Теперь, когда стали видны его истинные размеры, Сефт почувствовал себя подавленным. Неужели возможно перетащить эту глыбу до самого Монумента?

Далло, должно быть, чувствовал то же самое, потому что сказал:

— Что ж, раз уж мы здесь, давайте посмотрим, сможем ли мы хотя бы наклонить его набок. Все, срубите себе по крепкой ветке, будем использовать их как рычаги. Попытаемся поднять этого великана.

Сефт своим кремневым топором срубил небольшое деревце. Это было небыстро, и солнце уже стояло высоко, когда у него появился годный рычаг. Другие возились ещё дольше, и он потратил некоторое время, помогая им. Он заметил, что Далло собрал груду узких брёвен, и задумался, для чего они.

Когда все были готовы, им нужно было подкопать одну длинную сторону камня, чтобы подсунуть под неё рычаги. Сефт снова опустился на колени и принялся лопаткой отгребать землю. Когда он закончил, все с рычагами выстроились вдоль камня. Их было человек двадцать пять, прикинул он.

Все они протолкнули тонкие концы своих рычагов в мягкую землю под камнем.

— Как можно глубже, иначе не будет опоры, — сказал Далло. Когда он решил, что рычаги установлены как следует, он скомандовал: — Готовьсь… навались!

Сефт изо всех сил налёг на свой рычаг, толкая его внутрь и вверх. Он слышал, как другие кряхтят от напряжения. Камень не шелохнулся. Люди перестали давить и тяжело задышали.

— На этот раз, как только я скомандую, вы должны мгновенно навалиться всем своим весом, — сказал Далло. Он дал им несколько мгновений, чтобы перестроиться, затем скомандовал: — Готовьсь… навались!

Камень сдвинулся. Его край приподнялся примерно на ширину ладони. Далло тут же подсунул под камень длинное узкое бревно, чтобы тот не рухнул. Он добавил второе, затем сказал:

— И… отдыхать.

Люди расслабились. Послышался треск — узкие брёвна Далло приняли на себя вес. Зазор уменьшился, но ненамного, и брёвна удержали камень под небольшим углом, которого он достиг.

Так они и продолжали. В конце концов камень стоял под большим углом, и его вес поддерживали вертикальные брёвна. Сефт понял, что отныне рычаги будут менее эффективны, и поднимать камень станет всё труднее, а в итоге и вовсе невозможно. Далло, очевидно, рассуждал так же, потому что сказал, что этого достаточно.

Был уже конец дня. Далло отошёл от камня и попросил всех сесть на землю вокруг него. Сефт был уверен, что сейчас он произнесёт речь, полную пессимизма. Он сказал Ниин:

— Думаю, твою бедную сестру ждёт разочарование.

Ниин согласно кивнула.

— У неё всегда такие большие надежды, — заметила она.

Далло начал так:

— Помните тот камень, что мы двигали для земледельца через реку?

Несколько человек кивнули. Сефта среди них не было. Это, должно быть, произошло до его возвращения в Излучье. Но по выражению лица Джойи он понял, что она там была.

Далло продолжил:

— Вспомните, как мы засунули камень в сумку. Мы разложили верёвки и перекатили его. Мы только что потратили целый день, доказывая, что не можем перекатить гигантские камни, которые видим здесь, в этой долине. Мы даже не можем поставить этот камень вертикально.

— Может, есть какой-то способ, — сказала Джойа.

Далло сделал вид, что ему интересно.

— И какой же?

— Я не знаю, — сказала она, выглядя глупо. — Но он может быть.

— В любом случае, это не единственная наша проблема, — сказал Далло. — Когда камень того земледельца оказался в сумке, потребовалось двадцать человек, чтобы его сдвинуть. Этот камень в десять раз больше, значит, понадобится в десять раз больше людей. Я не могу сосчитать до такого числа, но собрать столько народу невозможно.

Джойа умела считать до очень больших чисел, Сефт это знал, и он посмотрел на неё, но она упрямо молчала.

Далло сказал:

— Мы потратили всё утро, чтобы перетащить камень того земледельца через поле к реке. А теперь мы говорим о том, чтобы перетащить этот гигантский камень на расстояние, которое занимает целый день пути, через холмы и неровные поля. Сколько дней, или недель, или, может быть, даже лет это займёт? — Он взглянул на камень и сказал: — Лучше не трогай его, Джеро.

Сефт увидел, что Джеро, сын Эффи, разглядывает камень и трогает подпорки, удерживающие его в вертикальном положении.

Далло повернулся к своим слушателям.

— Всё это время мы говорили лишь об одном камне, — сказал он. — Но сколько таких гигантских камней понадобится для нового Монумента? Внутренний овал деревянного Монумента состоял из пяти арок, то есть из пятнадцати деревянных частей, что означает пятнадцать камней. Но это меньшая часть. Для внешнего круга понадобится гораздо больше, больше, чем я могу сосчитать.

Раздался грохот, и все обернулись. Джеро сбил одну из главных подпорок, и камень с треском рухнул. Сам он, казалось, не пострадал — должно быть, успел отскочить.

— И мы ещё даже не говорили о несчастных случаях из-за глупцов, которые ещё больше затянут процесс, — сказал Далло.

Джеро, смутившись, отошёл в сторону.

— Так вот что я понял сегодня, друзья и соседи, — сказал Далло. — Проект каменного Монумента невозможен. Совершенно исключён. Это была прекрасная идея, но ей, судя по всему, никогда не суждено сбыться. — Он посмотрел на Джойю. — Мне жаль, — сказал он, — но я обязан сказать правду.

Сефт посмотрел на лицо Джойи. На нём застыло упрямое упорство. Он прошептал Ниин:

— Она не сдалась.

Ниин покачала головой и сказала:

— Она никогда не сдастся.

Джойа шла по Великой Равнине недалеко от Излучья со своим братом Ханом. Они оба с тревогой осматривали окрестности. За прошлогодним жарким и сухим летом последовала холодная и сухая зима, и весна тоже не сулила ничего хорошего. Ручьи, пересекающие равнину, часто пересыхали летом, а затем пополнялись зимними дождями. Такие ручьи называли зимними. Но в этом году зимние ручьи так и остались сухими. Огромная зелёная равнина превратилась в бурую пустыню, по которой бродили тощие коровы и костлявые овцы. Всё меньше самок приносило потомство, и всё меньше молодняка доживало до зрелости.

Стадо было живучим. Одни умирали, другие выживали. Горько было видеть костлявые туши, лежащие на пыльной земле, но некоторые животные, те что были моложе, сильнее, удачливее, всё ещё щипали редкие ростки, пробивавшиеся по утрам, а затем искали тень, чтобы укрыться от полуденного солнца.

Скотоводы разделывали павших и варили их скудное мясо. Люди пытались добывать другую пищу, охотясь на оленей, бобров и диких быков, которых звали турами, но и тех было мало, ибо они тоже страдали от жажды. Дикие овощи и фрукты, в добрые времена вносившие разнообразие в рацион скотоводов, теперь было трудно найти. Полуголодные дети ели червей, а взрослые с интересом поглядывали на соседских собак.

— Что мы можем сделать? — спросил Хан.

— Ничего, — ответила Джойа.

Хан вырос. Он прожил уже семнадцать летних обрядов, и скоро ему должно было исполниться восемнадцать. Друзья прозвали его Большеног, поскольку у него были по истине огромные ступни. Он шил себе особые башмаки, со швом наверху, а не сбоку, как у всех, говоря, что так удобнее.

Он был высок, красив и обаятелен, напоминая порой Джойе их отца, Олина. У него даже борода росла светлая. Была в нём и отцовская бесстрашность. Он не видел преград и препятствий, считая, что нет дерева, на которое не мог бы взобраться, реки, которую не мог бы переплыть, кабана, которого не мог бы убить прежде, чем тот попытается убить его. Мать беспокоилась о нём, и Джойа тоже.

Его собака, Гром, повсюду следовала за ним по пятам. Джойа помнила Грома ещё щенком. Хан пытался научить его сидеть, лежать, ждать и прибегать по зову, но тот так ничему и не научился. Удивительно, но при этом из него выросла преданная и послушная собака.

Хан трудился скотоводом. Он был слишком непоседлив, чтобы выделывать кожу, как его мать и Ниин, или вить верёвки, лепить горшки, делать кремневые орудия и прочие нужные вещи. Ему нравилось быть на открытой равнине, пусть даже и в плохую погоду, бродить по ней и оберегать скот от различных бед.