Опасливо поглядывая на меня, Стэнли попытался высвободиться, держа ящик повыше. Но ему удалось лишь поднять Рэтклиффа на колени. Рэтклифф был далеко в своем собственном кошмаре и, казалось, ничего не замечал.

— Хватит! — говорит Стэнли. — Прекрати, Рэтклифф! Будь мужчиной, говорю тебе! — Он наклонился, чтобы крикнуть Рэтклиффу в ухо… и — вжик!

Рэтклифф притворялся. Он выбрал момент и двинулся с быстротой молнии. Одна рука схватила ящик со взрывчаткой, а другая выхватила из рукава нож и перерезала Фрэнсису Стэнли горло от уха до уха, а затем перерубила шнур, идущий к пальцу, чтобы тот не мог дернуть за какой бы то ни было спусковой механизм внутри ящика.

Все произошло в одно мгновение. И вот уже Рэтклифф стоит над своей жертвой, сжимая ящик и болтающийся шнур, а кровь густой, сильной струей хлещет из перерезанных сосудов на шее Стэнли. Он продержался недолго. Лишь несколько судорог и вяло забарабанил пятками, растянувшись среди своих же труб и рычагов на дне лодки, которая была его гордостью и радостью. Как только он затих (а на самом деле, чуть раньше), Рэтклифф посмотрел на меня.

— Мы должны от этого избавиться, — говорит он, глядя на ящик. — Мы можем открыть люк, или это слишком опасно, как он говорил?

Но я лишь ошарашенно смотрел на Стэнли, который все еще подергивался, и ошарашенно смотрел на Рэтклиффа, который все еще тараторил.

— Флетчер! Флетчер! — говорит он. — Осмелимся ли мы выбросить эту треклятую штуку, или это слишком опасно?

Я заставил себя заговорить.

— Держать эту треклятую штуковину на борту ничуть не безопаснее, — говорю я, вскарабкиваюсь по лесенке и отвинчиваю большие болты, державшие люк. Гавань была очень спокойной, и хотя «Планджер» немного покачивало, опасности зачерпнуть воды почти не было — да и ее мы в любом случае могли откачать.

— Давай его сюда, — говорю я, глядя на белое как полотно лицо Рэтклиффа, смотревшего на меня из темного нутра лодки.

— Осторожнее! — говорит он. — Не тряси!

Я протянул руку вниз и взял ящик, медленно поднимая его, пока не смог поставить перед собой на округлую громаду «Планджера», в каких-то дюймах над водой, перед большим медным воротником, на который опускался люк. Странное было чувство — стоять сухими ногами на лесенке, уходящей в глубину подо мной, в то время как мои плечи были на одном уровне с водой, плескавшейся у самых верхних частей лодки. К тому же я остро ощущал громаду «порохового дикобраза», сидевшего на спине «Планджера» не далее чем в шести футах от меня, за кормой от люка. Если ящик рванет сейчас, грохнет чудовищно, будьте покойны.

Я огляделся, раздумывая, что делать с ящиком. Впереди стояла на якоре «Декларейшн», между Дир-Айлендом и Лонг-Айлендом, а за ней, в Брод-Саунде, — британская эскадра. За кормой остался «Меркюр», а далеко по левому борту, невидимая за громадой мыса Ширли, — «Калифема».

Я подумывал швырнуть ящик, но не стал, боясь, что он взорвется. Так что я поднялся по лесенке выше, высунулся, осторожно опустил его на воду и толкнул так сильно, как только осмелился, прежде чем захлопнуть люк и накрепко все завинтить. Я спустился по лесенке и направился к штурвалу, открывавшему кингстон балластной цистерны.

Но на пути лежал труп Стэнли.

— Рэтклифф, — говорю я, — оттащи его.

— Ты избавился от него? — спрашивает он.

— Да, — говорю я. — На! Возьми его! — и я сунул ему в руки Стэнли. Я нашел штурвал и резко крутанул его. Вода хлынула в цистерны, и Рэтклифф уронил Стэнли, так что тот с глухим стуком ударился головой о решетку.

— Что ты делаешь? — говорит он, и страх снова нахлынул на него: настоящий страх, без всяких сомнений.

— Погружаюсь, — говорю я. — Эта штука погружается быстрее, чем плывет. Ящик на плаву, и нам нужно убраться подальше.

— Погружаешься? — говорит он. — Как глубоко?

— Она выдержит тридцать морских саженей, — говорю я.

И… бум! Пороховой ящик взорвался, и «Планджер» тяжело качнуло.

— О Господи! — говорит Рэтклифф и неудержимо содрогается.

— Ей-богу, — говорю я, — забавный ты малый, Рэтклифф! А я-то думал, ты притворяешься, когда говорил, что боишься.

— И да, и нет, — говорит он, потрясенный взрывом нескольких фунтов пороха, безопасно рванувшего у него над головой, в то время как свежий труп убитого им человека лежал у него на коленях, а ему самому было на это наплевать, будто это какой-нибудь спаниель.

— Это разбудит всю гавань, — говорю я, — и не облегчит нам работу.

— Ты намерен продолжать? — говорит он.

— Да, — говорю я, ибо я был полон решимости довести дело до конца. Я и по сей день не знаю, каков был полный список моих причин, но их общая сумма говорила в пользу того, чтобы идти вперед.

— Ты сможешь управлять этой штукой? — говорит Рэтклифф, глядя на таинственные внутренности «Планджера».

— Думаю, да, — говорю я.

— Тогда говори, что делать, — говорит он.

— Тебе придется крутить винт, — говорю я, — пока я буду у руля. Когда нужно будет работать на помпах, мне придется делать и это тоже.

Так мы и поступили. Но сначала мы откачали воду из трюма и снова подняли лодку, чтобы можно было идти в полупогруженном состоянии, как и раньше. Мы было подумали выбросить Стэнли за борт, но отказались от этой затеи, не желая, чтобы его прибило к берегу, и труп стал причиной неловких вопросов. Мы решили, что он может подождать тихого погребения позже, как лейтенант Маунтджой. Так что мы засунули его на нос, чтобы он не мешался. В сущности, жаль его. Неплохой был малый, для фанатика.

Тем временем, когда мы всплыли, я открыл один из иллюминаторов и прислушался. Как я и думал, гавань проснулась. Я слышал, как на борту «Декларейшн» выкрикивают приказы и спускают шлюпку. Но ничего не оставалось, кроме как продолжать, и пока Рэтклифф налегал на рукоятку, я положил руль «Планджера» лево на борт и медленно развернул его на запад, к мачтам и реям «Меркюра», что был чуть меньше чем в миле от нас. Полагая, что мы идем со скоростью около двух узлов, это означало примерно полчаса тяжелой работы для Рэтклиффа, прежде чем мы сможем нырнуть под врага, выпустив нашу мину за корму.

Пока Рэтклифф потел и кряхтел, я метался между смотровым люком, помпами погружения и большим болтом, удерживавшим «дикобраза» на месте. Судя по тому, что говорил мне Стэнли, как только эта штуковина будет отвинчена, она всплывет, и катушка с линем размотается, пока мина не окажется на плаву в ста ярдах за кормой. Это расстояние, по его расчетам, было достаточным, чтобы обеспечить выживание лодки, когда мина взорвется под врагом. Мне оставалось лишь надеяться, что его расчеты были верны.

Примерно через двадцать минут после того, как мы начали сближение с «Меркюром», Рэтклифф начал уставать. Он не жаловался и ничего не говорил, но лодка медленно теряла ход. Я догадался, в чем дело, спустился по лесенке и пошел на корму. Он был не для такой работы, да и немолод уже. Он задыхался, пыхтел и стискивал зубы.

— Рэтклифф, — говорю я, — нам придется поменяться местами. Я покажу тебе, как управлять, — но тут что-то тяжеловесное и твердое сильно ударило «Планджер» и накренило его. Незваный гость проскрежетал по верхнему корпусу и придавил его. Я пошатнулся, а Рэтклифф выпал со своего сиденья. Затем послышался грохот и удары по корпусу и смотровому люку, и безошибочный звук выстрелов и пуль, лязгающих о металл и глухо бьющих в дубовый корпус.

Я метнулся к лесенке, просунул голову в купол и выглянул через иллюминаторы. Это была корабельная шлюпка, полная людей: матросов, морских пехотинцев и офицера. Она соскользнула с нашего корпуса и стояла борт о борт, а люди цеплялись за нас баграми. У них были вытаращенные глаза, они пялились, кричали и лопотали. Это были лягушатники. Это было слышно даже сквозь медный купол.

Тут один из них увидел мое лицо, прижатое к стеклянному иллюминатору, навел пистолет и выпалил. Бах! Пуля ударила в купол не далее, чем в дюйме от стекла, и оставила глубокую вмятину. Крики удвоились, и они принялись колотить и рубить по куполу всем, что попадалось под руку: абордажными саблями, веслами, пиками и прикладами мушкетов. И тут у меня остановилось сердце, когда я увидел, как один из них замахнулся на «дикобраза» багром. Он промахнулся мимо шипов, но здорово заехал по деревянной обшивке.