— Это очень щедрый дар, — сказал он.

— Это чтобы у тебя не было соблазна убить одну из моих овец себе на ужин.

Это было хитро. Но Сефт сказал:

— И всё же я ценю твою доброту.

— Меня зовут Хол, — сказал пастух.

— А я Сефт, скотовод.

Пастух кивнул и пошёл обратно той же дорогой, что и пришёл.

Сефт развёл костёр и зажарил мясо. Он съел немного, а остальное оставил на завтра. Он проснулся рано и сразу отправился в путь, жуя баранину. Насколько возможно, камни должны следовать по долинам. Но им придётся избегать болот, лесов и каменистой земли. А те, кто будет тащить камни, очень быстро захотят пить, поэтому их путь должен всегда пролегать рядом с водой.

От Каменистой Долины камни придётся тащить на юго-запад, вверх по склону — непростое начало на неровной земле. Но дальше дорога шла в основном под гору. Он увидел, как обойти два крутых холма, пройдя между ними.

Вскоре после этого он спустился в северо-восточный угол Великой Равнины, неровный, но поросшей травой. К этому моменту, по его прикидкам, он прошёл около четверти пути. Равнина не была плоской, а плавно поднималась и опускалась. Большое стадо щипало ту немногочисленную поросль, что ещё оставалась на земле.

Он заговорил с мужчиной по имени Даб и беременной женщиной по имени Рево, оба держали в руках длинные гибкие пастушьи посохи.

— Мы перегнали сюда стадо несколько дней назад, — сказала Рево. — Здесь весной всегда что-то растёт, хотя в этом году и немного. Как долго продлится эта засуха?

Сефт не знал.

Он достиг Восточной Реки вблизи селения Верхоречное и теперь прикинул, что прошёл половину пути домой. У реки раскинулся большой луг, и он сел там отдохнуть и доесть остатки баранины. Жители селения были не то, чтобы враждебны к нему, но никто из них не проявил интереса к тому, что он тут делает и куда идёт. Возможно, они просто привыкли к путешественникам.

Восточная Река текла более или менее прямо от Верхоречного до самого Излучья. Самым простым способом перевезти гигантские камни было бы сплавить их вниз по реке на плотах. Но он сразу увидел, что Восточная Река слишком узка и извилиста. Любой плот, достаточно большой, чтобы выдержать огромный вес камня, оказался бы шире реки на некоторых участках.

Он никогда не проходил весь этот путь пешком, но знал, что вдоль реки тянется тропа. Прибрежная тропа должна быть ровной, и он предположил, что это будет лучший маршрут для второй половины пути.

Двигаясь дальше, он встретил ещё нескольких путников и заключил, что находится на оживлённой дороге.

Однако он видел, что местами тропа сужалась, становясь слишком узкой для гигантского камня. Её придётся расширять, валя деревья и расчищая кусты. Кроме того, возможно, придётся вгрызаться в прилегающие склоны, чтобы расчистить проход.

Это будет большая работа, но он не видел серьезных препятствий, которые нельзя было бы устранить.

Когда он вернулся в Излучье, то чувствовал, что, вероятно, нашёл самый лучший путь для перемещения гигантских камней к Монументу.

Ниин встретила его объятиями и поцелуями.

— Я боялась, что эти двое тебя убьют, — сказала она.

— Я нашёл им шахту, — сказал он. — Это должно занять их на много лет.

— Слава богам за это.

Сефта распирало от того, что он узнал за этот день, и ему не терпелось поделиться.

— Я бы хотел пригласить твою сестру, Джойю, на ужин, — сказал он.

— Я буду очень рада, особенно если она сможет принести с собой что-нибудь в наш котелок.

— Хорошо, — сказал Сефт. — Мне нужно ей многое рассказать.

Южная Река медленно текла по самому дну русла. Жаркое солнце отражалось в драгоценной воде. Пиа опустила в неё большой водонепроницаемый кожаный мешок и дала ему наполниться. Она вытащила его, теперь он был намного тяжелее, с трудом выпрямилась и направилась к посевам.

Она делала это весь день, каждый день.

Земля её отца, к счастью, располагалась довольно близко к реке, но его поля простирались далеко вверх, до самого края Восточного Леса. Плечо болело, дыхание срывалось, но она должна была продолжать. Она разминулась с матерью, возвращавшейся с пустым мешком, а затем и с отцом, делавшим то же самое. Папа был болен, постоянно кашлял. Он отказывался отдыхать, но у реки наполнял свой мешок лишь наполовину, не имея сил для того, чтобы нести полный. Это должно было быть тайной, но Пиа догадалась.

Все мужчины, женщины и дети из общины земледельцев занимались тем же самым. Люди, которые обычно тратили часть своего времени на изготовление сох-царапок, горшков или корзин, обработку кремня или изготовление луков и стрел, все побросали свои инструменты и другие дела, чтобы орошать иссохшие поля. Зимой дождей почти не было, и с тех пор не выпало ни капли, и теперь семенам срочно нужна была вода, чтобы прорасти зелёными ростками. Поскольку духи облаков отказывались выполнять свой долг, людям приходилось самим носить воду.

Пиа дошла до самого дальнего края поля. Соха-царапка оставляла неглубокие борозды, все параллельные реке. Такой узор задерживал дождевую воду, когда она падала в пашню. Пиа шла вдоль ряда, выплёскивая воду из мешка, пока он не опустел. Жаждущая земля впитывала её и снова становилась пыльной. Она ненадолго остановилась, наслаждаясь моментом, но, взирая на простор земли, еще нуждавшейся в поливе, она пала духом. Это была бесконечная работа, которая не закончится до тех пор, пока не пойдёт дождь, а признаков его не было.

К счастью, у семьи Пии были козы. Эти твари ели ежевику, чертополох, древесную кору, почти любую растительность, что могли найти. Одной из обязанностей Пии было приносить им из Западного Леса ветки с листьями. Мать почти каждый день делала сыр. Зачастую это было всё, что ела их семья.

Она закинула пустой мешок на плечо и пошла вниз по склону. По пути она вырывала сорняки, попадавшиеся на глаза, но это почти не занимало её мысли, и она думала о Хане. На Весеннем Обряде произошло нечто важное. Они оба почувствовали, что их связывают серьезные чувства. Его мать это ощутила, и Пии показалось, что Ани довольна выбором Хана.

Но имелась проблема. Когда влюблялись земледелец и скотовод, всегда возникали неприятности.

Все земледельцы были потомками Алкри Великого, скотовода, который презирал праздный образ жизни своего народа и основал Ферму со своей женой и детьми. Это означало, что все они были близкой роднёй. Земледельцы вливали в общину новую кровь в виде младенцев, зачатых от неизвестных чужаков на Гуляниях, но в остальном не любили и не принимали посторонних.

Они не хотели, чтобы их молодёжь уходила и создавала семьи со скотоводами. Полям нужна была их молодая сила для прополки и полива, жатвы и вязки, молотьбы и помола. Земледелие представляло собой труд, труд и ещё раз труд, и рабочие руки нельзя было отпускать. Не лучше было и когда скотовод приходил жить к земледельцам. Скотоводы в силу привычного им образа жизни были ленивы и непослушны. Мысль о том, что они должны тяжело трудиться от зари до зари, была для них непостижима. Они говорили что-то вроде: «Не волнуйтесь, урожай вырастет, он всегда растёт, не так ли?», что сводило земледельцев с ума.

Пиа была полна решимости, преодолеть вместе с Ханом все эти препятствия, хотя она ещё и не знала, как.

Приближаясь к реке, она увидела картину, которая её озадачила и встревожила. Её отец, казалось, лежал в прибрежной грязи. Мать стояла рядом на коленях и разговаривала с ним. Пиа бросила мешок и подбежала к ним.

— В чём дело, мама? — спросила она.

Пиа опустилась на колени. Глаза отца были открыты. Его губы шевельнулись, и он пробормотал:

— Я в порядке.

— Не оставляй меня, Ално, пожалуйста, не сейчас, — сказала Яна.

Пиа была потрясена. Мама думала, что папа может умереть. Пиа знала, что он болен, но не представляла, что всё настолько плохо. Эта мысль сбила её с толку. Их всегда было трое. Пиа не знала ничего другого. Жизнь без её любящего, доброго папы была невообразима.