— Потому что ты устала. Пришла Ди.

Джойа повернула голову и увидела Ди, которая с улыбкой смотрела на неё сверху вниз.

— Ты спала как младенец, — сказала Ди.

Джойа села, боясь, что забыла и проспала что-то важное. Потом вспомнила, что поход окончен, и у неё нет никаких обязательств, по крайней мере, на сегодня. Можно было расслабиться.

Ани уже закончила и убрала овечью шкуру и теперь что-то помешивала в котелке у огня. Джойа почувствовала запах щавеля и баранины. Она была счастлива. Они втроём будут есть и разговаривать, сколько захотят. Она не могла придумать ничего лучше.

Ани достала миски и ложки и подала рагу с мясом и маленькой белой морковью. Когда они наелись досыта, она сказала Ди:

— Полагаю, ты стала пастушкой, потому что твои родители были пастухами.

Ди кивнула.

— Мои мать и отец умерли, когда я была совсем маленькой. Мне было всего двенадцать летних празднеств, когда мне пришлось заботиться о младшем брате.

Джойа этого не знала.

— Как же тебе, должно быть, было тяжело! — сказала она.

— Что ж, я знала, как ухаживать за овцами, а это было главное.

— Соседи тебе помогали? — спросила Ани.

— Немного, но пастухи сами по себе народ не очень общительный. Они живут далеко друг от друга, да и вообще, все независимые. Но мне помогал дед. Он пастух, Джойа с ним знакома.

— А сейчас?

— Я живу с братом и его женщиной, и мы вместе заботимся об овцах.

— А что за женщина у него?

Ани часто так расспрашивала людей, но они, казалось, никогда не возражали. Она умела это делать так, что они теряли всякую настороженность. Она никогда их не осуждала. И им льстило, что она так ими интересуется.

— Я с ней лажу, — сказала Ди, — хотя иногда мне кажется, что они вдвоём и без меня справились бы со стадом. Все эти годы я отвечала за то, чтобы мой брат выжил, а теперь он во мне уже не нуждается.

— У них есть дети?

— Девочка, совсем кроха.

Ещё кое-что, чего Джойа не знала.

Ей хотелось узнать больше, но Ди спросила Ани о её жизни, и Ани рассказала ей о смерти Олина и Хана, и об обязанностях старейшины скотоводов. Вечер пролетел быстро, и опустилась тьма. Все три женщины легли спать в хижине.

Джойа прокрутила в голове разговор и пришла к выводу, что Ди не находит себе места. Она чувствует себя лишней в собственном доме. Возможно, она ищет себе новую жизнь.

Или она просто выдавала желаемое за действительное?

Утром Ди возвращалась домой. У Джойи было чувство, что за эти пять триумфальных дней она каким-то образом упустила важную возможность.

На завтрак они доели холодное рагу, а затем Джойа сказала:

— Я провожу тебя до реки.

Они прошли через деревню, которая просыпалась в утреннем свете. Джойе хотелось сказать сто вещей, но она не знала, как произнести хотя бы одну. Они дошли до начала длинной тропы, ведущей к Верхоречному и дальше. Там они остановились, чтобы попрощаться.

В отчаянии Джойа сказала:

— Ты не всегда приходишь на наши Обряды.

— Раньше брат приводил годовалых овец на обмен в Середину Лета, но теперь он чаще хочет оставаться дома с ребёнком.

— Так ты придёшь в следующую Середину Лета?

— А ты этого хочешь? — спросила Ди.

— О да, очень хочу, — пылко сказала Джойа.

Ди улыбнулась.

— Тогда я обязательно вернусь.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Ди нежно и трепетно поцеловала Джойю в губы, и поцелуй длился дольше, чем ожидала Джойа. Она могла бы длить его вечно, но Ди разорвала объятие.

— Прощай, дорогая Джойа, — сказала она.

— До следующего года.

Это звучало как вечность.

Ди повернулась и пошла прочь, а Джойа смотрела ей вслед, пока та не скрылась за поворотом.

Люди на Ферме сгорали от нетерпения узнать, чем закончилась затея Джойи. Несколько молодых земледельцев присоединились к добровольцам, и их родители, жёны и дети ждали новостей.

Первыми вернулись Молодые Псы, но их рассказ был неубедительным. Они сказали, что так повредили дорогу, что сани никак не могли добраться до Монумента. Никто не был уверен, верить ли этому.

Затем прибыл Шен. Пока он шёл через поселение к хижине Труна, за ним увязались люди, и вскоре собралась небольшая толпа. Среди них была и Пиа с Яной и Олином. Трун и Катч вышли из хижины навстречу Шену.

— Она сделала это, — сказал Шен. — Верховная Жрица доставила камень к Монументу, и он стоит там, на всеобщем обозрении. И, боги мои, это действительно самый большой камень в мире.

Трун выругался.

— Где этот дурак Нерод? — спросил он, оглядываясь.

Нерод был в толпе и не мог спрятаться из-за своего роста.

— Ты же сказал мне, что остановил их! — крикнул Трун.

— Мы разрушили им дорогу! — запротестовал Нерод.

Трун посмотрел на Шена, и тот сказал:

— Они разрушили часть дороги. Добровольцы её починили. Из-за этого они опоздали на день, но на фоне небывалого триумфа всем уже на это было наплевать.

— Мы хотели разбить их сани, — возмущённо сказал Нерод. — Это бы точно всё испортило. Но сани всё время охраняли. Мы ждали до середины последнего дня, а потом поняли, что шанса у нас не будет, и испортили дорогу.

— Стам никогда бы не удовлетворился одним лишь мелким вредительством, — сказал Трун. — Вы просто ничтожества. Прочь с глаз моих.

Нерод исчез.

— Она хочет повторить поход в следующую Середину Лета, — сказал Шен. — Говорит, что принесёт девять камней.

Пиа почувствовала, как её наполняет удовлетворение. Какая же женщина эта Джойа!

— Это невыносимо, — произнёс Трун. — Один гигантский камень станет огромной приманкой, а девять будут настоящим чудом света. Люди будут приходить посмотреть на него… — он неопределённо махнул рукой, — …из далека. Скотоводы снова будут главенствовать. А нас, земледельцев, будут считать за лесовиков, за людей, с которыми можно не считаться. В этом году на наш праздник середины лета почти никто не пришёл — в следующем году не придёт вообще никто! — Он перевёл дух. — Эта женщина… она хочет быть правителем — Большим Человеком всей Великой Равнины.

Пиа прошептала Даффу:

— Большой Женщиной.

— Что ж, мы её остановим, — продолжал Трун. Он тяжело дышал, словно только что бежал. — У нас есть год на подготовку, — сказал он. — В следующий раз я не доверю столь важное дело горстке задиристых юнцов. — Казалось, он собирался объявить план, но осёкся. — Нам придётся придумать что-то другое.

*

У Ани скопилась небольшая груда кожаных обрезков, и она решила сшить из них сумку. Кремнёвым ножом она нарезала обрезки на тонкие полоски, каждая шириной с палец младенца. Затем она поставила торцом широкое полено и накинула на него несколько полосок. Теперь ей нужно было вплести оставшиеся полоски в те, что лежали на полене. Она только начала, как почувствовала, что за ней наблюдают. Подняв голову, она увидела, как на неё пялятся лягушачьи глаза Скагги. Через плечо у него был перекинут мёртвый лебедь, которого он держал за шею.

— Слушай, иди пялься на кого-нибудь другого, пожалуйста? — раздражённо сказала она.

Он проигнорировал её слова.

— Сомневаюсь, что мы ещё услышим про девять камней, — сказал он.

Она хотела, чтобы он ушёл, но, поразмыслив, решила, что лучше выяснить, к чему он клонит, и подыграла ему.

— Почему ты так думаешь, Скагга?

— Скоро сама узнаешь.

Он, вероятно, приберегал свой довод для старейшин, но было видно, что его так и распирает поделиться.

— О, да ты опять себе какие то проблемы придумал, — сказала Ани.

— Вовсе нет. И ты бы сама догадалась, если бы ума хватило.

— Уверена, что догадалась бы.

Он больше не мог сдерживаться.

— Она пять дней тащила один камень к Монументу.

— Это все знают, Скагга, и никому нет дела до того, что она опоздала на день. То, что она вообще это сделала, уже подвиг.

— Но это заняло пять дней, — настаивал он. — А теперь она хочет принести девять камней. На это уйдёт девять раз по пять дней. Все эти люди будут оторваны от работы половину лета!