Стук повторился, теперь более требовательно.

— Профессор Стебль! — донёсся из-за двери взволнованный голос Дариана. — Тайра у вас? Откройте немедленно!

На пороге стоял бледный, как полотно, Дариан. Его обычно аккуратная одежда была помята, а в глазах читался неподдельный страх. За его спиной маячило напряженное лицо ректора Равенкрафта и еще нескольких преподавателей, которые с неприкрытым интересом рассматривали меня и Гераську.

— Слава Великому Оракулу, мы нашли её! — выдохнул Дариан, облегченно привалившись к дверному косяку.

Равенкрафт сделал шаг вперед.

— Профессор Стебль, — начал он официальным тоном, — я понимаю вашу преданность науке, но забирать раненую студентку из лазарета, тем самым подвергнув её смертельной опасности… Кхм, мягко говоря, неуместно, — продолжал ректор. — Практикант Дариан сообщил мне о тревожном визите мисс Фаэрис и о её столь же тревожном исчезновении. На полу лазарета мы нашли капли крови, ведущие в коридор.

Равенкрафт сделал шаг вперед. Его глаза сузились, пронзая меня холодным взглядом:

— И теперь я нахожу её здесь. Знаете, совет попечителей уже не единожды выражал обеспокоенность вашими... нетрадиционными методами лечения. Вы понимаете, что это инцидент может стать последней каплей?

Белые стены медицинского корпуса казались холодными и безжизненными. Я оказалась в общем блоке на восемь коек, окруженная запахом трав и алхимических составов.

Воздух здесь был густым от целебных испарений – ментоловая свежесть переплеталась с горьковатыми нотами аконита и сладостью цветков адониса. Высокие потолки терялись в сумраке, слабо рассеиваемом тусклыми светящимися сферами, парящими под каменными сводами.

Помимо меня в палате находились ещё двое. Но я их ещё не видела – нас разделяли непроницаемые ширмы из зачарованной ткани цвета слоновой кости.

Такая же ширма окружала и мою койку, создавая иллюзию уединения в этом холодном, чужом месте. Ткань слабо мерцала по краям, выдавая магические руны защиты и конфиденциальности, вплетенные в её волокна.

Молодая целительница в бледно-голубой робе с тугим пучком пепельных волос почти сразу материализовалась у моей постели, держа в руках глиняную чашу, от которой поднимался пар, окрашенный в неестественный лиловый цвет.

— Выпей-ка это, — произнесла она тоном, не предполагающим возражений. Её глаза, усталые и равнодушные, скользнули по Гераське.

Я заглянула в чашу – тёмная жидкость с маслянистыми разводами источала запах, от которого сжимался желудок. Что-то в глубине меня сопротивлялось, шептало, что не стоит принимать это зелье. Но настойчивый взгляд целительницы и её слегка подрагивающие пальцы с неестественно бледными ногтями говорили, что выбора мне не оставят.

— Это успокоительный настой с экстрактом корня валерианы и сонной пыльцы, — пояснила она, видя моё замешательство. — Поможет восстановиться после... травмы.

Я сделала первый глоток и едва не поперхнулась – жидкость была невыносимо горькой, с металлическим привкусом, который, казалось, прожигал язык. Гераська зашипел из своего укрытия в складках моего одеяла, его крылышки нервно затрепетали.

— До дна, — настаивала целительница.

Зажмурившись, я заставила себя выпить мерзкий настой до последней капли. Эффект не заставил себя ждать – по венам разлилась тяжесть, глаза начали закрываться сами собой, а звуки вокруг стали глухими, как будто меня погружали под воду.

Последнее, что я запомнила перед тем, как сознание затуманилось, – как прижимаю к себе Гераську, чувствуя его тёплую, вибрирующую от тихого мурлыканья тушку под ладонями. Его присутствие было единственным якорем в реальности, которая расплывалась вокруг меня.

В полутёмной палате было тихо, лишь изредка слышались приглушённые шаги дежурного целителя в дальнем конце коридора да тихое дыхание других пациентов за ширмами.

Я балансировала на зыбкой грани между сном и явью. Моё тело казалось тяжёлым, словно налитым свинцом, а плечо пульсировало глухой болью, напоминая о встрече со Стеблем.

Лечебные заклинания немного притупили жгучую боль, но место, где меня коснулись древние лозы, всё ещё горело, будто внутри кожи тлели крошечные угольки.

Сквозь дрёму я чувствовала, как котёныш щекотал моё лицо своим шершавым язычком. Его мордочка прижималась к моей щеке, а маленькие усики подрагивали, когда он старательно вылизывал мою кожу, словно это я была его драгоценным котёнком.

Я попыталась отвернуться, но Гераська был настойчив. Он обошёл мою голову по подушке и продолжил своё занятие с другой стороны, его язычок — маленькая шершавая щёточка — методично двигался от виска к подбородку.

— Прекрати, — пробормотала я, не открывая глаз. — Дай поспать...

В ответ Гераська издал тихий, но решительный звук — нечто среднее между мяуканьем и трелью, словно объяснял мне что-то важное на своём языке.

А когда я уже не смогла этого вытерпеть, перевернулась на спину. Думала, что смогу ускользнуть от его настойчивых "лечебных процедур", но не тут-то было.

Этот маленький упрямец вовсе не собирался отступать!

Гераська осторожно переступил своими мягкими лапками по одеялу и, словно разбираясь в целебных практиках лучше магистров-целителей, уверенно направился к источнику моей боли. Я почувствовала лёгкое движение ткани —этот червяк забрался под больничную распашонку и принялся нализывать мой свежий шрам на плече.

Сначала я вздрогнула от неожиданного прикосновения к воспалённой коже. Странное ощущение — его шершавый язычок на раненом плече — вызвало волну мурашек по всему телу.

С каждым прикосновением его язычка пульсирующая боль отступала, сменяясь покалыванием, а затем — блаженным онемением.

И я сдалась. Сил сопротивляться не было. Да и боль в плече начала угасать…

Гераська работал сосредоточенно, его тельце под тонкой тканью больничной распашонки чуть подрагивало от усердия.

Постепенно мои напряжённые мышцы расслабились, дыхание стало глубже и ровнее.

Когда я проснулась, была глубокая ночь.

Медицинский корпус преобразился – вместо безжизненного стерильного пространства я оказалась в мире теней и приглушенных звуков. Лунный свет проникал сквозь высокие витражные окна, рисуя на полу бледные многоцветные узоры.

Магические сферы света почти погасли, оставив лишь слабое голубоватое свечение по периметру палаты. Зачарованная ширма вокруг моей койки мерцала теперь сильнее, переливаясь серебристыми нитями, словно живое существо.

В тишине ночи обострились другие чувства. Я слышала тихое дыхание других пациентов за непроницаемыми ширмами – размеренное и глубокое с левой стороны, прерывистое и беспокойное справа.

Где-то вдалеке капала вода – медленно, гипнотически, отмеряя секунды в этом застывшем пространстве.

Моё тело казалось тяжелым и чужим. Голова была заполнена ватой, мысли двигались медленно, с трудом, как будто преодолевая вязкое сопротивление. Проклятый настой явно содержал что-то помимо валерианы и сонной пыльцы.

Я начинаю шарить рукой по одеялу в поисках Гераськи и чуть не вскрикиваю от осознания, что его нигде нет!

Паника, словно ледяная волна, резко накрывает меня с головой…

В отчаянии я сбрасываю одеяло, заглядываю под подушку, под кровать, готова перевернуть всё вверх дном, лишь бы найти его. Сердце гулко стучит в груди, руки начинают дрожать.

Тревога острыми когтями вцепилась в сердце. После всего пережитого потерять Гераську казалось невыносимым.

Я заглянула под койку — нет его! Нет! Мой взгляд лихорадочно обшаривал каждый сантиметр, ища хоть малейший признак присутствия Гераськи.

Я вскочила с кровати, не обращая внимания на холод каменного пола под босыми ногами. Тонкая больничная сорочка едва защищала от ночной прохлады.

Я прыжком оказалась у занавески, разделяющей койку от общей палаты. Тяжелая ткань колыхнулась от моего резкого движения. Но к своему великому удивлению и возмущению обнаружила, что не могу пройти.