Её лицо светилось надеждой. Она ещё не знала, чем это для неё обернётся…

Мама сидела за столом, немного бледная, сжав губы в тонкую линию. В её руках было механическое перо, она собиралась подписать документ. Тот самый.

Контракт, который всё изменил. Тот, после которого она стала не совсем собой — жертвой магии, заключённой в тело ребёнка, который продолжал «молодеть», следуя к своему неминуемому концу.

Я метнулась вперёд.

— Мама! Не делай этого! Прошу!

Но она не подняла головы. Не дрогнула. Никак не отреагировала. Даже не моргнула.

Она была в другом мире, так же, как я теперь была не в своём.

— Мама, пожалуйста...

Я опустилась на колени рядом, в отчаянии прижавшись к её колену. Холодный воздух, нереальность происходящего — всё это било по сознанию, как ледяная вода. Но мама не реагировала.

Гераська появился рядом, тихо, как тень. Он сразу понял, что она нас не видит. Он потёрся о её руку, заглянул в глаза, громко и протяжно мяукнул. Ничего. Пустота.

Она подняла ручку. Сделала вдох. Подвела её к документу.

Нет.

Нет!

Мир трещал по швам. Воздух рвался, как тонкая плёнка, а время бешено пыталось затянуть нас обратно в свою изломанную траекторию.

Действие зелья скоро закончится, и у меня не останется сил оставаться в этой реальности.

Я была в отчаянии. Всё рассыпалось. Реальность не выдерживала. Пространство дрожало, готовое выбросить нас обоих в пустоту.

Но тут, словно просочившись сквозь щели времени, рядом появилась моя розовая сфера. Она не просто возникла — вспыхнула, как сердце, как всплеск желания изменить всё. Её свет был мягким, но безумно ярким, и с каждым её пульсом я чувствовала, как всё внутри меня меняется.

Гераська взмахнул крыльями и замер, его глаза расширились, и я увидела, как его магия — светлая, плотная, как дым, — вытягивается наружу и вплетается в свет сферы.

И я — я чувствовала, как вся моя суть откликается. Всё, чем я была, кем я стала.

Силы соединялись.

Моя, Гераськи, и сферы. Мы больше не были чем-то отдельным. Это был не просто союз. Это было переплетение, как три потока, слившиеся в одну реку.

Картинка задрожала.

Как будто сама ткань времени позволила мне выдернуть одно движение из реальности. Я вложила в это всё, что у меня было — волю, гнев, любовь, отчаяние.

Я сделала невозможное!

Ручка вылетела из её пальцев и с глухим стуком ударилась о кафель.

Мама вздрогнула. Замерла. Посмотрела на руку. Потом — на пол. Медленно опустилась, подняла ручку и... вдруг остановилась, нахмурилась, словно почувствовала нечто чужое рядом. Необъяснимое.

Я стояла прямо перед ней. Близко. И в её взгляде мелькнуло сомнение. Тонкий трещащий момент, когда мир может свернуть с заранее проложенного пути.

— Что… — прошептала она, и в её голосе дрогнула тень сомнения. — Что-то… не так…

Она оглянулась, словно впервые почувствовала, что в комнате кто-то есть, хотя и не могла это объяснить. Её рука всё ещё сжимала ручку, но теперь пальцы дрожали. На секунду мир будто затаил дыхание.

Я сделала шаг ближе.

И обняла её. Просто так.

Сквозь ткань времени, через невозможное. Стиснула изо всех сил, как будто могла удержать её от судьбы, от предстоящего слома, от пустоты.

— Мам... — Я больше не кричала. Голос был тихим, почти шёпотом, но в этих словах было всё. — Ты у меня самая красивая. Такая… Тебе это всё не нужно. Мы тебя с папой так сильно любим...

Я почувствовала, как она вздрогнула. Лёгкое движение плеча — почти незаметное. Но для меня оно было как землетрясение.

В этом дрожании — жизнь. Понимание. Связь.

Она медленно опустилась обратно на стул. Не сразу. Сначала взглянула на документ, потом — на ручку, всё ещё в руке.

Мама перевела дыхание, моргнула, отложила ручку в сторону. Пальцы её медленно поправили выбившуюся прядь.

— Простите... — сказала она, повернувшись к сотруднику клиники. Её голос звучал иначе — мягко, но уверенно. — Знаете… Я передумала.

Улыбнулась и кокетливо поправила волосы.

И в этом жесте было что-то такое…

Мама…

И тут всё вокруг завибрировало. Время, нарушенное, стало сопротивляться. Воздух затрещал от напряжения. Пространство начало рушиться, будто сам мир понял, что меня здесь не должно быть.

Меня затягивало обратно в воронку времени — не плавно, а рывками, словно я была игрушкой в руках капризного вселенского существа. Платье хлестало по ногам, испаряясь частицами лазурной дымки.

Тело разрывалось от невозможного давления и одновременно — от ощущения бестелесности. Мои внутренние органы, казалось, решили поменяться местами. Желудок теперь где-то в горле. Сердце — в пятках. Мозг... мозг просто кричал от перегрузки.

Сначала была только мерцающая тьма и вакуум, высасывающий дыхание из лёгких. Потом — вспышки, обрывки, осколки чужих жизней.

История распадалась на фрагменты вокруг меня, как разбитое зеркало.

Проносились лица — искажённые, смеющиеся, плачущие, кричащие.

Некоторые я узнавала. Профессор Моргенштерн с длинной седой бородой. Алисия в свадебном платье, стоящая у зеркала. Такая счастливая. Эйден, но гораздо старше, с морщинами в уголках глаз и тяжёлой книгой в руках. Дариан в церемониальных одеждах верховного мага. Я гуляю с малышом в парке…

Сферы плыли мимо — не только розовые и синие, но всех возможных оттенков: изумрудные, алые, фиолетовые, золотые. Они пульсировали, словно живые сердца, иногда сталкиваясь и порождая каскады искр.

— ...никогда не будет тем же самым... — ...клянусь всеми силами старших богов... — ...тринадцатое правило времени гласит... — ...сколько жизней ты погубила...

Обрывки фраз впивались в сознание, как осколки стекла. Я пыталась уцепиться за них, понять, какие из них моё прошлое, какие — будущее, а какие — просто ветви возможностей, которые никогда не станут реальностью. Как эра динозавров, которые выжили, или эпоха, где магия никогда не существовала.

И вдруг — знакомый профиль, острый подбородок, светлые волосы, всегда презрительно изогнутые губы.

Катарина.

Она скользила по соседней временной нити, так близко, что я могла разглядеть мельчайшие детали: крошечную родинку над бровью, искусственно удлинённые ресницы, темно-малиновую помаду, которую она всегда наносила перед тем, как сломать чью-то жизнь.

Моё сердце заполнилось чистым, первобытным гневом — таким горячим и плотным, что он мог бы отлить меня в новую форму. Оно было почти инстинктивным — мои пальцы вытянулись, схватив серебристо-голубую нить, тянущуюся рядом с ней. Я даже не подумала — просто взяла.

Реальность задребезжала.

Чёртова сучара, будь ты проклята на веки вечные!!!

Временной поток взвыл, как раненый зверь. Нить впилась в мою ладонь с такой силой, что если бы у меня было материальное тело, она прорезала бы плоть до кости.

Тысячи крошечных электрических разрядов поползли по моей руке, проникая глубже, в сердце, в разум, переписывая что-то фундаментальное.

Катарина повернулась — медленно, как в кошмарном сне. Её глаза расширились от удивления и... страха?

Наши взгляды встретились — всего на долю секунды, но я увидела в её глазах отражение самой себя. И это был не тот образ, который я привыкла видеть в зеркале.

Временной поток снова дёрнулся, на этот раз с такой яростью, что нить выскользнула из моих пальцев. Боль пронзила всё моё существо — словно меня разрывали на части, а потом небрежно сшивали обратно грубыми стежками.

Что я наделала? Что я только что изменила?

Но думать было уже поздно. Меня снова засасывало в мой собственный временной коридор, возвращая на курс, который был предопределён кем-то или чем-то за пределами моего понимания. Катарина исчезла — растворилась в калейдоскопе других лиц и событий.

Полёт ускорился. Воздух — или то, что заменяло его в этом пространстве между реальностями — превратился в плотную массу, давящую на грудную клетку. Дышать стало невозможно. Видеть стало невозможно. Думать...