— А-а.

— Она сказала, что я очень быстро всё понимаю.

— О да, ты всегда была сообразительной. Вот только обычного здравого смысла тебе не хватает. — Ани бросила в котёл горсть диких зёрен.

— Никто не пострадал, мама. Только Хан, немного, когда Элло схватила его за руку. И то он сам виноват.

— Бедный ребёнок, он обмочился с головы до ног. Мне пришлось его мыть.

Джойа хотела увести мать от темы бедного Хана.

— В песнях жриц содержится всё, что мы знаем о солнце и луне. Вот почему они так важны. Это единственный способ передать наши знания от одного поколения к другому.

— Вот как?

Ани всё ещё злилась, но уже смягчалась, Джойа это чувствовала.

Джойа глубоко вздохнула.

— Вот почему я хочу стать жрицей.

Сначала Ани не приняла её всерьёз.

— Что ж, у тебя есть несколько лет, чтобы подумать об этом, прежде чем ты подрастёшь.

— Су сказала, что я в идеальном возрасте, чтобы начать.

— Это смешно! Тебе всего тринадцать лет!

— Четырнадцать.

— Не придирайся к словам.

Джойа была расстроена. Как ей заставить мать понять?

— Я знаю, чего хочу!

— Никто не знает, чего он хочет в тринадцать лет. Или в четырнадцать. Верховная Жрица просто хочет заманить тебя в свои сети, прежде чем ты забеременеешь.

— Я не собираюсь беременеть.

— Я тоже так говорила в твоём возрасте, а теперь посмотри на меня, готовлю завтрак для троих непослушных детей.

Джойа вздохнула.

— Ты сегодня очень злая.

— Я готовлю тебе завтрак, не так ли?

— Я ненавижу печенку.

Они немного помолчали, потом Джойа сказала:

— Су говорит, что ты мудрая.

— Да уж. Слишком мудрая, чтобы отдать ей свою дочь.

Это рассердило Джойю.

— Я не твоя собственность, и не её!

Ани отложила лопатку и села рядом с Джойей.

— Серьёзно, — сказала она. — Ты сможешь быть счастливой, живя с группой женщин, повторяя одни и те же песни и танцы?

— Да. Я совершенно уверена, что мне это понравится гораздо больше, чем пасти скот или выделывать кожу.

— Ты знаешь, что жрицам не разрешается иметь детей. Если ты забеременеешь, тебе придётся уйти.

— Я не хочу детей. Никогда не хотела.

— Ты понимаешь, что многие жрицы — это женщины, которые любят женщин?

— В этом нет ничего плохого.

— Конечно, нет, но ты из таких?

— Я не знаю, из каких я.

— Тем более есть причина отложить решение.

— Мне не придётся оставаться, если мне не понравится. Су сказала, что жрицы могут уйти в любое время.

Это заставило Ани задуматься. Через мгновение она сказала:

— То есть, если ты станешь жрицей…

— Послушницей, я полагаю.

— Если ты станешь послушницей, а через три недели передумаешь, Верховная Жрица скажет: «Хорошо, не волнуйся, спасибо, что попробовала». Ты это хочешь мне сказать?

— Я не знаю, что она скажет, но в любом случае…

— Я хочу знать, что именно она скажет.

Джойа поняла, что сдвинула мать с «нет» на «возможно». Это был прогресс.

— Так ты поговоришь с ней и спросишь?

— Да.

— Хорошо, — сказала Джойа.

Сефт упивался свободой, но знал, что отец не смирится с его побегом. Рано или поздно столкновение было неизбежно, и он должен был быть к нему готов. Каждую ночь он спал, держа под рукой кремневый нож.

В шахте Вуна он был счастлив. Применявшийся здесь способ добычи кремния был более комфортным. Мел, извлечённый при прокладке новых туннелей, сбрасывали в заброшенные, так что его не приходилось с трудом тащить наверх по шесту для лазания.

Работа приносила удовлетворение, а обстановка была ещё лучше. Мужчины ладили друг с другом. Казалось, им даже нравился Сефт. Он нашёл друга своего возраста. Тема, племянника Вуна. Вечерами за ужином они сидели вместе. Вун был уже слишком стар для работы в шахте и поэтому в основном готовил еду для всей компании. Все спали под открытым небом, и Сефт с Темом обычно ложились рядом и тихо разговаривали, пока не засыпали.

Некоторые из добытчиков кремния были одинокими молодыми людьми, как Сефт и Тем. У других были собственные семьи, которые они навещали при любой возможности. Женщин в шахте не было. Лишь немногие женщины были достаточно сильны для этой работы.

Однажды вечером, во время ужина, появилась его семья.

Холодная рука сжала его сердце, когда он увидел приближающуюся троицу. Впереди шел суровый Ког с лицом, выражавшим собой мрачную угрозу, за ним большой, неуклюжий Олф, вечно ищущий драки и тощий Кэм, поглядывающий на Олфа, чтобы понять, как действовать. Заходящее солнце отбрасывало за ними длинные тени. Они шагали по траве, как армия, пришедшая разрушить новую жизнь Сефта.

Недолгое же время он жил в месте, где не было места ненависти. Неужели этому пришел конец?

Он отставил миску и встал. Тем, сидевший рядом, тоже поднялся, и Сефт был ему за этот жест благодарен. Это должно было показать Когу, что он не один.

Сефт впервые заметил, какую грязную и засаленную одежду носят его родные. Здесь, в шахте Вуна, по вечерам было заведено снимать туники и счищать с них меловую пыль листьями, смоченными в ручье, и Сефт перенял этот обычай, чтобы не отличаться от других. И теперь его родные показались ему просто грязнулями.

Ког смотрел с решимостью загнанного в угол кабана. Олф, разминаясь, вращал руками от самых плеч. Кэм тщетно пытался напустить на себя грозный вид.

Сефт надеялся, что сам он не выглядит слишком напуганным.

Ког сказал ему:

— Ты должен вернуться с нами домой.

Сефт решил промолчать.

Помолчав, Ког добавил:

— Собирай свои инструменты, и пошли.

Сефт не шелохнулся.

Он увидел, как Олф сжал кулаки. «Скоро начнётся», — подумал он.

Ког угрожающе шагнул ближе.

— Делай, что велят, мальчишка, или тебе же хуже будет.

Сефт задрожал.

И тут он услышал голос Вуна:

— Прошу без насилия, Ког. Это моё место, и я здесь подобного не потерплю.

Он пересёк площадку и встал рядом с Сефтом и Темом.

По телу Сефта пробежала дрожь. У него были друзья и защитники. Он больше не был во власти Кога.

— Не лезь не в своё дело, Вун, — сказал Ког. — Это семейное дело.

Вун не отступил.

— Называй как хочешь, но здесь я главный и не позволю тебе затевать драку.

— Никакой драки, — сказал Ког, пытаясь говорить разумно, но выходило плохо. — Сефт знает свой долг. Он вернётся в семью.

Сефт заговорил впервые.

— Нет, не пойду.

— Ты должен, ты мой сын.

— Тебе не нужен сын, тебе нужен раб. Я остаюсь здесь.

Ког разгневался. Он никогда не терпел неповиновения. Он повысил голос:

— Ты пойдёшь со мной, даже если мне придётся поднять тебя и унести.

Олф и Кэм шагнули ближе и встали по обе стороны от Кога, готовые к бою. Но и люди Вуна не стояли на месте. Шестеро из них встали вокруг Вуна и Сефта.

Вун сказал:

— Отступись, Ког. Ты не получишь того, чего хочешь.

— О нет, получу, — ответил Ког. — Может, не сегодня, но я верну этого мальчишку, и когда я это сделаю, он получит такую трёпку, какой в жизни не видел.

Сефта охватил ледяной страх. На его лице ещё остались следы от прошлого наказания.

— Может, и так, — сказал Вун. — Но сейчас я хочу, чтобы ты убрался с моего места и больше здесь не появлялся. — Он указал на людей вокруг себя. — Если вернёшься снова, мы можем оказаться не такими вежливыми.

Сефт видел, как отец прикидывает шансы. Если бы против него были скотоводы или земледельцы, он, возможно, рискнул бы, несмотря на перевес в три против шести. Но эти шестеро были шахтёрами, такими же, как сам Ког и его сыновья, и твёрдыми, как кремень, который они добывали. По лицу Кога было видно, что он с неохотой признаёт поражение.

Ког, однако, не мог смириться с поражением. Он с ненавистью уставился на Вуна, а затем с яростью и на Сефта. Казалось, он подыскивал слова. Наконец он сказал Сефту: