— Придёт время, и ты проклянёшь этот день. Умоешься горькими слезами и кровью.

И с этими словами он отвернулся.

Олф и Кэм выглядели удивлёнными. Они нечасто видели, чтобы их отец отступал. Они повернулись и пошли за ним, стараясь не выглядеть побеждёнными.

Сефт ослабел от облегчения. Ноги, казалось, вот-вот подкосятся, и он резко сел. Он поднял свою миску, понял, что слишком напряжён, чтобы есть, и снова поставил её. Теперь, когда схватка закончилась, его охватил беспомощный страх.

Вун сказал:

— Молодец, парень. Тебе хватило духу отстоять себя. Ты хороший парень.

— Спасибо, что защитили меня, — сказал Сефт.

— Не люблю, когда обижают порядочного молодого человека.

Он вернулся к своему ужину, и остальные сделали то же самое.

Тем сел рядом с Сефтом.

— У тебя ужасный отец, — сказал он. — Неудивительно, что ты сбежал.

— Мне потребовалось много времени, чтобы набраться смелости.

— Представляю! Но теперь всё кончено.

— Возможно, — сказал Сефт и снова взял свою миску.

*

Наступила ночь, умолкли птицы, и все легли спать. Сефт достал из своей сумки хорошо заточенный кремневый нож с длинным лезвием. Через некоторое время беззвучно взошла луна.

Сефт думал о Ниин. Он снова и снова представлял в своих мыслях, как они встретятся вновь. Его уход был таким постыдным, что он твёрдо решил вернуться с достоинством. Независимым молодым человеком, у которого есть своё дело, который может сам себя прокормить и однажды прокормит своих детей. Скоро он сможет это сделать.

Ему хотелось каким-то образом отправить весточку Ниин, но не было никакой возможности. Большинство людей совершали путешествие только на Обряды, что бывали четыре раза в год. Изредка появлялись бродяги, певшие стихи или предлагавшие на обмен какую-нибудь мелочь, костяные украшения или волшебные зелья, но доверять им как посыльным было нельзя, да и Сефт ни одного такого по-близости не видел.

Значит, Ниин ничего не знала о его намерениях. Он надеялся, что она дождётся его. Но она, вероятно, видела Энвуда каждый день. Долго ли она будет хранить верность исчезнувшему Сефту?

Люди вокруг него заснули, но Сефт чувствовал, что спать опасно. Его семья могла быть недалеко. Он планировал не спать всю ночь.

Тем долго бодрствовал рядом с ним, и они время от времени переговаривались, но в конце концов его дыхание стало ровным, и Сефт остался единственным, кто не спал. Он сжимал в правой руке кремневый нож. Он вслушивался в ночные звуки: шуршание мелких тварей и тоскливое уханье совы, охотившейся на них. Он напрягал слух, пытаясь уловить человеческие шаги по траве, и жалел, что у него нет собаки.

Против своей воли он уснул.

Его разбудил укол чего-то острого, впившегося в шею. Он открыл глаза и увидел склонившегося над ним брата Олфа, который прижимал к его горлу заточенный олений рог. Сердце забилось, как барабан.

— Пикнешь и я тебя убью, — прошептал Олф.

Сефт попытался унять панику и собраться с мыслями. Неужели Олф и вправду его убьёт? Мёртвый он отцу не нужен. Но здесь дело было не столько в пользе, сколько в гордости. Ког не выносил неповиновения. «Да, — подумал он, — если я сейчас закричу, есть по крайней мере шанс, что Олф вонзит этот рог в моё мягкое горло, и я истеку кровью».

Поэтому он лежал тихо и неподвижно. Но под бедром он чувствовал твердость кремневого ножа, выскользнувшего из руки во сне. Он не сдастся без боя. Он не откажется так легко от шанса на счастье, который ему недавно выпал. Он может умереть, но и его противник тоже.

Олф, казалось, не знал, что делать дальше. Он не продумал свой следующий шаг, что было на него похоже. Наступила пауза, пока он соображал. Затем он неуклюже умудрился слезть с Сефта, не убирая оружия.

— А теперь вставай, — прошептал он.

— Хорошо, — пробормотал Сефт. — Хорошо.

Тем хмыкнул и перевернулся на другой бок, но не проснулся.

Сефт слегка перекатился направо, ногой прикрывая нож. Он встал на одно колено, заставив Олфа отступить на несколько дюймов. Он скользнул рукой по земле к ножу.

У него будет только один шанс.

— Иду, — сказал он, сжимая нож.

Он вскочил на ноги быстрым, плавным движением. Левой рукой он отбил в сторону рог Олфа, одновременно высоко занеся правую. Затем он с силой опустил нож и полоснул Олфа по лицу.

Он почувствовал, как кремень вошёл в плоть. Тошнотворное ощущение — лезвие рассекает мясо до самой кости. С силой вдавив клинок, он полоснул Олфа по лицу. Он увидел, как из левого глаза брата брызнула жидкость. Кровь из раны на щеке хлынула ему на руку.

Олф закричал.

Из темноты вынырнул Ког, а за ним и Кэм. Люди Вуна, резко проснувшись, вскочили на ноги.

Олф слепо шатался, прижимая руки к лицу и крича:

— Мой глаз! Мой глаз!

Сефт знал, что должен быть в ужасе от содеянного, но на самом деле чувствовал ликование.

Кэм закричал на Сефта:

— Что ты наделал?

Громкий голос Вуна произнёс:

— Без насилия, а ну успокойтесь все.

Ког набросился на него:

— Посмотри, что натворил этот злой мальчишка!

Вун закричал:

— Ты сам виноват, Ког, дурак. Ты крадёшься в наш лагерь, подобно ночному вору, и чего ты ожидал? Вежливого приёма? Тебе повезло, что тебя не убили.

Ког повернулся к Сефту.

— Ты наполовину ослепил своего брата!

Сефт ощутил в себе прилив безрассудной ярости.

— Я тебе вот что скажу, отец, — сказал он. — Если я ещё хоть раз увижу Олфа, то выколю ему и второй глаз.

Ког был потрясён.

— Ты превратился в чудовище.

— Я стал жёстче, — сказал Сефт. — Чего ты сам и добивался.

*

Инка наставляла Джойю и ещё одну послушницу. Джойа встречала Инку раньше, на Гуляниях, когда та держалась за руки с матерью Вии, Кэй. Она была знающей и умной, и Джойа впитывала всё, чему она учила.

Другая послушница, Сэри, была старше Джойи на пару лет, но маленькая, худенькая и робкая. Из-за своей нервозности она с трудом понимала и запоминала уроки, поэтому Джойа помогала ей, хоть порой и теряла терпение.

Ани упорно отговаривала Джойю от жречества. Ниин поддержала её, сказав, что не хочет терять сестру. Но Джойа не сдавалась, и в конце концов Ани сказала:

— Тебе это не понравится, но, возможно, лучше тебе самой это понять. Иди, становись послушницей. Через две недели вернёшься домой.

Ани ошиблась. Джойа была счастлива со жрицами.

Уроки были самой лучшей частью ее новой жизни. Она уже научилась называть числа. Их не нужно было запоминать все, потому что существовала логическая система их составления. Танцевальные шаги, всегда связанные со счётом, не были для Джойи трудными, и она уже выучила их все. Песни были сложнее. Их было очень много, и жрицы никогда не пели одну и ту же песню два дня подряд. Как сказала ей Су в тот роковой день, когда она подглядывала за церемонией восхода солнца, песни были хранилищем знаний, сокровищем народа Великой Равнины. Однажды Джойа сможет запомнить все слова, и тогда она будет знать столько же, сколько любой человек в мире.

Сегодняшний урок проходил внутри Монумента. Они сидели на траве перед деревянной аркой, в которой на День Середины Лета восходило солнце.

— Посмотрите на правый столб, — сказала Инка. — Когда мы танцуем на следующий день после Середины Лета, мы кладём два счётных диска у его подножия, чтобы показать, что это второй день недели.

Счётными дисками были те самые глиняные круги, которые Су показывала Джойе.

Сэри осмелела настолько, что сказала:

— У нас, должно быть, очень много счётных дисков, на все дни года.

Инка всегда была терпелива с Сэри.

— Не совсем, хотя я понимаю, почему ты так думаешь, — мягко сказала она. — Мы добавляем по одному диску каждый день, пока их не станет двенадцать, и мы знаем, что это последний день недели. На следующий день мы собираем все диски и переходим ко второму столбу, где кладём один.

— А столбов тридцать, — сказала Джойа.