Оставшиеся закончили ужинать, убрали за собой, а затем собрались на обряд восстановления равновесия. Бейз уже выбрал подходящее дерево, и у подножия его ствола лежал моток верёвки.

Лесовики затихли, охваченные благоговейным трепетом, и Бейз понял, что большинство из них никогда не видели казни. Подобные вещи были большой редкостью на Великой Равнине.

Уже темнело, когда вернулись Омун и Арав и сообщили, что земледельцы ушли домой.

Бейз кивнул.

— Доставайте его из земли.

Растительность убрали, и Стама вытащили. Глаза его покраснели от слёз, и он дрожал от страха. Бейз снял с него кляп.

Стам начал умолять.

— Пощадите, пожалуйста, — сказал он. — Я не хочу умирать, я слишком молод. Сжальтесь.

Бейз указал на дерево, которое он выбрал.

— Привяжите его к той ветке, — сказал он. — Вверх ногами.

Стам отчаянно извивался, но сопротивляться не мог, и вскоре его лодыжки были привязаны к ветке, так что голова его висела над землёй на расстоянии вытянутой руки.

Бейз запел погребальную песнь, и племя присоединилось к нему, и их голоса разнеслись по лесу.

Он собрал немного сухих листьев и мёртвых веток и сложил небольшую кучку под Стамом. Затем он взял головню из одного из костров.

Стам понял, что сейчас произойдёт.

— Нет! — закричал он. — Нет, пожалуйста, нет!

Бейз поджёг растопку. Она быстро занялась, и он подбросил сухих дров. Огонь разгорелся довольно быстро.

Бейз говорил громко, чтобы слышало всё племя:

— Прах Фелла далеко, но мы скорбим о нём здесь, в его доме.

Стам вскрикнул, когда огонь начал опалять его голову и обнажённые плечи. Он отчаянно начал раскачиваться из стороны в сторону. Каждый раз, когда он выносил себя из жара, он снова возвращался в него, но это давало ему лишь несколько мгновений передышки. Бейз терпеливо наблюдал, зная, что Стам долго не продержится.

Наконец, измученный, он остановился. Огонь теперь пылал высоко, и он начал кричать. Жир под кожей его головы расплавился и выступил, как пот. То же самое произошло с его лицом. Капли падали в огонь и на мгновение вспыхивали.

Бейз подбросил ещё дров.

Волосы Стама загорелись, и он закричал. Пламя окружило его голову и лицо, сжигая кожу, превращая его лицо в чёрную маску. Когда пламя отступило, стали видны его глаза, а там, где были губы, обнажились зубы. Но он всё ещё дышал.

Погребальная песнь продолжалась, тихая и низкая, звук печали и утраты.

Крики прекратились, но Стам не умер. Из его ужасного рта доносился низкий стон, звук души в аду.

Наконец его мозг сварился, и тело полностью обмякло.

Бейз проверил и обнаружил, что тот больше не дышит.

Он снова разжёг огонь, и несколько мужчин развязали верёвку, так что весь труп рухнул в пламя. Через некоторое время Стам обратился в пепел.

Бейз обратился к наблюдавшему племени:

— Теперь мы можем спать, — сказал он. — Равновесие восстановлено.

Лето становилось всё жарче и суше. Облегчения не было даже с приближением Осеннего Равнопутья. Пиа гадала, не больше ли воды в поте, что с неё сходит, чем в бурдюке, который она таскает. Кроме бурдюка, она носила за спиной привязанного Олина.

Она остановилась в работе, чтобы размять ноющее тело. Поля простирались вдоль берега реки, вверх и вниз по течению, насколько хватало глаз простирался вид выжженной земли и чахлых посевов, пейзаж, нарушаемый лишь согнутыми, усталыми фигурами, занятыми тем же изнурительным трудом.

Но их усилия вознаграждались. Множество горшков, которые она и другие таскали от реки, дали свой эффект. Из иссохшей земли пробивался урожай. Ростки были чахлыми и слабыми, но они взошли зелёными и теперь становились золотисто-жёлтыми. Зерно будет. Её грудное молоко будет питательным, и Олин будет здоров.

Бедный Олин. Он никогда не узнает своего отца. Он не будет помнить большого человека, который пел ему. И ему нечего будет петь своим собственным детям.

Пиа тосковала по Хану каждое мгновение. Она знала, что такой любви у неё больше не будет. Почему? Да потому, что другой мужчина может обладать всеми достоинствами, о каких только мечтает женщина, но он всё равно не будет Ханом.

Она пыталась найти причины для радости. Она была рада быть рядом с матерью, обожала Олина и была счастлива, что Стам навсегда исчез из её жизни.

Она не знала, что сталось со Стамом. Зед уверял, что скотоводы тут ни при чём, но он бы в любом случае так сказал. Бейз молчал, но как-то обмолвился о равновесии, которого требуют боги. С другой стороны, может, Стам и вправду, по необъяснимой причине, пошёл ночью искупаться и утонул.

Трун был в ярости, но не знал, на кого злиться.

Яна от всего сердца благодарила судьбу за избавление от нежеланного мужа-переростка.

— Одно радует — я уже слишком стара, чтобы зачать, — сказала она.

К их счастью, в Ферме больше не было одиноких мужчин, а Борт уже отказал Яне, так что Трун не мог заставить её сойтись с кем-то ещё.

В самый разгар дневного зноя, когда Пие казалось, что ещё немного и она упадёт в обморок, Яна велела ей пойти поискать в лесу диких яблок. Пиа сменила бурдюк на корзину и с радостью ушла в относительную прохладу деревьев. Олин заинтересованно загукал при смене обстановки. Он стал обращать больше внимания на то, что его окружает.

Большинство ранних яблок были такими мелкими, что состояли из одной кожуры и сердцевины, и Пиа бродила по Восточному Лесу в поисках тех, что покрупнее, пока не вышла на равнину. Там она не увидела ни скотоводов, ни почти ни одной коровы, что было странно. Стадо ушло на запад. Она из любопытства пошла в том же направлении.

Подойдя ближе, она увидела, что стадо, похоже, стянулось к Полосе. Множество коров смотрело на юг, через поля, где работало около двадцати земледельцев. Когда скот сбивается в такую гущу, смрад стоит невыносимый.

Животные, казалось, были в странном настроении. Они не щипали ту немногочисленную траву, что ещё оставалась. Они были неестественно неподвижны. Пие это показалось зловещим.

Ей никогда не было уютно рядом с коровами. Хан, напротив, двигался среди них так же легко, как среди людей. Он объяснял Пие, что нельзя подходить к ним сзади, чтобы не напугать, но и не прямо спереди, они могут счесть это за вызов. И он разговаривал с ними, чтобы они привыкли к его присутствию. Он пас скот с восьми лет и до тех пор, пока они с Пией не сбежали, так что все эти премудрости были у него в крови. Пиа же по-прежнему нервничала в их присутствии.

Теперь она увидела, что скотоводы стоят перед стадом, пытаясь отогнать его назад длинными, слегка гнущимися пастушьими посохами. Она узнала Зеда и Бидди. Их маленькая дочка, Дини, наблюдала с опушки леса вместе с группой других детей скотоводов. Что же тут происходит?

Она поставила свою корзину рядом с детьми и подошла к Зеду. Он ходил взад-вперёд перед стадом, крича и размахивая веткой с листьями, чтобы отпугнуть коров. Это не работало.

— Что со скотом? — спросила Пиа.

На лице Зеда не было и тени его обычной обаятельной улыбки.

— Они хотят пить и чуют реку, — отрезал он.

Пиа ужаснулась. Коров было без счёта. В них таилась чудовищная, едва сдерживаемая сила.

— Но, если они пойдут через поля, они же погубят урожай!

— Поэтому мы их и разворачиваем, — нетерпеливо ответил Зед. — Нам не нужна драка с вашими людьми.

Это было страшно. Земледельцы не могли позволить себе потерять ни единого колоска. Ферма Яны находилась дальше по реке, так что Пию и её семью это напрямую не затронуло бы, но, если их соседи будут голодать, придётся делиться, а делиться им было нечем.

Она посмотрела на земледельцев, работавших на Полосе. Казалось, они не осознавали опасности. Они, конечно, видели стадо, но им было невдомёк, что коровы могут сделать. Пиа должна была их предупредить.

С Олином за спиной она поспешила через поле. Первым, кого она встретила, был Дег, сын Борта.