На её шее висел кулон, он очень напоминал тот, что был у Катарины. Чертовски напоминал! Вот только волос в нём был не рыжий, как у меня, а другой — пепельно-белый.

Гераська вдруг зашипел, выгнув спину и распушив хвост. Его глаза стали янтарными щелочками, а крылышки затрепетали от напряжения.

Это движение словно разрушило чары. Девушка моргнула.

Резким движением она спрятала подвеску за воротом блузки. Вскочила и, нецензурно выругавшись, скрылась в толпе прочих студентов. Её сиреневые волосы мелькнули последним всполохом среди тёмных мантий, как угасающее пламя свечи.

Она испугалась. Испугалась, что я увидела кулон.

Я медленно поднялась на ноги, чувствуя, как дрожат колени. Не от страха — от осознания. Пепельно-белый волос. Такой же, как у того парня с серёжкой-птичкой…

Воспоминание вспыхнуло в моей голове с ослепительной яркостью, словно кто-то зажёг магический фонарь в тёмной комнате моего сознания. Тот самый студент, которого обвинили в убийстве профессора Стебля.

Высокий, худощавый парень с необычной серебряной серёжкой в форме птицы и пепельно-белыми волосами, собранными в небрежный хвост. Его лицо, искажённое ужасом и недоумением, когда стражники Академии тащили его по главному коридору, а вокруг шептались студенты и преподаватели.

— Убийца! — говорили одни.

— Сумасшедший, — вторили другие.

— Он всегда был странным, — кивали третьи, хотя наверняка даже не знали его имени.

И тут…

Словно под копирку другое воспоминание.

С каждой секундой я теряла ощущение собственного тела. Оно словно растворялось, уступая место холоду – бесконечному, всепроникающему, равнодушному.

Площадь магической академии Стормхейвен гудела. Лица, искаженные яростью, сливались в одно многоликое чудовище, жаждущее крови. Их голоса, хриплые от крика, сплетались в единый рёв: "Казнить!"

Прямо передо мной стоял он. Ректор. Равенкрафт.

— Тайрия Фаэрис! За преступления против магического мира, за кровь невинных, за покушения и предательство, ты приговариваешься к смертной казни!

Сердце колотилось, как бешеное.

— Это ошибка! Я ничего не делала! Это не я! – крикнула я, но мой голос утонул в рёве толпы. – Я невиновна!

И тут я почувствовала зубастый кусь на своей щиколотке. И вздрогнула, возвращаясь в реальность. Спасибо, Гераська.

Конечно, конечно, я не совершала всех этих ужасов. Как и этот бедный паренёк!

Ну конечно же! Вот оно! Вот, как это произойдёт!

Всё складывалось в жуткую, но логичную картину, как фрагменты разбитого зеркала, отражающие искажённую реальность.

Кулон.

Локон волос.

Контроль.

Сиреневолосая использовала его, чтобы убить профессора Стебля. Так же, как Катарина... На ум сразу начали приходить все те странности, что я творила. Компульсивное переедание до тошноты, непристойное поведение в кабинете Дариана… когда я вдруг оказалась перед ним в позе, которую даже вспоминать стыдно...

Сиреневолосая каким-то образом заполучила волос студента, поместила его в кулон, похожий на тот, что носила Катарина, и использовала его для контроля над парнем. Заставила его войти в кабинет профессора и... что? Убить его?

Но зачем?

Зачем убивать профессора?

Какую такую угрозу он мог представлять, что его решили убрать?

За ответами я отправилась на место преступления. В кабинет профессора Стебля.

Надо действовать быстро, кто знает, какое наказание они готовят для невиновного парня.

Я сделала несколько осторожных шагов вглубь кабинета, стараясь не наступить на разбросанные повсюду предметы. Тут пока даже не удосужились прибрать, словно время застыло в момент трагедии.

Воздух был густым и тяжелым. Пахло увядшей листвой — горький, щемящий аромат, от которого к горлу подкатывал ком.

Я огляделась, пытаясь собраться с мыслями. Что я ищу, собственно? Улику? Подсказку?

Взгляд упал на разбитую колбу, осколки которой поблескивали в тусклом свете. За что с ним сотворили такое?

Гераська, словно почувствовав мое смятение, тихо мяукнул и потерся о ногу.

Видимо, всё-таки, было за что…

Потому что, судя по всему, тут явно заметали следы. Всё, что можно, было разбито, разорвано, разлито.

"Всё напрасно, всё уничтожено," - пронеслось в голове, когда я подняла с пола обрывок какой-то важной на вид бумаги, испещренной неразборчивыми заметками.

Я машинально положила его в карман.

В углу я заметила пустой деревянный короб.

Я начала собирать всё, что осталось от профессора, в пустой короб. Когда я закончила, то разрыдалась. Не сдержалась. Слезы катились по щекам, капая на собранные мною осколки чьей-то оборванной жизни.

Кто посмел оборвать жизнь этого добрейшего существа? Кем он был для всех? Чудаковатым говорящим растением?

Гераська уткнулся в меня своим влажным носом, словно пытаясь утешить. Его маленькое тельце вибрировало и урчало, создавая успокаивающий ритм, который немного унял мою дрожь.

Внезапно Гераська замер и напрягся. Его уши прижались к голове, а хвост распушился. Он зашипел, уставившись на дверь. В ту же секунду она распахнулась с оглушительным стуком.

— Ты… Дура! Какого... Что ты наделала?! — прогремел голос, от которого у меня внутри всё похолодело.

Передо мной, словно воплощение гнева, стоял комендант Грим. Его обычно бледное лицо побагровело, а выцветшие голубые глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Седые волосы торчали во все стороны, придавая ему сходство с разъярённым филином.

Не говоря ни слова, он вцепился в короб в моих руках и резко дёрнул. От неожиданности я разжала пальцы, и драгоценное содержимое рассыпалось по полу.

— Я... решила... — начала я.

— Дура! Что ты там решила? Это улики! Ты топчешься по уликам. Пшла вон отсюда, — рявкнул Грим, брызжа слюной.

Его лицо приобрело оттенок спелого помидора, а глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

Я машинально дёрнулась в сторону двери, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Но не успела сделать и шага, как жилистая рука старика грубо схватила меня за ворот.

— Постой-ка, — прохрипел он, обдавая меня запахом крепкого табака. — Ничего не взяла? Не прихватила, а?

Моя рука непроизвольно дёрнулась и нырнула в карман, зажав найденный листок бумаги. Я почувствовала, как холодный пот выступил на лбу.

— Нет, — я попыталась пожать плечами как можно небрежнее, но, похоже, вышло неубедительно.

Глаза Грима сузились, превратившись в две колючие щёлочки. Заметив моё нервное движение, он бесцеремонно запустил руку в мой карман. Его пальцы, шершавые и холодные, словно древесная кора, скользнули по моей коже, вызывая волну отвращения.

— Чёртова девка! — прорычал он, вытаскивая листок. — Вали давай отсюда!

Он оттолкнул меня с такой силой, что я едва не упала. Гераська зашипел, его шерсть встала дыбом.

Внезапно он взвился в воздух, словно маленький пушистый вихрь. Он начал кружить над головой Грима, как разъяренный ворон, шипя и выпуская когти.

— Что за... Убери! Убери свою тварь! — заорал комендант, размахивая руками в попытке отогнать фамильяра.

Но Гераська был слишком быстр. В одно мгновение он метнулся к лицу Грима и острыми когтями полоснул его по щеке. Грим взвыл от боли, отшатнувшись назад. По его лицу потекла струйка крови.

— Ты... ты пожалеешь об этом! — прохрипел он, прижимая руку к раненой щеке. — Я буду в комиссии по твоему фамильяру, и уж поверь, замолвлю словечко. Посмотрим, как долго ты и эта тварь продержитесь в Академии после этого!

Но в этот момент я заметила нечто странное: в зубах Гераськи блеснула тонкая призрачная нить.

Не раздумывая ни секунды, я схватила Гераську и бросилась к выходу. Позади раздавались проклятия Грима, но я не оглядывалась, несясь по коридорам Академии.

Коридор Академии казался бесконечным лабиринтом. Эхо моих шагов отражалось от каменных стен, сливаясь с гулким стуком сердца.