— А что насчет нашего флота? — говорю я. — Я видел, как сегодня утром вошел фрегат. За «Калифемой», полагаю?

— Верно! — говорит он. — Это флагман сэра Брайана Хау, «Диомед», предупрежденный мною о происходящем.

— Вы его предупредили? — говорю я.

— Да, — говорит он. — Я посылаю сообщения вверх и вниз по побережью британской эскадре.

— Неужели? — говорю я.

— Да, — говорит он. — «Диомед» попытается захватить «Калифему». Но если он это сделает, «Декларейшн» его остановит, и будет бой.

— А почему бы и нет? — говорю я, теряя нить рассуждений. — Обычно так и бывает, когда корабли враждующих флотов встречаются во время войны. Или они изменили правила?

Он ухмыльнулся, как большой змей, обвивающийся вокруг маленькой лягушки.

— Вижу, у вас есть чувство юмора, сэр! — сказал он. — И на самом деле, правила изменились. Эта война с американцами мертва. Ни одна из сторон не хочет ее вести. Ни наш флот, ни американцы не хотят драки. Но американцы не позволят британцам увести корабль из американской гавани, а британцы не могут позволить «Калифеме» перейти к французам. — Он стукнул по столу и выругался. — Хау оказался между молотом и наковальней! Если он сразится с американцами, война разгорится с новой силой, если он позволит «Калифеме» уйти, то президент Вашингтон и конгресс, скорее всего, встанут на сторону французов.

Этот мерзавец на данном этапе испытывал настоящие муки. Он был истинным фанатиком, жил и дышал делом, которому следовал. Другими словами, он был типичным секретным агентом. Я встречал нескольких таких на своем веку, и все они — треклятые безумцы, иначе как бы они могли заниматься такой работой?

— Американцы воспринимают это как испытание новой Франции, — говорит он, ломая руки. — Новых идей, которые, по словам французов, они несут в историю!

— Что? — говорю я. — Чушь! Ни одно правительство не начинает войну из-за новых идей. Должна быть веская причина, вроде торговли, или золота, или земли.

— Эти причины в равной степени присутствуют с обеих сторон, сэр, — говорит он. — Американцы могут пойти в любую сторону. Мы на историческом перепутье. Судьба этого единственного корабля может склонить безграничные ресурсы американской нации либо на сторону Франции, либо на сторону нашего дорогого короля.

Что ж, когда он так это преподнес, стало не по себе. Полагаю, в его словах была доля правды. Это правда, что янки играли на обе стороны. Может, они ждали, к кому примкнуть?

— А что до вас, сэр, — говорит он, — то это ваш звездный час!

— Неужели, клянусь Юпитером? — говорю я.

— Сэр, — говорит он, — американцы отпустили капитана Гриллиса и пятьдесят верных ему людей под честное слово. При условии, что они не будут вмешиваться в интересы Соединенных Штатов, они могут свободно передвигаться.

— Ха! — говорю я. — Они, черт побери, вмешались в дела Индейца Джо и Фрэнсиса Стэнли!

— Это не имеет значения, — говорит он (я же говорил, он фанатик). — И таким образом, у нас есть шанс предотвратить гибельное столкновение между «Диомедом» и «Декларейшн».

— Разве? — говорю я.

— Да, сэр! — говорит он. — У нас есть пятьдесят человек, я могу предоставить оружие и шлюпки, и мы выйдем этой же ночью и отобьем корабль, пока все их внимание обращено к морю и сэру Брайану Хау!

— Что ж, удачи вам, мистер Рэтклифф! — говорю я. — Я помашу вам с пристани Стэнли, когда вы будете отплывать, и надеюсь, вы зададите этим негодяям жару!

Ухмылка на его лице натянулась, и он мерзко рассмеялся.

— Ну и шутник же вы, а, лейтенант? Скромный и остроумный даже перед лицом опасности! — он наклонился ближе. — А теперь слушайте сюда, сэр, ибо в этом вся суть. Капитан Гриллис — сломленный человек, он лежит в своей постели, пропитавшись выпивкой. Другие морские офицеры убиты или ранены, и у нас остались только казначей, капеллан и мистер Пэрри, которому всего шестнадцать. У нас есть пятьдесят британских «смоляных курток», но нет офицера, чтобы их возглавить!

— А как же вы сами, мистер Рэтклифф, — говорю я. — Вы могли бы возглавить нападение.

— Я не морской офицер, — говорит он. — Думаете, «смоляные куртки» пойдут за таким, как я?

Он был прав. Наши моряки были чертовски упрямы и разборчивы в том, за кем идти в жерло пушки. Им нужен был настоящий офицер в синем мундире с блестящими пуговицами и с голосом джентльмена. А это был не мистер Томас Рэтклифф. Он был хитрым, умным, деятельным человечком, но для бравых моряков этого было далеко не достаточно.

Я вздохнул, склонил голову и закрыл глаза. Бежать мне было больше некуда, я был в полном замешательстве и не знал, друзья меня окружают или враги. Ни здесь, в гостиной Стэнли, ни в конторе дяди Езекии, нигде в Бостоне. Не с этой треклятой женщиной за работой. По сравнению с теми колесами интриг, что вращались внутри других колес вокруг меня, простая вылазка с целью захвата казалась самым легким путем.

— Сколько, вы сказали, у нас людей? — говорю я.

— Пятьдесят один, считая вас, лейтенант, — говорит он. — И с моей души свалился бы огромный груз, если бы вы согласились, ибо это избавило бы меня от тягостной обязанности.

— Что вы имеете в виду? — резко спрашиваю я.

— Я имею в виду, что если вы не согласитесь, то подведете своего короля.

Он пожал плечами, словно извиняясь, и его правая рука метнула нож из левого рукава. Лезвие было не больше шести дюймов, а рукоять обмотана лейкопластырем для лучшего хвата. Он подбросил его, поймал и молниеносно спрятал обратно. У меня по спине пробежал мороз. Если бы он достал огнестрельное оружие, это было бы одно, но передо мной был человек вдвое меньше меня, уверенный, что сможет причинить мне вред штуковиной, которая ненамного лучше перочинного ножа. Он поймал мой взгляд, спокойно улыбнулся, и у меня не осталось ни малейшего сомнения, что он действительно очень опасный человек. Но и я тоже, особенно когда меня злят.

— Не смейте мне угрожать, болван! — говорю я. — Я оторву вам руки и ноги по одной!

— В этом не будет необходимости, лейтенант! — говорит он, снова весь такой веселый. — Ибо мы только что установили, что мы здесь все — люди короля Георга! А теперь идемте, сэр, люди должны вас видеть, а вы — их.

Он был шустрой маленькой жабой, без сомнения. Он вывел меня на улицу, засуетился, оставил человека охранять Стэнли и Джо, и затем мы вышли в ночь. Неподалеку была пришвартована шлюпка, человек десять или двенадцать из нас сели в нее, мистер мичман Пэрри принял командование, и мы быстро погребли к Бартонс-Пойнту, где Рэтклифф собрал остальных людей в сарае у старого ветхого причала. Внутри было довольно светло, стоял старый стол, а на нем — карта Бостона и его гавани. Та самая, что была составлена лейтенантом Пейджем из Инженерного корпуса во время осады 1775 года.

«Смоляные куртки» сидели на полу с несчастным видом, а группа джентльменов сгрудилась у стола. Один сидел на бочке, поддерживаемый матросом. На нем был лейтенантский мундир, а одна нога представляла собой месиво из грязных, окровавленных повязок. Его звали Маунтджой, и он был тяжело болен. Запах гнили от его ноги чувствовался, едва подойдешь футов на десять.

Остальными были казначей и капеллан с «Калифемы». Оба были вооружены и явно полны решимости участвовать в вылазке. Рэтклифф представил меня, и мне показали на карте, где стоят «Калифема», «Меркюр» и «Декларейшн».

— Вам предстоит шестимильный переход до корабля, — сказал Маунтджой, задыхаясь при каждом слове. — А там чем быстрее навалитесь на этих болванов, тем лучше. Весла обмотаны тряпьем. Пистолет и три патрона на человека. Абордажные сабли свежезаточены.

Если на то пошло, Маунтджой уже сделал все, что только можно, для подготовки нападения. Мне все подали уже готовым и приправленным. Но, конечно, требовалось еще кое-что.

— Пару слов на ухо, мистер Флетчер, — сказал Маунтджой.

Рэтклифф кивнул ему и увел остальных, а я остался его поддерживать. От раны несло тошнотворной гнилью.