Теперь она чувствовала себя неловко, словно привела в это любовное гнёздышко незнакомца. Что же ей делать? Просто поцеловать его? Она хотела, но колебалась.

Он заметил её смущение и спросил:

— В чём дело?

— Не знаю. Я нервничаю. А ты?

— Немного.

— Я уже была с парнями, на прежних Гуляниях, но никогда не нервничала, а сейчас нервничаю.

— Я рад, — сказал он.

Она удивилась.

— Почему?

— Потому что это значит, что я для тебя особенный.

Она кивнула.

— Ты прав. Мне было всё равно, что подумают другие.

— Но тебе не всё равно, что думаю я.

— Да. Я боюсь тебя разочаровать. — Она не думала об этом, слова вырвались сами.

Он улыбнулся.

— Не думаю, что это случится.

— А ты? Из-за чего ты нервничаешь?

— Ох, не знаю. Из-за смущения.

Она была заинтригована.

— Почему? Чего тебе смущаться?

— Можно я скажу тебе позже? Я не могу дождаться, чтобы поцеловать тебя.

Она с готовностью согласилась. Они целовались некоторое время, затем легли рядом и целовались ещё. Кончик его языка коснулся её губ, и она слегка приоткрыла рот. Она узнала о таких поцелуях на Гуляниях, и они ей нравились.

Он коснулся её груди, но она знала, что через кожаную тунику он мало что чувствует, а ей очень хотелось, чтобы его руки были на её коже, поэтому она села и стянула одежду через голову. Когда Хан увидел её обнажённое тело, он тихо ахнул. Ей было приятно. Очевидно, он не был разочарован.

Однако он не ответил тем же и не снял свою тунику, что её удивило. Она догадалась, что под ней скрывается то, чего он смущался. У некоторых людей на коже бывали пятна, безвредные, но некрасивые. У некоторых мужчин, она слышала, бывали лишние соски.

Они целовались ещё, и он касался её повсюду, лёгкими пальцами, которые, казалось, наслаждались всем, что находили. Ей тоже хотелось исследовать его тело, и она скользнула рукой по его бедру под тунику. Она коснулась его яичек, покрытых волосами. Она знала, что их нельзя сжимать слишком сильно, однажды она уже совершила эту ошибку.

Она нашла рукой его член и была поражена.

— Хан! — сказала она. — Он такой большой.

— Знаю, — сказал он. — Этого я и смущаюсь.

Так вот в чём дело.

— Не смущайся, — сказала она. — У тебя большие руки и ноги, так что вполне естественно, что и член у тебя большой. В любом случае, на ощупь он прекрасен, мягкая кожа и твёрдый внутри. И он тёплый.

Он коснулся её влагалища.

— Не знаю, войдёт ли он.

Пиа вспомнила парня, который ввёл один палец, потом два, потом три, потом четыре. Он хотел ввести руку, но она его остановила.

— Давай попробуем, — сказала она Хану.

— Хорошо.

— Ложись на спину.

Он так и сделал. Его лобковые волосы, она увидела, были светлыми.

Она погладила его член и поцеловала его, и могла бы продолжать это делать гораздо дольше, но он сказал:

— Если ты сейчас не введёшь его, будет слишком поздно.

Она оседлала его.

— Лежи спокойно, — сказала она. — Предоставь это мне. — Она приставила кончик, затем помедлила. Он и вправду казался слишком большим. Слегка покачиваясь, она опустилась на него. — Приятно, — сказала она, чтобы успокоить его. Кончик скользнул внутрь.

Хан вскрикнул, и она почувствовала, как он изливается в неё.

— Я не мог больше сдерживаться, — сказал он. — Прости.

— Не извиняйся, — сказала она. Она лежала на его груди, его член всё ещё был в ней. — Это было волнующе.

Несколько мгновений они молчали.

— Тебя не беспокоит, что он даже не вошёл до конца? — спросил Хан.

— В следующий раз войдёт, — сказала она. — Не волнуйся. — Её влагалище растянется. Оно должно, ведь однажды через него, возможно, придётся пройти головке ребёнка. Больше всего её беспокоила его реакция. Он мог пасть духом и потерять желание. Она должна была сделать так, чтобы этого не случилось.

Он обнял её и крепко прижал к себе. Его тело было тёплым.

— Помнишь, я спросила, можно ли мне быть твоей девушкой? — сказала она.

— Ты никогда меня об этом не спрашивала.

Она рассмеялась.

— Ты забыл.

— Когда это было?

— Нам было по семь лет. Почти восемь.

— Конечно, я не помню этого. И что я тебе ответил?

— Ты ответил, что «нет». Я была убита горем.

Он рассмеялся.

— Что ж, теперь ты можешь быть моей девушкой, если хочешь.

— Да, пожалуйста.

Она закрыла глаза.

Через некоторое время он задумчиво сказал:

— Ты такая уверенная.

— М-м-м.

Несколько мгновений спустя она уснула.

— У меня будет ребёнок, — сказала Пиа.

— Ребёнок, — повторил Хан.

Был рассвет, и она видела его лицо. Он был так счастлив. Он давно уже хотел ребёнка. Она поцеловала его.

Её беременность была неудивительна. Они занимались любовью здесь, в этой чаще, почти каждую ночь в течение четверти года. Травянистый аромат тысячелистника до конца её дней будет пахнуть для Пии любовью.

Лесовики, вернувшиеся после летней миграции, поначалу смотрели на них с подозрением, но быстро поняли, что они безвредны, и оставили их в покое.

Стам начал что-то подозревать. Дважды он просыпался ночью и видел, что Пии нет дома. В первый раз он болел, у него был жар, и к утру он уже не был уверен, что видел, а что ему приснилось. Но второй случай был другим. Бешеный лай собаки разбудил его и Яну, и в лунном свете они увидели в поле семью диких кабанов, мать и трёх поросят, поедавших урожай. Подходить к кабанам было опасно, поэтому Стам стрелял в них из лука, а Яна бросала камни, заставляя их убежать. Дикая свинья скрылась с двумя стрелами в спине. Один из поросят остался, смертельно раненный стрелой, и когда Пиа вернулась домой, Яна уже его готовила.

И Стам хотел знать, где была Пиа.

Она воспользовалась советом Хана и сказала, что у неё любовник. Теперь он отчаянно хотел знать, кто это.

— Спроси своих дружков, — сказала Пиа. — Один из них знает. — Это разожгло его любопытство ещё больше и увело от правды.

И всё же она беспокоилась. Стам был глуп, но его отец, Трун, точно не был таким. Она боялась, что тайна может как-нибудь раскрыться. А ребёнок лишь подчёркивал шаткость её положения.

— Нам пора принять кое-какие решения, — сказала она Хану.

— Я стану земледельцем, — тут же сказал Хан. — Я большой и сильный, они будут рады меня принять. Я ничего не знаю о земледелии, но с радостью научусь.

Пиа была категорически против.

— На это есть три причины, — сказала она. Она предвидела этот разговор и знала, что хочет сказать. — Во-первых, ты возненавидишь быть земледельцем. Мужчины, женщины и дети работают от восхода до заката каждый день в году.

— Ни дня отдыха?

— Нет. Скотоводы, которые присоединяются к общине земледельцев, не могут привыкнуть к этому ритму жизни и приобретают репутацию ленивых и ненадёжных.

— Я не ленивый.

— По меркам скотоводов безусловно. Но по меркам земледельцев ты почти бездельник.

— Хм-м.

— Во-вторых, женщины здесь не более, чем собственность. Они должны делать то, что им говорят мужчины. Если бы у нас родилась дочь, с ней бы обращались так же. Ты к этому не привык. Тебя бы это оскорбило.

— Это и оскорбляет меня. — Хан выглядел обеспокоенным.

— Но самая важная причина другая, — продолжала Пиа. — Я ненавижу это место. Я отчаянно хочу покинуть его. Я хочу семью скотоводов, где все добры и любят друг друга.

Хан нахмурился, размышляя. Пиа слушала утренний щебет птиц. Наконец Хан сказал:

— Тогда решено. Нам придётся уйти в Излучье.

Пиа покачала головой.

— Они попытаются меня похитить, как Мо.

Лицо Хана омрачилось гневом.

— Сначала им придётся убить меня.

— Но они и правда могут это сделать. И что бы ни случилось, это будет жестоко. Трудно даже предположить, чем всё может закончиться. Твоя мать Старейшина и, если земледельцы убьют тебя, скотоводы могут пойти войной. Я не хочу, чтобы наша любовь стала причиной войны.