенант, стреляющий приказал передать... цель!

— Стой... записать... цель номер три, аэростат... глаз циклопа, — передача с НП закончилась.

Шумная, грохочущая ОП затихла. Высоко над горизонтом опять мелькнул серый продолговатый баллон. С большим креном аэростат стал набирать высоту и, двигаясь в восточном направлении, исчез среди свинцово-серых туч.

Установилась тишина. Долго наблюдатель и все, кто находился на ОП, всматривались в небо, но аэростат не появлялся. Что случилось?

Один из разрывов последней очереди, по-видимому, оборвал трос, связанный с лебедкой, на котором держался аэростат. Возможно, баллон получил повреждение. В таком случае аэростат должен разрушиться.

Ни в тот, ни в следующий день аэростат не появлялся. Противник лишился средств, с помощью которых следил за расположением наших частей.

Уничтожение аэростата стало общей темой в разговорах.

Расчеты забыли о немецких снарядах, которые минуту назад рвались впереди стволов. Орудийные номера редко видели результаты стрельбы собственными глазами, особенно с таким эффектом.

Меня не радовало выполнение задачи. Разговор с командиром батареи не выходил из головы. А тут еще НЗ! Почему в передках перевозились снаряды, не пригодные к использованию?

Васильев осмотрел воронки, оставленные немецкими снарядами. Их насчитывалось около шести десятков. 7 разрывов легли в пределах ОП. У 4-го орудия разрушена щель. Потери огневых взводов — три человека, один убит.

Последними очередями командир дивизиона, кажется, нагнал страху на корректировщиков, сидевших в корзине аэростата. По-видимому, они управляли огнем батареи, которая обстреливала ОП. Когда аэростат, спасаясь от шрапнели, начал менять высоту, немецкая батарея перешла к стрельбе по площади. Это означало, что корректирование прекратилось еще до того, как был поражен аэростат.

Начался завтрак. Пришел политрук Савченко.

— Нужен сухой паек, что ли, товарищ старшина... — Савченко принял котелок. — На НП придешь... еще не доставили завтрак, вернусь сюда... только увезли... Вторые сутки голоден. Я уже стал артиллеристом, знаю... что стреляли наши орудия.

— Ничего удивительного, шрапнель имеется только у нас... Вернее, имелась, — ответил Васильев.

— А в первом дивизионе?

Район его ОП значительно левей, за дорогой...

— Ну, неважно... я глядел на аэростат после каждой очереди. Подвернулась двуколка, хотел сесть, но пехотинец погнал лошадей, он тоже оглядывался. И вдруг аэростат исчез, остался только белый дым. Пехотинец узрел мои эмблемы, остановил повозку и сказал комплимент в адрес артиллеристов.

— Он в самый раз доставил вас. Аэростатчики обстреливали ОП и прекратили огонь только за минуту до своей собственной кончины, — проговорил Васильев.

— Сколько воронок?.. По наблюдательному пункту выпускают снарядов десять, редко двадцать, а тут...

— Потому вы и ушли туда? — не умолкал Васильев.

— Нет. Давно не был во взводе управления... Комсорг, сержант Митрошепко, кроме связистов, ничем не занимается. У лейтенанта Смолькова много дел на пункте, и с пехотой... я едва выпутался, — и Савченко рассказал о том, как шел вчера на НП. — За Полуботками спустились в лощину, повернули вдоль ручья, линия осталась в стороне...

— Зря, — вставил Васильев, — кабель... кратчайший путь.

— ...Не хотелось тащиться по болоту... да и темнеть начинало... прошли километра два, видим... хата горит, будто Холявин... повернули... связной опять нашел провод, но скоро он оборвался. В стороне еще что-то горело, похоже, машина... слышались очереди... Связной искал оборванный конец... нашли кусок, ни туда, ни сюда. Хаты уже близко, вдруг... «Хальт!»... очередь. Мы бросились бежать, связной упал, я перелетел через него... опомнился, повернул обратно, ощупал... не дышит...

— Погиб? — спросил Васильев с горечью. — Жаль... хорошо нес службу.

— Проплутал в темноте, — помолчав, продолжал Савченко, — по правую руку увидел лес. Стало светлеть. Шел около часа, увидел дым... наткнулся на пехотинцев. Сказали, ночью пушки ушли на Чернигов... Потом встретил телефонистов, наши. На позиции застал одного командира батареи. Он сказал, что вы попали к немцам. Меня вызвали к замполиту. Когда возвращался, встретил Варавина...

— Товарищ политрук, неужели я похож на тех, кто попадает к немцам? — с обидой спросил Васильев.

— Нет, вроде... не нахожу... Варавин послал связного... вы не явились к сроку.

— Мы находились в районе ОП... хутор-то невелик, сколько там до крайних хат... — возразил Васильев.

— Невелик... Что же, не слышали, когда орудия снимались?..

— Правду сказать, я надеялся на связного... кто же думал... немцы были далеко от хутора.

— Товарищи лейтенанты, речь не идет о том, что вы думали... Вам приказали возвратиться к часу. Опоздали. Ваше отношение к службе можно объяснить только низкой политической сознательностью, утерей комсомольской бдительности и недопустимой в боевой обстановке беспечностью. Такого случая не было ни в одной батарее. Мы не контролировали, не интересовались вашими настроениями и много доверяли. Я отправил политдонесение. Нужно дать принципиальную оценку вашему поступку, — Савченко умолк.