Я шла по коридору к кабинету врача, чувствуя себя командиром, покидающим тонущий корабль.

Когда я проходила мимо той палаты, где была койка с Алисией, я замедлила шаг. Шторы были расшторены. Койка была пустая. Идеально заправленная, без единой складки на белоснежной простыне. Никаких следов.

Ох, как мне не нравилось всё это!

Куда они перевели Алисию? Что с ней сделали? И где, чёрт возьми, Гераська и Семушка?

В кабинете врача меня ждали формальности — подписи, инструкции, фальшивые пожелания здоровья. Я кивала и соглашалась. Врач говорил что-то о регулярных осмотрах, о необходимости сообщать о любых "необычных ощущениях", особенно связанных со шрамом. Его голос доносился словно издалека, сквозь толщу воды.

— Кстати, — сказал доктор, когда я уже почти дошла до двери кабинета. Его голос, неожиданно мягкий, заставил меня обернуться. — Тебя там кое-кто ожидает.

— Кто? — спросила я, ощущая странное волнение.

— Увидишь, — он опустил взгляд на планшет, демонстративно завершая разговор. — В сквере, возле лазарета.

Наконец, меня выпроводили из лазарета. Тяжёлые двери закрылись за моей спиной, отрезая от загадок и открытий прошлой ночи.

Я стояла на ступенях, глядя на территорию Академии, залитую утренним солнцем. Всё казалось таким обыденным, таким нормальным — студенты спешили на занятия, преподаватели неторопливо шли по аллеям, ветер шелестел листвой деревьев.

Я должна была найти способ вернуться. И я знала, что не остановлюсь, пока не найду Алисию.

Внезапно что-то мягко коснулось моей щиколотки. Опустив взгляд, я увидела Гераську.

Я медленно пошла по мощеной дорожке, ведущей от главного входа лазарета к небольшому скверу. Утро было ясным, солнечные лучи пробивались сквозь листву старых дубов, создавая на тротуаре причудливую мозаику из света и тени. Воздух был свежим, наполненным ароматом цветущих растений.

Гераська семенил рядом, временами забегая вперед и оглядываясь, словно проверяя, следую ли я за ним.

В сквере было тихо и спокойно. Несколько студентов сидели на скамейках с книгами, пожилой преподаватель неторопливо прогуливался по аллее. Я оглядывалась, не зная, кого именно должна увидеть.

Кто мог бы ожидать меня после выписки из лазарета?

И тогда я заметила их...

В дальнем углу сквера, словно вырванные из другой реальности, сидели двое — мужчина средних лет и маленькая девочка лет шести.

Мужчина, одетый в простой серый свитер, который, казалось, впитал в себя всю усталость мира, сидел неподвижно, глядя куда-то вдаль. Его руки лежали на коленях, словно он не знал, куда их деть.

Рядом с ним, болтая ногами в ярко-красных сандалиях, сидела девочка. Её тугие косички подпрыгивали в такт движениям, когда она склонялась над альбомом, увлеченно что-то рисуя.

Что-то в этой картине заставило меня замереть. Что-то знакомое, родное, давно забытое...

Мужчина поднял голову, словно почувствовав мой взгляд.

Он поднял руку и помахал.

— Тайра! — голос, хриплый от волнения, эхом отразился в моем сознании, пробуждая цепочку смутных воспоминаний.

Это же... отец.

Я сделала шаг вперед, потом еще один. Моё тело двигалось словно само по себе, притягиваемое невидимой силой.

Отец поднялся мне навстречу. За его спиной девочка отложила альбом и теперь с любопытством наблюдала за нами.

Мы остановились в паре метров друг от друга. Я смотрела на него, впитывая каждую деталь — морщинки вокруг глаз, седину на висках, знакомую родинку на левой щеке. Он выглядел старше, чем в моих воспоминаниях, лицо осунулось, под глазами залегли тени, но это определенно был он — мой отец.

— Папа, — слово вырвалось из моих губ само собой.

Его лицо озарила улыбка — та самая улыбка, которая была в моих воспоминаниях, теплая, полная любви и облегчения.

— Тайра, — повторил он, и в этот раз его голос был тверже. — Моя девочка...

В его глазах блестели слезы, и я вдруг поняла, что мои щеки тоже мокрые. Расстояние между нами исчезло в одно мгновение, и я оказалась в его объятиях — крепких, надежных, знакомых.

Запах его одеколона, смешанный с чем-то неопределимо родным, захлестнул меня волной, и я прижалась к нему, как в детстве, когда весь мир сжимался до размеров его объятий.

— Как только нам сообщили, что твой дар проявился… Милая моя… Как же я рад!

Он отстранился и взял моё лицо в свои ладони, изучая, словно пытаясь запечатлеть каждую черточку.

И кто эта маленькая девочка?

У меня есть сестра?

Словно прочитав мои мысли, отец повернулся к скамейке и протянул руку.

— Иди сюда, Мира, — мягко позвал он.

Девочка соскользнула со скамейки и осторожно подошла к нам. Она смотрела на меня с любопытством.

Её большие серые глаза, точно такие же, как у меня, были широко распахнуты, а пухлые губы сложились в робкую улыбку.

— Привет, — сказала она тонким голосом. — Я Мира. Папа говорит, что ты моя старшая сестра и что ты очень храбрая.

Сестра? У меня есть сестра? Я опустилась на колени, чтобы быть на одном уровне с ней.

— Привет, Мира, — мой голос звучал странно даже для меня самой. — Я... я Тайра.

— Я знаю, глупая, — она внезапно улыбнулась шире. — А почему твоя зверушка не летает?

Я не успела ответить — Гераська, словно услышав вызов, внезапно взмыл в воздух, его маленькие крылья расправились, сверкая в лучах осеннего солнца. Мира захлопала в ладоши, её смех, чистый и звонкий, разнесся по скверу.

— Необычный у тебя фамильяр, — улыбнулся отец, но в его глазах я заметила тень беспокойства.

Я смотрела, как Мира играет с Гераськой, и что-то не давало мне покоя. Было в этой девочке что-то такое, странно знакомое... Это было глубже, словно эхо из прошлого, которое никак не могло оформиться в четкое воспоминание.

— Папа, — начала я осторожно, не отрывая взгляда от Миры, — как вы?

Отец тяжело вздохнул. Его плечи поникли.

— Тайра, милая, — его голос дрожал, — мы ищем способ всё исправить. Но пока, как видишь, процесс не удалось обратить. Мы пытаемся засудить компанию "Вечная молодость". Но они настаивают, что это индивидуальная непереносимость. Единичный случай.

Мир вокруг меня словно замер. Звуки стали приглушенными, краски поблекли. Я смотрела на маленькую девочку, которая сейчас пыталась поймать летающего Гераську, и не могла поверить своим ушам.

— Мама... — выдохнула я, и это слово словно открыло шлюзы памяти.

Я вспомнила. Реклама "Вечной молодости" была повсюду несколько лет назад. Билборды с улыбающимися женщинами, которые выглядели на двадцать, хотя им было за пятьдесят. Обещания вечной красоты, обратного старения, жизни без морщин и седины.

Мама... она всегда была немного одержима идеей сохранения молодости. Впрочем, как и многие. Но она пошла дальше — стала одной из первых участниц экспериментальной программы.

Сначала всё шло хорошо. Она действительно молодела. Морщины разглаживались, кожа становилась упругой. Но потом... потом процесс вышел из-под контроля. Она продолжала молодеть.

Отец посмотрел на Миру, и в его глазах я увидела смесь любви и бесконечной грусти.

— С каждым днем она становится всё моложе... ты видишь сама.

Я смотрела на Миру — на маму — которая сейчас хохотала, пытаясь поймать Гераську за хвост. Её смех был таким беззаботным, таким детским.

— И что теперь? — спросила я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. — Мы можем это остановить?

Отец покачал головой.

— Мы пытались. Лучшие умы работали над этим. Но процесс необратим. Она продолжает молодеть. И если ничего не изменится...

Он не закончил фразу, но я поняла. Если ничего не изменится, однажды она просто... исчезнет.

Кабинет ректора Равенкрафта всегда производил на меня странное впечатление. В этот вечер, когда последние лучи заходящего солнца проникали сквозь высокие витражные окна, это ощущение лишь усилилось. Свет преломлялся в стеклах, создавая на полированном дубовом полу причудливый узор из кроваво-красных, изумрудных и сапфировых пятен.