В какой-то момент из удушающей темноты проступило знакомое лицо. Лицо коменданта Грима, но оно тоже казалось искажённым, словно отражение в воде, по которой пробежала рябь.

Его лицо расплылось в широкой улыбке, обнажая неровные лошадиные зубы.

Улыбка становилась всё шире и шире, пока не достигла противоестественных размеров, словно кто-то разрезал его лицо от уха до уха.

— Это вы! Наконец-то... — радостно воскликнул он голосом, в котором смешались подобострастие и какое-то извращённое торжество.

И отвесил поклон – глубокий, церемонный. Но я знала, этот жест предназначался не мне, и не застывшему, подобно кукле, Эйдену, а тем, кто скрывался за нашими спинами.

Тем, чьё присутствие я ощущала кожей, как прикосновение ледяных пальцев.

А потом был подвал – бесконечная спираль ступеней, уводящая вниз, во тьму. Темнота впереди казалась живой, она пульсировала и дышала, готовая поглотить нас целиком.

Дверь за спиной лязгнула с оглушительным звуком, эхом отразившимся от каменных стен.

Я резко пришла в себя, словно вынырнула из-под воды после долгого погружения. Сердце колотилось как безумное. Вокруг была кромешная темнота, густая и почти осязаемая.

В этой темноте где-то совсем рядом раздалось тихое, утробное рычание Гераськи, и, впервые за всё время, этот звук показался мне успокаивающим. По крайней мере, я была не одна в этом кошмаре.

Я напряглась, пытаясь разглядеть обстановку в помещении. Сырость пропитала всё вокруг, оседая на коже холодными каплями.

Стены, казалось, сочились влагой, а в углах клубился густой зеленоватый туман, скрывавший очертания предметов.

Запах плесени и гнили ударил в ноздри, вызывая тошноту. Я почувствовала, как к горлу подкатывает ком, но заставила себя сосредоточиться, впиваясь ногтями в ладони до боли — любое ощущение сейчас было лучше, чем поддаться подступающей панике.

Где-то вдалеке мерно капала вода, но звук был неправильным – слишком глухим, словно капли падали не на камень, а на что-то мягкое.

Кап... кап... кап... Каждый удар отдавался в висках, отмеряя секунды в этом забытом богом месте, будто метроном в преисподней.

Чувство дежавю накатило с такой силой, что у меня закружилась голова.

Я уже была здесь – нет, не в похожем месте, а именно здесь.

Только вот когда?

— Что происходит? — голос Эйдена прорезал темноту, напряжённый и хриплый, словно каждое слово давалось ему с трудом. — Почему так темно? Почему не работают магические светильники?

Дрожащими пальцами я потёрла браслет на запястье – древний артефакт связи, подаренный инспектором Донаваном. Серебряные руны, обычно мерцающие мягким светом, оставались тусклыми и безжизненными.

Хоть бы сработало... Я снова и снова водила пальцем по холодному металлу, но браслет оставался немым, словно обычное украшение.

— Потому что здесь наложены антимагические чары, — прозвучал знакомый голос из темноты, и моё сердце пропустило удар. Голос был слабым, надтреснутым, но я узнала бы его из тысячи.

— Алиска!

Я рванулась на звук, спотыкаясь в кромешной тьме, пока не наткнулась на хрупкую фигуру. Обняла её, чувствуя, как её тело сотрясает крупная дрожь. От Алиски пахло сыростью подземелья.

Её кожа была холодной, почти ледяной. Пальцы, вцепившиеся в мою мантию, казались скорее когтями – такими сильными и отчаянными были её объятия.

— Ты... ты цела? — прошептала я, всматриваясь в знакомые черты, едва различимые в темноте.

— Они идут. Они уже близко, — прошептала она, и в её голосе прозвучал такой неприкрытый ужас, что по спине пробежал холодок.

Что они задумали? Эта мысль пульсировала в голове, как открытая рана. Что-то настолько чудовищное, что даже воздух, казалось, сгустился от предчувствия беды. Что-то, за что меня неминуемо приговорят к смерти.

«Тайрия Фаэрис!»

Голос прогремел в моей голове подобно раскату грома. Каждое слово било, словно плеть, проникая в самые потаённые уголки сознания.

«За преступления против магического мира, за кровь невинных, которую ты пролила, за покушения и предательство, ты приговариваешься к смертной казни!»

Колени подкосились, и я едва удержалась на ногах. Нет-нет, только не это. Только не снова. Видение было таким ярким, таким реальным, что я почти чувствовала жёсткий захват верёвки.

Волна первобытного страха накатила подобно приливу, затопляя сознание ледяной водой паники. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот проломит рёбра.

В горле пересохло, а руки... руки дрожали так сильно, что я сжала их в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь хоть как-то удержаться в реальности.

Я упала на колени, и рыдания вырвались из груди – горькие, отчаянные, неконтролируемые. Слёзы обжигали щёки, а тело сотрясалось от рыданий, которые я не могла, да и не хотела сдерживать. В этот момент рухнули все барьеры, все маски, вся храбрость.

— Ну, ты чего? — Алиска опустилась рядом, обнимая меня за плечи. Её прикосновение было тёплым, живым, настоящим – единственным якорем в этом кошмаре. — Ох, Тайра...

"Я не справилась", – пульсировала в голове страшная, оглушающая мысль.

"Я... Тамара Васильевна Подушкина... сегодня умру".

Эта мысль была такой чёткой, такой окончательной, что перехватывало дыхание. Женщина, волей судьбы оказавшаяся в чужом теле, в чужом мире, в чужой судьбе.

"Я всех подвела".

Горечь этого осознания была невыносимой. А ведь где-то там, в другом мире, настоящая Тайра... Что будет с ней? Бедная девочка проснётся в теле пожилой женщины, в совершенно незнакомом мире, без магии, без всего, что ей знакомо и дорого.

Она же сойдёт с ума! Эта мысль причиняла почти физическую боль.

Гераська тревожно зарычал. Он чувствовал приближающуюся опасность острее, чем кто-либо из нас.

Где-то за дверью раздались звуки приближающихся шагов – медленные, размеренные, неотвратимые. Они приближались.

Времени больше не осталось.

На пороге возникли три силуэта, словно материализовавшись из самой тьмы. Катарина – высокая и прямая, как клинок. Лира – с её извечной полуулыбкой, которая теперь казалась зловещей. И Эйра, чьи сиреневые волосы мерцали даже в этом мраке, будто впитывая остатки света.

Движения их были синхронными, отточенными, словно части одного механизма. Три руки одновременно потянулись к вороту рубашек, извлекая кулоны – древние артефакты, чья истинная сила была скрыта от посторонних глаз.

Кристаллы вспыхнули неестественным светом – не тёплым и успокаивающим, как обычная магия, а холодным, пронзительным, безжалостным. Свет растекался по темнице подобно ядовитому туману, проникая в каждый уголок, каждую щель.

Я попыталась отвернуться, зажмуриться, но было поздно.

Свечение кулонов отразилось в глазах Эйдена, застывшего как статуя, в расширенных от ужаса зрачках Алисии. Мир вокруг начал расплываться, терять чёткость.

Сознание затуманивалось. Последнее, что я увидела – это торжествующие улыбки на лицах наших захватчиц, прежде чем реальность окончательно растворилась в гипнотическом мареве их чар. Мы падали. Падали в бездну, созданную их древней, запретной магией, и не было никакой возможности остановить это падение.

А потом нас вели. На улице стояла ночь – глухая, беззвёздная, словно само небо отвернулось от происходящего. Под ногами хрустели ветки, каждый звук отдавался в голове болезненным эхом.

Сквер, когда-то казавшийся таким уютным, теперь выглядел зловеще. Беседки и скамеечки, некогда создававшие атмосферу романтического уединения, прятались за вьюнами и кустиками цветов, превратившись в молчаливых свидетелей нашего последнего пути.

Мы углублялись всё дальше и дальше. Деревья сгустились вокруг, их кроны переплетались над головой подобно решётке темницы. Милые беседки остались позади, уступив место древним стволам и колючему подлеску. Перед нами открылась небольшая поляна, залитая призрачным светом. В центре возвышался огромный светящийся камень, похожий на алтарь, источающий холодное, неестественное сияние.