У меня или галлюцинации, или его лицо идет красными пятнами.

- Нет, не всех.

Прижимает руку ко рту. В глазах отражается как будто шок, сильная внутренняя борьба - словно Тимур за минуту пытается переосмысливает все, что было за последние два месяца.

Сердце колотится в голе. Я ощущаю животный ужас от происходящего.

Наконец, он качает головой и повторяет:

- Нет, не всех, конечно. Ты права.

Я права.

Права, права! Но радости от очередной победы над ним не ощущаю. Лишь усиливающуюся боль в груди.

Его голос, ставший таким приятным и привычным за последнее время, буквально бархатным, звучит иначе. Глухо. Надтреснуто. Внутри меня тоже что-то что-то ломается.

Становится холодно, и я обнимаю себя руками. Как будто оказалась голой на улице. Мороз, ночь, страшно. Мне вдруг становится очень-очень физически плохо. И я стараюсь заставить себя думать, что это из-за работы, но не получается.

Моя жизнь - это работа. Давно. Всегда. Иначе бы я не стала в свои годы ведущим хирургом. Женщиной-хирургом. Я променяла личную жизнь на медицину, иного пути не было.

Пытаюсь удержаться на месте, но как будто падаю в пропасть.

Он выдыхает.

Медленно, громко. Как будто рычит, злится. А потом подходит к окну и опускается на корточки.

Я застываю. Простое движение, обычное. Тимур не бьет стены, не орет, не обвиняет. При этом боль, которую я ощущаю каждой клеткой, не дает ни вдохнуть, и выдохнуть. Ее слишком много, чтобы можно было вынести. На мои сомкнутые ладони что-то капает, и я понимаю - это мои собственные слезы. Я совершенно не готова к такой боли.

Реву из-за нее.

- Тимур, - шепчу беззвучно, и он не слышит, хотя раньше всегда читал мои мысли. - Тим, Тимур.

Больше всего не свете я хочу подойти, сесть рядом, обнять, притянуть к себе. Утешить.

Но мое тело не слушается.

Потому что... ну кто я ему? Его поведение эти месяцы было действительно парадоксальным - что он нашел во мне? Загадка. Это интриговало, манило, его внимание делало меня самой счастливой, но только полная идиотка могла поверить, что Эккерт.... что Тимур Эккерт придаст этой связи значение. Когда днем медсестры болтали о его прекрасной спутнице, я даже не удивилась. Лишь захлебнуть своим личным, глупым, тихим горем. И продолжила делать то, что умею - работать. Думала, увижу его лишь утром.

Тимур резко встает, как будто приняв решение.

Я осознаю - не готова.

И пол минутки не прошло.

Пауза показалась долгой, но в действительности ее катастрофически мало для принятия решения. Видимо, и в личной жизни Тимур действует с хирургической скоростью.

Трет лицо. Когда подходит ближе, оно у него почти спокойное, лишь глаза лихорадочно блестят. Воды северного океана бушуют.

Мои пальцы, которые горели все это время от потребности коснуться, словно омертвели, я перестаю их чувствовать.

- Тимур, кажется, мы друг друга не так поняли. Вот прикол, да?

Он делает жест, призывая замолчать. Я замираю, ожидая оскорблений, угроз, чего угодно самого ужасного, но вместо этого он произносит почти мягко:

- Алёна, я сильно виноват перед тобой и должен извиниться. Прости меня, пожалуйста, если это вообще возможно.

Новый виток боли холодом проскальзывает вдоль позвоночника.

- Тимур, пожалуйста, перестань говорить таким тоном.

Ожидаю увидеть в его глазах привычную пустоту, которая отталкивала всех и все в годы учебы. Фирменное эккертовское безразличие, приправленное высокомерием и ядовитым сарказмом. Но нет - глаза живые, будто бы он сам тоже живой человек. И он... сожалеет.

- Бумага, карандаш, - он подходит к столу, выдергивает лист А4 из пачки, кладет сверху ручку. - Напиши сумму. Любую.

Мои глаза начинает жечь.

- Перестань.

- Ты не поняла: я не пытаюсь тебя унизить. Не восприми как оскорбление, это лишь компенсация морального вреда. Это по закону. Моральный вред можно оценить в денежном эквиваленте. Я буду благодарен, если обойдемся без суда.

- Тимур, пожалуйста, прекрати, - я прижимаю кулак ко рту, ощущая позывы разрыдаться. Истерика подступает.

Он выдергивает из пачки салфетки и протягивает мне, но едва я касаюсь его руки, отходит. Уже принял решение и говорит совершенно ровно:

- Я думаю о том, через какой ад ты прошла. И продолжала проходить из-за меня снова и снова, - искренность в его словах ножами режет и я начинаю плакать.

Он истолковывает мои слезы по-своему, качает головой и беззвучно ругается.

- Тимур, это не так. Ты же сам знаешь, что не так. Ты очень классный.

- Да, очень, - усмехается. И продолжает серьезно: - Алёна, я ошибся. Прости меня, пожалуйста, если сможешь, я сильно ошибся. Все не так понял. Мне жаль.

Вытираю слезы, которые катятся по щекам, они делают хуже, потому что он толкует их по своему, отворачивается.

Следующее движение я делаю быстрее, чем успеваю подумать. Подхожу, протягиваю руку, чтобы, наконец, обнять. Надо было раньше это сделать. Мне кажется, если коснуться его, если прижаться, все станет хорошо. Тимур перехватывает мою руку за запястье и мягко сжимает.

- Не надо.

- Тимур, я в панике. Помоги мне. Я... не знаю, что делать.

Обними меня, мне плохо.

- Не люблю, когда меня касаются. Больше это неуместно.

Мы смотрим друг другу в глаза, и я начинаю дрожать.

Его лицо спокойно, жесты плавные. Он такой большой! Намного больше и в разы сильнее меня. Он, очевидно, расстроен, но еще один парадокс Эккерта заключается в том, что я не чувствую страха рядом с этим двухметровым мужчиной. Угрозы.

Рядом с ним всегда было безопасно.

Даже сейчас. И это понимание окончательно раздавливает.

- Тимур, ты считал... что у нас настоящие отношения?

Мои глаза распахиваются. Произношу догадку вслух и пораженно замираю.

Он на мгновение опускает глаза, а потом слегка улыбается.

- Наверное, стоит сказать. Раз все так получилось, чтобы тебе было проще с этим справиться. - Смотрит в глаза. - Я тебя люблю с первого курса. С того дня, как увидел впервые. Кажется, с первого взгляда. Не уверен на все сто, но я прекрасно помню этот момент. И я... - он делает ломаный жест руками, и меня пробирает до костей. В груде дыра черная. - Я знаю, что никогда тебе не нравился. Но я подумал, что теперь, когда есть это все, - оглядывает кабинет, очевидно имея в виду клинику, - твое отношение изменилось. Принял желаемое за действительное. Подобное, безусловно, не допустимо. И мне не стоило забывать, что я твой главврач, и нарушать правила. Теперь я понимаю, почему ты так дико на меня смотрела, когда после ночи в дежурке я тебе что-то такое лечил, - он усмехается и нервным жестом потирает шею. - Потом еще и должность предложил, да. Я вспомнил наш разговор. Ужасно. - Следом берет себя в руки и придает лицу прежнее спокойствие. - Я подумал, что у нас все иначе.

Меня никто никогда не любил, кроме родных, и я не знаю, что ответить, чтобы облегчить ему это.

- Это даже звучит как бред. Я тебе не пара. Я... совсем тебе не подхожу, Тимур.

- Извини.

Делаю шаг вперед, но Тимур отступает, и я чувствую обескураживающее одиночество.

- Алёна, больше не повторится. - Он указывает на лист бумаги. - Я впервые в такой ситуации. Оцени, пожалуйста, размер компенсации. Это все, что я могу для тебя сделать на данный момент.

- Это не было адом.

Морщится.

- Не надо.

- Честное слово, мне было хорошо с тобой.

- Ты опять лжешь. А я ненавижу, когда мне лгут.

- Это же не мелочи.

- Ты меня любишь?

Молчу и он кивает.

- Я, наверное, выгляжу глупо. Неважно. Это ерунда, по сравнению с тем, как ты себя чувствовала. Поеду домой, мне... в общем-то здесь сегодня делать нечего. Можешь побыть в кабинете. Дерьмо - я прямо сейчас вышвырну Романа домой, чтобы врачи могли спокойно отдыхать в ординаторской!

Решительно кивает и, поставив цель, стремительно уходит.

А я медленно опускаюсь на диван и закрываю лицо руками.