— Есть! Сейчас выхожу, — и, повернувшись, закончил: — Вызывают на НП... Всего хорошего.

Было семь часов. У аппарата телефонист отвечал на вызов:

— «Ибис-один» слушает... Есть! Старшему на батарее... по местам!

Тишину нарушили крики команды:

— ...Цель номер восемь... батареей... шесть снарядов... огонь!

Орудийные выстрелы будто спугнули сырую темень ночи. Дым стал рассеиваться. Прозвучала команда «Стой!».

Наступило сырое туманное утро. Свет, струившийся с неба, освещал деревья и рассеивался в водянистой мгле, заполнившей поляну. Шумно падают капли. Змейками струилась вода по орудийным щитам.

После короткого просветления туман нахлынул с новой силой. Исчезла бесследно точка наводки. Густая молочно-белая мгла с каждой минутой становилась все гуще и, наконец, поглотила орудия, людей и деревья. И все это произошло в течение одной минуты!

Нужно принимать меры... спасать ОП! Поднялся шум. Командиры орудий выставили створные вехи. На худой конец, можно ими пользоваться для наводки орудий, если начнут поступать команды. Но туман угрожал и вехам.

Что делать? Остался единственный, хотя и неудобный способ — производить наводку орудий посредством взаимного отмечания или по буссоли. Операция хлопотливая и медлительная. Что скажет стреляющий — командир батареи, когда ему нужен огонь в высоком темпе?

Туман, однако, сгущался. Видимость уменьшилась до нескольких шагов. Стекла приборов покрылись влагой. Телефонист получил приказание доложить о случившемся на НП. Варавин разрешил сделать перерыв. Расчеты прошли в укрытие. Стало тихо.

— Ужас что творится, — заговорил Васильев. — Видимо, слишком быстро мы катим на восток... а может, чем-то другим прогневили русалок и леших... помнится, у слияния великих рек... излюбленные места их обитания... мы вторглись в запретные владения, нарушили покой духов... торжественная минута! Вы слышите тревожный стук капель?.. Я утверждаю, станины моих орудий упираются в берег Днепра... а под стволами течет Припять!

Серебристый налет покрыл лицо и пилотку лейтенанта, словно иней. Одежда и обувь промокли. Васильев шутил, но положение было вполне серьезным. Туман продолжал сгущаться. В этих краях, по-видимому, он мог держаться сколько угодно. Видимость не более одного шага.

Телефонист позвал к аппарату.

— Что там наплел ваш телефонист? — спросил Варавин. — Что с того, что туман? Вы разве не знаете, что делать в таких случаях?

Я пытался объяснить положение, но командир батареи не слушал.

— ... С группой старшего лейтенанта Пономарева, кажется, что-то происходит... за рекой началась перестрелка, — Варавин волновался. — Радиостанция умолкла... приготовиться... по местам! — и он бросил трубку.

Люди возвращались к орудиям. Я не мог разглядеть того, что было дальше буссоли. Нужно пойти к телефону и предупредить командира батареи.

— Все ушли к реке... занимают оборону... остались разведчик и я... командир батареи приказал ждать его команд, — с НП ответил сержант Митрошенко.

Что значит «ждать команд»? Ничего не видно. Я стал вспоминать статьи Боевого устава артиллерии. Они гласят, что артиллерийское орудие в перерывах между стрельбами, если оно не участвует в постановке НЗО или ПЗО[7], наводится, когда позволяют условия маскировки, по одной из пристрелянных целей. 6-я батарея имела только одну цель — № 8. Орудия наведены. Единственное, что обязан еще сделать старший на батарее, — подправить наводку, но приниматься за это сейчас совершенно бесполезно.

Да... но за Припятью старший лейтенант Пономарев... взвод управления занял оборону. Значит, что-то там неладно. Как быть? Ведь орудия могли вести огонь только по одной цели и, притом, не возобновляя наводки. А вдруг... нет, так не годится! Сейчас же нужно переговорить с командиром батареи... Он не должен заблуждаться — 6-я батарея может вести огонь только по цели № 8.

Меня остановил голос телефониста:

— Внимание... цель номер восемь... огонь!

Теперь положение упрощалось. Я запросил командиров орудий. Они считали необходимым подправить наводку. Но ведь командиру батареи известна ситуация на ОП!

— Огонь!

Израсходовано назначенное количество снарядов. Орудия умолкли. Наводчики не видели ни створных вех, ни друг друга. Неужели командир батареи решится переносить огонь?

Снова к телефону. Слышимость ухудшалась. Вначале я разбирал невнятные слова, потом и они пропали. В наушниках слышался далекий слабый шорох. И неудивительно: в такой сырости промокнет и новый кабель, не то что наш, побитый, рваный, поистертый за долгий срок, сплошь связанный узлами. «Ибиса» не было слышно. Я еще раз проверил аппарат и отправил телефониста на линию. Возможно, кабель оголился где-нибудь недалеко.

Тут как будто начало проясняться. Вернувшись к буссоли, я взглянул в окуляр. Различался силуэт ближнего орудия, но прошла минута, другая и он исчез снова в тумане.

Возвратился с линии телефонист. Связь была восстановлена, слышимость улучшилась.

— Старший лейтенант Пономарев вернулся, — сообщил Варавин. — Едва успел высадиться, как наскочили немцы.

Началась перестрелка. Пономарев не сумел пройти дальше, к месту, куда они собрали лодки. Вы можете изменить направление на пять ноль? Я хочу обстрелять заводь ниже по течению, где собраны лодки. Не сейчас... когда прояснится. Запишите, буссоль тридцать двадцать, уровень тридцать ноль, прицел двести девяносто ... принимайтесь за дело. Все!

Небо стало светлеть. Спустя пятнадцать минут наводка закончилась, и я доложил о готовности.

— Огонь!

В течение семи минут лесное эхо раскатисто вторило грохоту выстрелов. После команды «Стой!» Варавин вызвал меня к телефону.

— Стреляли дружно... не знаю, как насчет результатов, но за шумовой эффект готов поручиться. Думаю, никто еще не слышал тут ничего подобного... Припять охала и ахала, как живая... огневики молодцы... Как туман? Наводку не сбивать. Объявляйте перерыв. Можете отдохнуть и вы.

Расчеты убежали в укрытие. Туман начал отступать. Светлее становилось под деревьями. Уже можно было разглядеть орудия.

Невдалеке послышались выкрики. Пришел политрук Савченко.

— Ну и утро, — он выругался. — Спасла стрельба... а то хоть обратно к старшине поворачивай... Когда первый раз вы начали, я повернул напрямую, потом орудия умолкли. Кругом деревья, куда идти?

Вчера Савченко задержался в штабе дивизиона у замполита и возвращался в батарею на машине старшины. Где-то южнее Заглыбья она застряла, и Савченко пошел по следу гусениц. Услышав выстрелы, оставил дорогу и проплутал в тумане около четырех часов.

— Ну и промокли вы, товарищ политрук... можно подумать, что перебирались вплавь через Припять, — говорил Васильев. — Снимайте вашу одежду. Телефонист, помогите политруку и принесите палатку.

— Как дела? Куда стреляли? Говорят, тут сливаются реки? Где противник? — спрашивал Савченко, отжимая мокрую гимнастерку.

Васильев стал объяснять обстановку. Завернувшись в палатку, я опустился на землю. Спать!

Внезапно наступило пробуждение. От тумана не осталось и следа. Над головой, раскачиваясь, шумели деревья. Омытые росой, на солнце поблескивали орудийные щиты.

В шеренгах застыли расчеты. Орлов представлял свое орудие начальнику штаба дивизиона.

— Что означает этот ... частокол? — обходя створные вехи, спросил старший лейтенант Юшко.

Я оглядел ОП. Васильев, кажется, перестарался. Когда туман начал рассеиваться, он распорядился выставить дополнительно вехи для каждого орудия.

— ... Пустяками занимаетесь... если не видно точку наводки, орудия наводятся по буссоли, — напомнил Юшко.

— Но ведь и буссоль не было видно!

— Ну это уж слишком... прибор перенесите насколько нужно[8], — возразил Юшко. — Где телефон?

После разговора с командиром батареи он вынул карту:

— Объявляю отбой. Выступление через пятнадцать минут... маршрут... Теремцы, Заглыбье и на Ладыжичи. Знаете? Дорога, которой шли сюда... подберите свою хозяйственную машину... на северной окраине Ладыжичей. Командир батареи поставит задачу... здесь срежете угол, — Юшко указал на карту. — Пойдете не к отдельным домикам, как ночью, а прямо на хутор Теремцы... Все!