— Желаю ей удачи, — сказала Уда. В её голосе не было ни надежды, ни пессимизма.

— Дафф, ты поговоришь с мужчинами? — спросила Пиа. — Узнай, считает ли кто-нибудь из них, что это неправильно.

Дафф кивнул.

— С радостью. Не знаю только, найду ли я много сочувствия.

— Поговори с мужчинами, у которых есть дочери. Укажи им, что это может случиться и с ними.

— Хорошая мысль, — сказал Дафф с ноткой восхищения. — Мужчина, который любит свою дочь, не захочет видеть её в паре с молодым задирой.

— У нас есть время до завтрашнего вечера, — сказала Пиа. — Именно тогда Стам придёт… вступить во владение.

— В таком случае мне лучше заняться этим прямо сейчас. — Дафф поднялся на ноги и вытер руки о лист. — Начну, пожалуй, с ближайшего соседа.

— Спасибо, — сказала Пиа. — Ты очень добр.

*

На следующий день у дома Яны и Пии собралась толпа. Большинство из собравшихся были женщины. Одной из них была подруга Пии, Мо, и Пиа тихо спросила её:

— Что говорят?

— Они возмущены, естественно. Но некоторые и напуганы. Они здесь, но не хотят слишком обижать Труна. Другие настроены решительнее.

«Мо среди решительных», — догадалась Пиа. Она была коренастой, с тёмными волосами и веснушками, и её было нелегко запугать.

— Полагаю, самые напуганные остались дома, — сказала Пиа.

— Точно.

Был тут и Шен, с острым взглядом, отмечавший, кто присутствует, а кто нет. Сегодня вечером у Труна будет полный список.

Пиа заметила в толпе Борга и Дега. Они не выглядели ни капли смущёнными. Неужели они не понимали, какую роль сыграли в этом кризисе? «Конечно, нет», — подумала она.

Мужчин было больше, чем она ожидала, и она поделилась этим наблюдением с Даффом.

Он был настроен осторожно.

— Я собрал нескольких сторонников, но с некоторыми из тех кто пришел я не говорил и не уверен, на чьей они стороне. Они могли прийти, чтобы поддержать Труна.

Пиа кивнула. Именно этого она и боялась. Исход был неясен, поняла она. Её терзала тревога, но больше она ничего не могла сделать.

Как только нижний край солнечного диска коснулся западного горизонта, в полях показались Трун и Стам. К тому моменту, когда они приблизились, разговоры в толпе стихли до шёпота.

На Стаме была новая туника и кожаная шапочка в форме чаши. Пиа догадалась, что шапочку сшила Катч, его мать. Он казался довольным собой, но на самом деле маленькая шапочка на его большой голове делала его похожим на дурака.

Когда отец и сын подошли к толпе, Трун громко сказал:

— Дорогу, дорогу!

Пиа почувствовала, как толпа замерла. Это был ключевой момент. Осмелятся ли они бросить вызов Труну и преградить ему путь?

Один или двое отступили, и другие последовали их примеру. Те, кто не сдвинулся, оказались на виду, и по одному, по двое, они тоже попятились. Люди уходили с дороги нехотя, но это не выглядело как открытое неповиновение, и через несколько мгновений для Труна и Стама открылся свободный проход сквозь толпу.

Пиа и Яна стояли бок о бок перед дверью дома.

Трун и Стам подошли к ним.

— Вот твой новый мужчина, — сказал Трун Яне.

— Я не люблю этого мальчика и не хочу его, — ответила она.

— И всё же ты должна его взять, — сказал Трун.

— Это неправильно! — крикнула женщина из толпы. Пие показалось, что она узнала голос Мо.

Трун резко обернулся, выискивая кричавшую, но не смог выделить одну женщину из пятидесяти.

— Это правильно, потому что я так сказал! — прокричал он.

— А мальчик не может сам за себя сказать? — раздался мужской голос. Это было похоже на Даффа.

Трун снова попытался и снова не смог определить говорившего.

Уязвлённый Стам наконец заговорил сам:

— Она моя женщина, потому что так сказал мой отец.

От этого он показался ещё более незрелым, и по толпе пронёсся смешок.

Но, с тревогой отметила Пиа, никто не был готов открыто противостоять Труну.

Стаму не понравилось, что над ним смеются, и он нахмурился.

— Мы идём внутрь, — сказал он Яне и схватил её за плечо.

— Минуту, — сказала она, и он отпустил. Пиа сочла это обнадёживающим знаком. Это означало, что её мать не собирается полностью терять контроль.

Толпа затихла, и Яна обратилась к Стаму ясным голосом, так, чтобы все могли слышать и понимать:

— Ты никогда, никогда меня не ударишь. Ибо если ты это сделаешь, хоть раз, знай, что после этого ты не уснёшь, ни в ту ночь, ни в какую-либо другую. Тебе придётся жить без сна. Потому что будь уверен, что как только ты закроешь глаза и уснёшь, то… — её голос перешёл в крик, — то, когда ты будешь в самом глубоком, бессознательном сне, я возьму кремневый буравчик, тот, которым сверлят дырочки в дереве, и проткну им оба твоих глаза, да так быстро, что ты проснёшься слепым, не понимая, что с тобой случилось. Тогда ты точно никогда больше не сможешь ударить женщину.

Толпа молчала, а Стам побледнел.

Затем Яна сказала:

— А теперь можешь войти.

И они вдвоём скрылись в доме.

Бейз шёл через Западный Лес с молодой женщиной по имени Лали. Он любил её. Люди говорили, что она похожа на него. С таким же широким ртом и приплюснутым носом. Вероятно, она была его дочерью, хотя лесовики никогда не могли быть точно уверены в таких вещах. Они верили, что у женщины, которая спала с несколькими разными мужчинами, рождались более сильные дети.

Как бы то ни было, ему нравилось обучать Лали разным вещам, а ей нравилось учиться. Бейз был одним из немногих лесовиков, кто немного говорил на языке скотоводов, и он учил ему Лали. Внезапно он остановился и сказал:

— Посмотри-ка.

— На что? — спросила она.

Он указал на мёртвую сосну.

— Это мёртвое дерево, — сказала она.

— В нём дупло, примерно на уровне головы высокого мужчины. Что ты видишь?

— Ох! — воскликнула она. — Пчёлы… их много. Влетают и вылетают. Эй, давай убежим! Нас могут ужалить.

— Погоди, — спокойно сказал Бейз. — Мы им пока не интересны. А если это изменится, пруд всего в нескольких шагах вон там. — Он указал. Большой пруд в середине леса ещё не высох. Бейз думал, что его, должно быть, питает родник, а не дождевая вода, что было откровенной удачей для лесовиков. — Если что, прыгай в воду, и пчёлы тебя не достанут.

— Хорошо, — с сомнением сказала она.

— Разве ты не хочешь немного мёда?

Лали облизнула губы. Лесовики жили на весенних плодах и овощах. Олени стали пугливее и неуловимее, чем когда-либо, и у них всю зиму не было оленины. А для лесных орехов было ещё слишком рано. Все были голодны.

— Сходи в селение и принеси мне огня, пожалуйста, — сказал Бейз, — и я тебе кое-что покажу.

В селении всегда горели костры для приготовления пищи, независимо от погоды.

Лали поспешила прочь, она была только рада убраться подальше от пчёл.

Бейз начал собирать топливо для дымного костра. Собрал влажный мох у пруда, серый лишайник, называемый «бородой старого человека», зелёную сосновую хвою, свежие побеги. Для розжига он подобрал старые сухие веточки и мёртвые листья и сложил их у основания мёртвой сосны. Как только Лали вернулась, он поджёг сухой трут, а когда тот хорошо разгорелся, положил сверху остальное топливо. Густой дым поднялся вверх и явно раздражал пчёл.

— Мне это не нравится, — сказала Лали.

— Если хочешь, можешь идти домой, — сказал Бейз. — Так-то я и один справлюсь. Но я подумал, может, ты захочешь научиться, как это делается.

— Хорошо, — сказала она.

— А теперь, видишь ли ты где-нибудь поблизости липу с крупными листьями?

Они оба огляделись. Такие деревья в лесу были обычным делом.

— Вон там, — сказала Лали.

У дерева были сердцевидные листья, больше ладони мужчины.

— Принеси мне несколько больших листьев, — сказал Бейз.

Она так и сделала.

— А теперь, — сказал он, — будь готова бежать.

Используя два листа для защиты рук, он поднял весь тлеющий костёр целиком и затолкал его в отверстие пчелиного гнезда.