На следующее утро мы должным образом обменяли наш товар на оговоренную сумму, которую Хьюз лично отсчитал в свежеотчеканенном французском золоте, и сие я записываю как начало моего успеха в качестве торговца скобяным товаром на прекрасном острове Ямайка. [3]
Когда весь товар сошел на берег, мы вывезли на шлюпке якорь, отдали его на фарватере, обнесли якорный канат вокруг кабестана и, налегая на вымбовки, вытянули «Леди Джейн» на глубокую воду, чтобы поставить паруса. В последний раз я видел Хьюза, когда он стоял у самой кромки прибоя, торжественно махая рукой и приподнимая шляпу в окружении суетившихся смуглых девиц. Я думал, что славно от него отделался, но ошибался.
Два дня спустя я уже обосновался на берегу и осваивался в роли коммерсанта. Клауд выгрузил свой основной груз в порту Монтего-Бей, городке размером с большую корнуоллскую рыбацкую деревушку, бывшем третьим по величине на острове. Он раскинулся в прелестнейшей бухте, имел пристани и склады, пару церквей, ратушу, здание суда, тюрьму и работный дом. Это было опрятное и миловидное место, состоявшее в основном из обычных беленых деревянных домов с большими верандами для тени — пьяццами, как их тут называли.
Для меня это было идеально. Город был достаточно велик, чтобы дать простор для моей деятельности, и достаточно далек от главного порта Кингстона, где стоял флот, и от столицы, Спэниш-Тауна, где сидели губернатор и парламент, чтобы уберечь меня от внимания властей. Вскоре я понял, что нахожусь в безопасности, покуда не стану хватать людей за грудки со словами:
— Доброго вам дня, сэр, я Джейкоб Флетчер, прославленный мятежник и убийца.
Таким вот суровым и бесхитростным местом была Ямайка в девяностых. Власть здесь принадлежала плантаторам как классу; жили они в основном в своих поместьях, а их представления о культуре сводились к чудовищным пирам, беспробудному пьянству, наживе и овладению каждой рабыней, до которой они могли дотянуться.
Расставшись с капитаном Клаудом и «Леди Джейн», мы с Сэмми и Кейт сняли комнаты у миссис Годфри, вдовы-метиски, имевшей собственный дом и выводок детей от своего покойного так называемого мужа, который на самом деле был ее хозяином. Но он оставил ей дом и свободу, а также свободу для детишек, ибо по ямайскому закону потомство от союза белого и метиски-мустифино было свободным по праву рождения и не могло быть ни куплено, ни продано.
И в этом кроется разгадка того, как несколько тысяч белых мужчин держали в повиновении огромное рабское население. Устроено было так: дитя белого и черной было мулатом, дитя белого и мулатки — самбо, а дитя белого и самбо — мустифино. Были еще квартероны, октороны и прочие, рожденные от различных сочетаний этих смесей. Все это кажется нелепым, но воспринималось со смертельной серьезностью, и у каждого было свое место в иерархии. И, разумеется, были мароны, которые не имели к этому никакого отношения, поскольку жили свободными в горах и считали себя лучше всех прочих.
Следовательно, покуда все были заняты борьбой за свое место, ни о каком объединении против белых не могло быть и речи.
К концу октября, после нескольких недель в Монтего-Бей, я начал чувствовать себя весьма уютно. Я вновь вложил свою прибыль, когда Клауд продал свой груз, что он и сделал перед отплытием за новыми делами в Кингстон. Я выкупил часть его товаров, тщательно выбрав лишь то, что сама Ямайка производить не могла: медь, свинец и олово в слитках, инструменты, гвозди и болты. Все это я перепродавал с изрядной выгодой плантаторам или их агентам, когда те приезжали за покупками в Монтего-Бей.
С другой стороны, я остался один. Кейт Бут потребовала сумму золотом, чтобы попытать счастья в Кингстоне. Мне было жаль с ней расставаться, ибо она была прелестным созданием, и я знал, что в душе у нее были раны от обид, нанесенных много лет назад, которые нужно было исцелить. Так что я дал ей денег, и она уехала, и я не видел ее долгие годы.
Сэмми же, напротив, прижился на Ямайке на диво. Он даже поправился и заявил, что готов бросить море и остепениться. Причиной тому была сестра миссис Годфри, Хлоя, хорошенькая молодая мустифино вдвое моложе Сэмми, которая стирала на весь дом и которой пришлись по душе шутки и смех Сэмми. Так что мистер Сэмюэл Боун, моряк, съехался с ней и зажил лучше, чем когда-либо в своей жизни: хорошая еда, бойкая молодая женщина, ямайское солнце весь день и ром по вечерам — рай для моряка.
Он жил достаточно близко, чтобы я видел его почти каждый день, и это было хорошо, потому что у меня был кто-то, с кем можно было поговорить, не следя все время за языком. Так что, по мере того как я богател, я не переставал подкидывать ему денег. Меньшего я и не мог сделать, учитывая все, что он для меня сделал: не вытащи Сэмми меня из лап флотских, я бы давно уже болтался на рее под «сытный удушливый соус с каперсами», как говорят на нижней палубе.
Для ведения дел я взял имя Босуэлл, и, поскольку коммерция — природная склонность моей натуры, я преуспевал. Я специализировался на скобяных и металлических товарах и закупал свежую партию с каждого прибывавшего корабля. Как я и предполагал, инструменты, гвозди и металл в слитках оказались чрезвычайно прибыльны, и к началу ноября у меня уже был собственный склад у гавани с конторой и моим именем (Босуэлл), написанным над дверью. Что до работников, то рабов, нанимаемых поденно для тяжелой работы, был бесконечный запас, а некоторые из молодых парней оказывались сообразительными и расторопными и даже обслуживали покупателей. Проблема была в ведении счетов. Поначалу я занимался этим сам, но вскоре мне пришлось это бросить, так как времени требовалось все больше и больше.
Найти клерка оказалось дьявольски трудно. Ни один раб из тысячи не умел ни читать, ни писать, не говоря уже о том, чтобы служить счетоводом. А белых, способных работать по моим стандартам, был ужасный недостаток. Те, кого мне удавалось заполучить, оказывались ленивыми мошенниками, которые подтасовывали цифры, чтобы запустить лапу в кассу. Как вы можете догадаться, с таким же успехом они могли бы попытаться слетать на Луну, как сыграть со мной в эту игру, и каждого из них я должным образом разоблачал, давал взбучку и вышвыривал за шиворот и за штаны через заднюю дверь (не через парадную — это было бы дурно для торговли). Наконец я решил эту проблему и одним махом значительно продвинул свои интересы.
С самого начала я стремился создать круг преданных покупателей, которые меня знали и мне доверяли (весьма выгодное и превосходное дело в бизнесе, на что я особо обращаю ваше внимание). Одним из моих лучших клиентов был человек по имени Джеймс Ли, медник, который занял свою нишу в узкоспециализированном искусстве строительства и ремонта насосов и трубопроводов на винокурнях больших плантаций. Он весьма преуспел в этом, поскольку на Ямайке не хватало квалифицированных механиков всех мастей, и такие, как бондари, плотники, каменщики и кузнецы, могли сколотить состояние, если бы только приложили усердие (тот факт, что не все это делали, — чудовищное обвинение некоторым тупым головам и жирным задницам, что водились на острове).
Мистер Ли, однако, был человеком прилежным, известным всей Ямайке, и его услуги пользовались большим спросом. Но ему было за шестьдесят, и он чувствовал, как его изматывают постоянные разъезды, которых требовала его работа. И вот он сделал мне предложение. Он пришел ко мне в дом миссис Годфри в первое воскресенье ноября. Он был одет в свой лучший английский костюм (вероятно, извлеченный из сундука после тридцати лет хранения, ибо он был на поколение не в моде и даже включал круглый «короткий» парик).
— Мистер Босуэлл, — сказал он, когда мы сидели на пьяцце с кувшином ромового пунша, — вы человек прямой, и я хочу вам дело прямое предложить.
Как и многие белые, проведшие всю жизнь на Ямайке, он перенял местный акцент и обороты речи. Сперва это было странно слышать, но к этому быстро привыкаешь.
