За огородами у канавы шум, гомон. Смешались жители и люди расчетов. Слышатся вопросы. Далеко немцы? Неужели мы уйдем? Что делать?

Орудийные номера ссылались на командиров орудий. Те пожимали плечами. Немцы подошли, но не ближе наблюдательных пунктов. Уходить, если не будет приказания, мы не собираемся и т. д.

Начались знакомства. Всех захватил вольный, непринужденный разговор, шутки.

— Внимание... женщины! — объявил Васильев. Он старался поддержать общее настроение: — Вы находитесь в зоне действий не только немецкой артиллерии, но и своей... берегитесь, орудийные номера... не промах!..

Улыбки, смех... Шутки не смущали женщин. Одна, подойдя вплотную, завладела планшеткой Васильева.

— Посмотреть, что тут? Эй, вы... в огороды пришли, а дальше, небось, станете ждать темноты?

Люди забыли о войне. Шумит толпа. «А ведь Васильев прав, — подумал я. — Немцы, возможно, успели засечь позицию 6-й батареи, пошлют десяток-другой снарядов. Нужно прекратить этот карнавал...»

Я подошел ближе и увидел девушку. Она, кажется, только явилась, стоит в стороне. Серое платье свободно облегало гибкий стан, ломалось в талии.

Девушка сделала несколько шагов. Куда она направилась? Любопытно. Девушка не отводила спокойного и рассеянного взгляда, будто порывалась говорить. Вроде ищет кого-то, может быть, знакомых. Нет, слишком независимый вид для тех, кто нуждался в ободрении. От нее исходило непонятное обаяние, какая-то тайна, неведомая, кажется, ни ей и никому из окружающих.

Девушка оправила прическу, подошла ближе, привлекая взгляды. Нежный овал лица, темно-каштановые, чуть рыжеватые волосы. Под дугами бровей спокойно светились большие серые глаза. Девушка повернулась. Полные губы дрогнули, и неуверенная улыбка скользнула по лицу.

Орудийные номера балагурят, шутливо обнимают женщин. Дорошенко протянул руку, но девушка отстранилась и стала разглядывать орудия. Она была всего в нескольких шагах.

Прибежал телефонист:

— ...разрешите доложить... «По местам!»

О, служба! И всегда одно и то же! Тащится, бывало, колонна деревенской улицей. Одолевает усталость. Тупо ноет тело и смыкаются, будто засыпанные песком, глаза. Люди дремлют в полусне на станинах. И тут среди старух и детей является фигурка, остановила взгляд, улыбнулась. Исчезли усталость, голод, забылись все тяготы войны. Орудийный номер счастлив маленькой случайной награде. Улыбка предназначена ему, и никому больше!

Ушли славные старые времена, канули безвозвратно в вечность. Какие метаморфозы! Все мельчает, и война и воин. Вместо коня — тягач, вместо седла — под ним холодная, жесткая станина и пыль, пыль. Затих бы стук гусениц. Взглянуть еще раз. Так тоскливо в бесконечной сутолоке движения!

— Цель номер двенадцать... батареей... четыре снаряда... огонь!

Командиры приосанились, бодро выкрикивают доклады, глядя куда-то мимо буссоли. Орудия окутываются дымом.

— Стой! Перерыв!

Расчеты спешат в укрытия. Опять смех, шутки. Девушки в сером платье не было. Ушла...

Ах, да... снаряды... Сколько осталось в наличии? Машины боепитания опаздывают. Телефонист о чем-то бормотал в своем ровике. Нужно сделать подсчет и доложить командиру батареи. Васильев прошел мимо, хотя и знает, что мне необходима его помощь.

- — Отправляйтесь по домам, — слышится его голос, — оборудуйте щели и не уходите. Освобожусь, приду проверить.

Некоторые жители, кажется, понимают, чем грозило пребывание вблизи ОП. Но, видно, мало кто собирается расставаться с опасными гостями.

— Туда можно? — женщины порывались к орудиям. — Поглядеть... нельзя? В гости придете? — и в том же духе.

Их нужно удалить. Стая «юнкерсов» направляется в сторону города. Вдруг сделает поворот? Пусть Васильев разъяснит людям.

Но он истолковал предупреждение по-иному, отвел в сторону орудийных номеров. Опять они смешались с толпой. Часть женщин отошла к изгороди, а те, кто посмелее, топтались на месте. Васильев подхватил одну. Это — сигнал, посвященные в заговор номера кинулись к остальным. Женщины бросились наутек. Но состязаться с орудийными номерами им не под силу, преследование закончилось. Визг, хохот. Появление «хеншеля» положило конец этой сцене. Команда «Воздух!». Толпа начала расходиться.

Встреча, устроенная хуторянами, ободрила орудийных номеров. Даже самый инертный старался выглядеть не последним. Конечно, он перестанет быть воином, если угасло стремление отличиться и показать, на что он способен. Вокруг столько приветливых лиц. И его кто-то помнит в далеком родном краю.

Орудийные номера обычно держались отдельными группами. Обособленность возникла сама собой и не совпадала со штатными расписаниями. Сержант Смолин наведывается к 4-му орудию. Большая часть укомплектованного снова расчета 3-го орудия на перерывах тянулась ко 2-му. Делят курево, в голодные дни — банку консервов, вынутую из глубины вещмешка, читают письма, вспоминают о мирном житье. Командир батареи собирался укомплектовать расчеты наново. Но дальше разговоров дело не двинулось.

И сейчас расчеты разбрелись группами. Отдыхают. Возвратились к укрытиям последние из орудийных номеров.

Глядят вслед уходившим хуторянкам, дымя махоркой.

Подошли машины дивизионного взвода боепитания. В кабине — политрук Савченко, со вчерашнего дня он находился на совещании у комиссара полка.

— Не доехали до Холявина? Вам повезло, — говорил он. — Командир третьего дивизиона, говорят, угодил в Хмельнице к немцам... Передняя машина загорелась, люди бросились врассыпную, а тут раненые, крики, неразбериха. Старший лейтенант Горунов собрал часть людей... заняли оборону, присоединились старший лейтенант Рогачев и лейтенант Быкадоров... Подогнали уцелевшую штабную машину. Только погрузили раненых, тут автоматчики... Шофер убит, Быкадоров ранен. А кроме лейтенанта никто машину не водил. Горунов усадил Быкадорова за руль. Что-то случилось с машиной... немцы обходят. И в этот момент стали стрелять батареи первого дивизиона. Раненых вывезли. В лесу старший лейтенант Горунов собрал остальных своих людей. И повел огородами обратно в деревню, где бросили машины. Потом подошла пехота... вместе атаковали автоматчиков и оттеснили на северную окраину. Рогачев вывел еще одну машину... А в общем положение у нас неважное, — продолжал Савченко. — Немцы катили от самого Гомеля без всяких остановок... На гомельскую дорогу начали выдвигаться передовые подразделения сорок пятой СД. Пехота вступала в бой с ходу. Говорят в штабе, кое-где остановили немцев.

— А там, слева... есть кто-нибудь? — спросил Васильев.

— Гомельскую дорогу обороняет, кажется, шестьдесят первый стрелковый полк. Справа... не знаю. Левее в сторону Днепра выдвигается дивизия какого-то другого корпуса.

Речь коснулась сводки Совинформбюро.

— Да, товарищ политрук, веселого мало... — говорил Васильев. — Но унывать не стоит... тут столько жителей, симпатичные люди... эвакуированные из Чернигова, приглашают в гости.

— Ну вот, в гости... нашли время, — возразил Савченко. — На НП собираюсь... нужно повидать командира батареи... загляну к старшине... вернусь еще.

Васильев снова завел речь о приглашении. Нельзя отлучаться с позиции. Васильев дал согласие? Пусть и отчитывается за 6-ю батарею перед хуторянами и эвакуированными.

— Смотря сколько у меня времени... хотелось бы пойти, — ответил Васильев.

— Двух часов достаточно?

— Вполне... — Васильев умолк. В стороне гомельской дороги зачастили орудийные выстрелы.

Савченко пришел к буссоли, стал напутствовать Васильева.

— Идите, девушки не признают стрельбы... не навлекайте на себя обвинений в невежливости. И помните... вы представляете командиров всего полка, — полушутя говорил политрук и осторожно стряхивал пыль с гимнастерки Васильева.

— ...не беспокойтесь, — Васильев ушел.

Явился старшина. Пища готова. Телефонист запросил у командира батареи разрешения на ужин. Расчеты шли к кухне.

Послышался вой снаряда. Северо-западнее хутора повисло мохнатое облако воздушного разрыва. За первым — последовало еще несколько. В укрытие!