Наблюдая за звездами, я определил направление на восток. Движение продолжалось. 4-я батарея вскоре вышла на проселочную дорогу, которая привела к железнодорожному переезду.

Мерцавший в будке стрелочника огонек заставил остановиться. Но я пребывал в неведении не более пяти минут. Посланный к будке Костыренко нашел там своих. Пехотинцы, летчики, артиллеристы у раскаленной печки сушили валенки. По их словам, в селах — названий никто не знал — немцы. Только летчики отвечали определенно — Роганьский аэродром немецкие танкисты захватили вчера утром. Весть о прибытии колонны вызвала в будке радость и замешательство... Люди бросились к автомобилям. Но чем могла помочь ям 4-я батарея?

Кузова перегружены. Младший лейтенант Серебряков вчера на выезд из Харькова принял шесть раненых. В поле за Березовкой подобрали еще четырех...

С размещением удалось покончить. Двенадцать человек заняли места на орудийных лафетах. Но у 4-й батареи были заботы важней этой. Я не мог определить свое местонахождение и после раздумья решил не оставлять дорогу и двигаться дальше на юг.

Прошло еще четверть часа мучительной езды наугад. Водитель испуганно крякнул и затормозил. На обочине маячил силуэт машины. Колонна остановилась.

— ...наша зенитка и два «студебеккера», — сообщил Костыренко. — Никого нет... брошены.

37-миллиметровая зенитная пушка и тягач — «студебеккер» перегородили дорогу. Рядом еще машина. Вокруг разбросаны ящики со снарядами, имущество. В металлическом кузове «студебеккера» — след попадания болванки. В баках — горючее!

Пока водители перекачивали горючее из баков «студебеккера» в тягачи, лейтенант Глотов, уехавший вперед, передал радиограмму:

— «Валет-сорок четыре». Нахожусь на окраине населенного пункта. Жители говорят: немцы прошли вчера. Положение на другом конце села неизвестно... Я «Валет-сорок три», прием!

Автомобиль увеличивал скорость. Я знаю, куда ехать. Деревня называется Терновая. Человек, с которым беседовал Глотов, показал, что вчера, пополудни, на дороге со стороны Безлюдовки началась стрельба. В село вошли немецкие танки и машины, пятнадцать или двадцать. Часть их повернула к мосту через речку Уда, а часть ушла на восток.

Терновая... вот на карте. До Чугуева осталось километров двадцать. Но кто занимает это пространство? Нужно спешить. Чем раньше 4-я батарея придет на берег Северского Донца, тем больше шансов переправиться. А если противник уже вышел к Северскому Донцу? Зенитчиков, несомненно, настигли танки...

Люди подправляют одетые для маскировки трофейные палатки, готовились встретить наступление дня. Я садился в кабину.

— ...вчера, когда стемнело, — продолжал словоохотливый житель, — баба услышала голос... за воротами... на чужом языке. Я позвал соседа... чтобы помочь человеку, а он лопочет что-то, грозит оружием... не подходи, мол... напугал до смерти...

— На чужом языке... значит, немец? — спросил Глотов.

— ...кто его знает... В темноте не разглядеть... может, немец... или, как их называют, мадьяр...

— Любопытно, где же он... ушел?

— Куда ему идти... там и лежит... должно, помер уже... упокой господь его душу.

Посланный для осмотра старший сержант Ибадов вернулся и подтвердил сообщение жителя. Неизвестный в канаве был мертв.

— ...шинель вмерзла, не отдерешь... Ломик нужен, — закончил Ибадов.

Даже появление противника не заставило бы колонну двинуться с места, пока не установлена личность мертвеца. Кто он? Какой части? За документами -умершего вместе с Ибадовым отправились Глотов и Плюхин.

Окоченевшие люди ждали, сидя в кузовах. Сколько будет еще длиться канитель с мертвецом? Ефрейтор Костыренко убежал и тут же вернулся вместе с лейтенантом Глотовым.

— Товарищ старший лейтенант, жив он! — сообщил командир взвода управления. — Начали обрубывать лед... зашевелился. Где наш санинструктор?..

Вмешательство санинструктора Луковникова нисколько не ускорило дело. Немец — без всяких чувств, при последнем издыхании. Луковников не обнаружил ранений на его теле. По-видимому, замерз.

Но переговорить с ним есть возможность? Я готов был отправить санинструктора обратно, когда снова явился. Глотов. Немца освободили наполовину от ледяных пут, но ни одной бумажки при нем не нашли.

Что же, сам он уничтожил свое удостоверение личности или его унесли другие? Если так, то кто именно? Может быть, документы валяются поблизости в кювете?

— ...шарили вокруг, и никаких следов, — заявил лейтенант, — давайте заберем... Черт его знает, вдруг прикинулся... свидетель ведь... оставлять нельзя...

Устроить «свидетеля» оказалось не так-то просто. Мест в кузовах не было.

— Что с фашистом возиться... отправить и все... — предложил кто-то возле второго орудия, когда я в поисках мест осматривал кузов.

Снова голос лейтенанта Глотова.

— Товарищ старший лейтенант, это... чех. Плюхин нашел в кювете автомат, шапку... кокарда квадратная. Я не распознал шинель в темноте... а похожа... без петлиц, как у немцев, — Глотов повернулся и, мигнув фонариком, задержал луч. Разведчики опустили на землю завернутое в плащ-палатку тело.

Чех? Как он очутился здесь, один, в деревне, где прошли немецкие танки?

Был снова призван житель. Уяснив, что и повторный вызов не угрожает его жизни, крестьянин оглядел безучастно лежащего в свете фонарика человека и начал припоминать:

— ...вчера отступали... много... на машинах... наши солдаты шли. В полдень в лесу и за речкой стали стрелять... Что-то загорелось на дороге. Село захватили фашисты с танками. Перед вечером уехали...

Танки ушли, а после кто был в деревне? Пехота? Машины с орудиями? Какие?

— ...когда стемнело, слышал, шли... может, наши, может, фашисты... не скажу... не ручаюсь...

— В каком направлении? Много?

— В сторону Донца... сколько?.. Не знаю. Боязно, в лесу стреляли... То там, то там... небо освещают...

В стороне вспыхнула ракета. Мой собеседник вздрогнул, опустился на корточки.

Он знает одежду у немцев? А людей в шинелях коричневого цвета видел? Вот такого покроя, как эта?

— Нет, не припомню... Такие в Терновую вроде не приходили... — ответил житель и отошел.

Повторное обследование подтвердило уже имеющиеся данные. Это — чех. В кармане обнаружен жетон с номерным знаком. Санинструктор заявил, что пока чех жив, но не известно, сколько еще протянет. Он в бессознательном состоянии, и пытаться говорить с ним бесполезно.

Известие о том, что человек, подобранный в кювете, — воин полковника Свободы, быстро распространилось по колонне.

Нашлось для чеха и место, и теплый тулуп с солдатского плеча. Его догрузили в кузов тягача 2-го орудия. Принесли флягу. Санинструктор пытался оживить беднягу трофейным ромом, но не сумел разжать стиснутых челюстей.

Лейтенант Глотов, фонариком подсвечивавший Луковникову, спрыгнул на землю и объявил во всеуслышание:

— Раз уж он не отдал богу душу тут…в этой ледяной канаве... значит, ждал нас... людей, которые спасут... я лучше знаю чехов, чем Луковников. Выживет, готов держать пари. Товарищ старший лейтенант, мы можем ехать. Разрешите подать команду «По местам»?

4-я батарея миловала крайние жаты и после двинулась в объезд деревни вниз к речке Уда.

Излишне соблюдать осторожность, когда до рассвета осталось не более двух часов. Автомобиль спускался с бугра. Боковые целлулоидные стекла «хорьха» сняты. Это необходимая мера — включать свет рискованно. Мы — слева водитель, справа я — ведем наблюдение. Морозный ветер обжигает лицо, забирается под мех полушубка. Слезятся глаза. Но все это пустяки. Я знаю, где нахожусь, и обретенное вновь ощущение почвы под ногами позволяло в какой-то мере ориентироваться, когда вокруг темнота и мрак. 4-й батарее остался единственный шанс выйти к переправе, и я не хотел потерять его.

Гудят двигатели. Я следил за картой. Избранная для объезда Тернового — села протяженностью в добрых пять километров — луговая дорога схвачена непрочным мартовским льдом. Застрянешь — и не выбраться. Досадно, но делать нечего — топографические карты не содержат сведений по состоянию путей сообщения, вызванном погодными условиями.