— Помогу! — сказал я и протиснулся к ближайшей лодке.
Я взялся за канат и уже собрался тянуть, как вперед выступили двое мужчин и уставились на меня. Они стояли на страже, у каждого в руке была тяжелая абордажная сабля, а в глазах — смерть. Остальные даже не прервали своей песни, фут за футом стаскивая лодку к морю, словно египетские рабы, тащившие блок для строительства пирамиды.
— Нет, кэп! — сказал первый, здоровяк с седеющими волосами. Другой был похож на его сына. — Вы уходите, кэп, и с вами ничего плохого не случится! В этой лодке только наши семьи, видите? — Он ткнул большим пальцем в сторону своих баб и детишек.
Места для меня не было, это ясно. Я помедлил, и они подняли клинки. Я был безоружен, а их было двое. Я бросил канат и отступил.
Дело выглядело дрянным, и я подумал о пистолетах, оставленных у «Ли и Босуэлл». Вернуться за ними? Хватит ли времени? Лодки уже были на полпути к воде. А что, если бы у меня и были стволы? Смог бы я силой пробиться на борт и остаться там? Скорее всего, получил бы нож в спину, как только ослабил бы бдительность. Так я и переходил от лодки к лодке, не зная, что делать, как вдруг послышался стук ног по песку, и из-за черного силуэта медленно движущегося корпуса показался отряд солдат.
— Эй, вы там! — крикнул чей-то голос, очевидно, офицерский. — Стоять!
Я повернулся, чтобы бежать, но по мягкому песку это нелегко, особенно когда человек так устал, как я. По правде говоря, у меня и духу не хватило бежать. Да и куда? И вот, в мгновение ока, меня окружило кольцо нацеленных штыков.
— Флетчер! — сказал офицер, молодой лейтенант 83-го полка. — Вы — Джейкоб Флетчер, известный как Босуэлл.
Это был не вопрос, а утверждение. Парень выглядел возбужденным и довольным собой. Должно быть, я провалялся в Монтего-Бей дольше, чем думал, потому что не только дождь перестал, но и светало, и я мог разглядеть выражение его лица. Через его плечо я заметил, что одна или две лодки уже вошли в прибой. Они поднимали женщин и детей, чтобы усадить их в безопасности, прежде чем оттолкнуться от берега. Мой шанс на спасение ускользал.
Офицер оглянулся на пристань и таможню. Он чего-то ждал. Его солдаты ухмылялись мне, как ухмыляются люди, поймавшие пленника и довольные собой. Их было всего четверо, и, может быть, их мушкеты промокли от дождя. Если так, я мог бы рискнуть, выхватить мушкет и разделаться с ними. Но я увидел свежие, только что снятые с кремневых ружей промасленные тряпицы. Они сохранили свою затравку сухой, как и подобает хорошим солдатам. Я вздохнул и сел на песок. Лодки уже прыгали по волнам, подгоняемые веслами.
Затем послышалось «хрусть-хрусть-хрусть», и, подняв глаза, я увидел поистине поразительное зрелище. По песку ко мне приближалась процессия рабов, несших вереницу багажа, отряд из десяти солдат в красных мундирах, чтобы те не разбежались, а во главе, несколько потрепанная недавним дождем, но все еще на каждый дюйм — величавая английская мадам, шла моя мачеха, леди Сара Койнвуд. Я вскочил на ноги в тот же миг, и мои четверо охранников отступили и взвели курки.
Она впилась в меня взглядом, я — в нее. Ей-богу, мне стало не по себе при виде этой женщины. В последний раз я видел ее в Лондоне, больше года назад, когда думал, что ей прострелили череп и она замертво упала у моих ног. Но если я и испугался, то она — тоже, и даже больше, чему я рад! Дело в том, что эта тварь не только ненавидела меня за то, что я проткнул абордажной саблей ее старшего сына (грязный убийца, мерзавец, предатель и педрила, каким он и был), но она еще и считала меня реинкарнацией моего отца, верите ли, потому что я так на него похож. Что ж, я ведь его родной сын, не так ли? Чего еще ждала эта злобная корова?
Ну так вот, она бросила на меня один взгляд, вся ее напускная спесь испарилась, и она чуть не хлопнулась в обморок. Она пошатнулась, стала белой как покойник, и рука ее взметнулась ко рту. Так ей и надо, черт бы ее побрал. Жаль только, что вид мой не обратил ее в камень.
Но вот в чем загвоздка. Можете звать меня чесночным лягушатником, если я не вынужден признать, что она была великолепной стервой. Ей-богу, была! Некоторые прелестные женщины (вроде Кейт Бут) обладают ангельским обликом, который взывает к высоким мыслям мужчины, так что он мечтает о романтике и поэзии и хочет вознести даму на пьедестал, чтобы поклоняться ей. Все это прекрасно, но другие женщины обладают совершенно иным видом, от которого у мужчины кровь бросается в голову и его наполняет желание ухватить за все эти упругие места и затащить ее в постель. И вот этим-то, парни, Сара Койнвуд и обладала в самой невероятной степени. В этом и был источник ее власти над мужчинами.
Она, черт бы ее побрал, пришла в себя раньше меня.
— Ах! — воскликнула она. — Молодец, лейтенант! — Она с трудом отвела от меня взгляд и уставилась на лодки. Одна все еще стояла на берегу. — Немедленно реквизируйте это судно! — приказала она. — Пошлите тех людей. — Она махнула рукой на солдат, охранявших ее носильщиков.
— Живо! — гаркнул лейтенант, который, было совершенно ясно, находился под властью мадам и из кожи вон лез, чтобы произвести на нее впечатление.
Солдаты сорвались с места и, подбежав к лодке, остановили ее, выставив мушкеты, — как раз в тот миг, когда ее нос коснулся воды. Багаж с глухим стуком упал на песок, едва охрана отошла, — носильщики пустились наутек вдоль пляжа.
— Миледи, — с сомнением произнес лейтенант, — не могу ли я и сейчас убедить вас отказаться от этого намерения и сесть в шлюпку до флота? — Он указал на стоявшие на якоре в бухте корабли. — В вашем случае не может быть никаких препятствий, чтобы вас приняли на борт.
Она улыбнулась и остановила его мягким жестом, положив руку ему на предплечье. Было видно, как бедняга тает от этого прикосновения.
— Долг не позволяет! — сказала она и указала на меня презрительным пальцем. — Лишь рука Провидения могла подстроить эту случайность, благодаря которой я узнала это чудовище в тот самый миг, когда собиралась сесть в шлюпку, чтобы отправиться к флоту.
Она говорила чистую правду, я это видел. Посмотри она в другую сторону — и упустила бы меня.
— И потому, — продолжала она, — я сочла своим долгом лично задержать мистера Флетчера и взять его под стражу.
— Но, миледи, — возразил лейтенант, — его светлость приказал мне обеспечить вашу безопасность. Он сказал…
— Милый мальчик! — перебила она. — Но я буду в безопасности! Ибо вы, я и несколько ваших людей сядем в ту лодку, — она взглянула на рыбацкую лодку, окруженную солдатами, — и отправимся на флагман, где меня примут под надежную защиту флота, а мистер Флетчер будет закован в кандалы в грязи нижней палубы, где ему и место. — Она посмотрела мне в глаза и улыбнулась свирепой, неестественной улыбкой. — До тех пор, молюсь я, пока мы не увидим, как его поднимут над палубой, чтобы украсить реи, или ноки рей, или какое-нибудь подобное приспособление, — сказала она, изображая презрительное незнание морских терминов.
И, ей-богу, именно это она и собиралась сделать, без всяких сомнений. Солдаты запрыгали вдвое быстрее. Под тявканье офицера, похожего на ее пуделя, они ринулись к морю. Четверо солдат были приставлены ко мне, они тыкали штыками, чтобы я шел, и имели приказ убить меня на месте, если я окажу сопротивление. Мерзавцы до крови рассадили мне спину своими тычками, и я ничего не мог поделать.
Пятерых солдат отправили назад за багажом, а остальные держали лодочников под прицелом. На этой стадии было много криков и воплей, шкипер, стоявший у румпеля, и команда, готовая спустить лодку на воду, и женщины с детьми, уже сидевшие в лодке, — все что-то кричали, размахивая руками. Они до смерти боялись маронов и хотели уйти в море, и вся эта компания вопила, что в лодке нет места. Но лейтенант рявкнул команду, и оглушительный залп мушкетов над их съежившимися головами наполнил воздух белым дымом и убедил их, что место все-таки есть.
Солдаты принялись работать шомполами, леди Сару перевалили через высокий планширь, за ней последовал ее багаж, лейтенант вскарабкался на борт по ранцу одного из своих солдат, согнувшегося в три погибели. Меня заставили подняться в лодку под дулами мушкетов и с пистолетами лейтенанта, уставленными мне в лицо. Еще трое солдат последовали за нами, и рыбаки снова закричали и запротестовали, что нас затопит и мы все утонем.