От груди девушки вверх взмывает световой шар, ослепительного жёлтого света, похожий на маленькое солнышко. Он присоединятся к фамильяру ректора, и они начинают кружиться, вырисовывая причудливые фигуры в воздухе.

Внезапно Равенкрафт выгибается дугой над алтарём, её голос сливается с голосом Ректора и с таинственным голосом самого леса. В момент кульминации ритуала происходит ослепительная вспышка — словно второе солнце взошло среди ночи и тут же погасло. Волна чистой энергии расходится кругами по поляне, пригибая траву, заставляя деревья гнуться.

— Алисия… Мы должны уйти. Он нас заметит...

Мой шёпот растворяется в ночном воздухе, всё ещё наэлектризованном от ритуала. Позади нас поляна, всё ещё мерцающая остаточной магией, перед нами — спасительная темнота леса. Но что-то не так…

Я чувствую, как подруга внезапно обмякает в моих руках. Словно кто-то разом вытянул из неё все силы, оставив лишь оболочку. Её тело, секунду назад напряжённое от страха, становится пугающе невесомым, как осенний лист.

— Алисия? — мой голос дрожит, руки судорожно пытаются удержать её.

Лунный свет, холодный и безжалостный, выхватывает из темноты мои ладони, и сердце стынет: они покрыты чем-то влажным и тёмным.

Кровь.

В серебристом освещении она кажется почти чёрной, как чернила. Одна паническая мысль сменяет другую — ранена? умирает? — пока пальцы инстинктивно ищут рану, источник этого ужаса.

Алисия медленно, словно преодолевая невыносимую тяжесть, поднимает своё лицо. Лунный свет обрисовывает её профиль, делая похожей на мраморную скульптуру, и я вижу, как тонкая струйка крови стекает из её носа по бледной коже.

Её глаза — о боги, её глаза! — широко раскрыты, но смотрят будто сквозь меня, сквозь эту реальность, в какую-то точку за пределами понимания.

— Я... я видела... — слова обрываются, её тело начинает мелко дрожать.

Сначала это едва заметное дрожание пальцев, затем руки, плечи — и вот уже всё её тело бьётся в конвульсиях. Она хватает ртом воздух, как вытащенная на берег рыба, каждый вдох — болезненная борьба. А затем, выгнувшись дугой так резко, что я слышу пугающий хруст позвоночника, Алисия замирает на мгновение, подобно натянутой до предела струне, и обмякает.

— Нет-нет-нет, — я трясу её за плечи, похлопываю по щекам. — Алисия, очнись… Пожалуйста, не надо…

Время искажается. Секунды растягиваются, минуты сжимаются до вспышек. Я будто существую в двух реальностях одновременно: в одной — паника и шок, в другой — сосредоточенная методичность.

Помню, как прикладывала ухо к её груди, слыша слабое, но ровное сердцебиение. Помню запах влажной земли и железистый привкус страха во рту…

Внезапно я слышу их — тяжёлые, размеренные шаги, приближающиеся к нашему убежищу.

— Алисия, — шепчу я, едва касаясь губами её уха. — Алисия, нам нужно уходить. Сейчас же!

Но она не отвечает. Я пытаюсь приподнять её, закинуть её безвольную руку себе на плечо, но Алисия теперь кажется тяжелее свинца. С каждой секундой шаги становятся громче, ближе, неотвратимее.

— Пожалуйста, — умоляю я, встряхивая её за плечи. — Очнись!

Шаги уже совсем близко.

Паника захлёстывает меня волной ледяного ужаса, примитивный инстинкт самосохранения берёт верх. Я бросаю последний взгляд на Алисию и делаю то, за что, знаю, буду ненавидеть себя до конца жизни — начинаю отползать назад, прочь из кустов.

Мои руки и колени скользят по влажной от росы траве, в нос бьёт запах сырой земли и страха — моего собственного, кислого, постыдного страха. Он обволакивает меня, словно липкий туман, шепчет мне: «Беги, беги, пока не поздно».

Я оглядываюсь через плечо на поляну с каменным алтарём. Он пуст. Ни девушки в ритуальной тунике, ни зловещей фигуры ректора. Только древний камень, безмолвный свидетель бесчисленных таинств, одиноко стоит в лунном свете. Где они? Растворились в воздухе?

Не успеваю я додумать эту мысль, как замечаю фигуру, движущуюся к нашему убежищу. Размашистая походка, широкие плечи, чуть наклонённая вперёд голова — я узнаю этот силуэт из тысячи. Комендант. Опять! Что он здесь делает?

Видимо он заметил вспышку энергии и поспешил сюда.

В оцепенении я наблюдаю, как он, не колеблясь, направляется прямо к кустам, где лежит беспомощная Алисия. Его фамильярный шар обнаружил её и упрямо кружит сверху, оставляя за собой призрачный след зеленоватого свечения.

Комендант бесцеремонно раздвинул ветви кустарника.

— Ну, ё-моё! Заманали уже, — его хриплый голос разрезает ночную тишину. — Выучись для начала! А потом уже обряды совершай, дурёха... Живая хоть?

Шар подлетает к неподвижному телу Алисии, кружит над ней, как светлячок, издаёт удовлетворительное жужжание.

Моё облегчение — она жива! — тут же сменяется новой волной ужаса. Он может заметить меня в любой момент! Один поворот головы, один случайный взгляд — и я поймана.

И я бегу. Бегу так, как никогда в жизни не бегала. Ноги сами несут меня сквозь подлесок, ветви хлещут по лицу, корни пытаются схватить за лодыжки, но я не останавливаюсь. Лёгкие горят, в боку колет, но страх гонит меня вперёд и вперёд.

«Прости, Алиска, — стучит в висках в такт шагам. — Прости, прости, прости».

Перед глазами снова встаёт видение. Площадь, полная людей. Зимнее небо, тяжёлое и низкое. «За кровь невинных!» — кричит толпа, и их лица искажены ненавистью и праведным гневом.

«Нельзя мне попадаться сейчас», — думаю я, перепрыгивая через поваленное дерево. Ветер свистит в ушах, лунный свет пробивается сквозь кроны деревьев отдельными лучами, освещая мой путь, словно сама ночь помогает мне в побеге.

Нельзя мне, Алиска, прости меня...

А за спиной, в темноте леса, остаётся каменный алтарь, хранящий свои тайны, комендант с фамильярным шаром и Алисия.

***

Пустая кровать

Холодный утренний свет просачивается сквозь неплотно задёрнутые шторы, рисуя на полу нашей комнаты длинные бледные полосы. Я открываю глаза медленно, будто что-то внутри сопротивляется возвращению в реальность. Тело ломит, словно я всю ночь таскала камни. Каждый мускул напоминает о моём позорном бегстве.

Воспоминания о прошлой ночи накатывают волной: дракон, дева, ритуал, кровь, моё бегство... Я резко сажусь на кровати, сердце колотится где-то в горле.

— Алисия… — мой голос звучит хрипло, надтреснуто.

Тишина в ответ. Её кровать напротив аккуратно застелена, подушка взбита, одеяло расправлено.

Неужели комендант забрал её в лазарет? Или, ещё хуже, она попала в руки Ректора? Что, если моё малодушное бегство подвергло её ещё большей опасности?

Часы на стене показывают без четверти девять. Через пятнадцать минут начинается первая пара. Хочу ли я вообще идти? После всего, что произошло? Но оставаться в комнате, пялясь на пустую кровать Алисии, ещё хуже.

Я наспех одеваюсь, пальцы не слушаются, застёгивая пуговицы форменной блузки. Под глазами залегли тёмные круги. В зеркале отражается бледное лицо с потерянным взглядом.

Боль под лопаткой просто адская, невыносимая, как будто что-то пытается прорвать кожу изнутри. Я трогаю — похоже, у меня растёт горб…

По коридорам общежития я иду, стараясь держаться у стен. Студенты спешат на занятия, обсуждают домашние задания, смеются над чьими-то шутками. Обычное утро. Будто прошлой ночи не существовало.

Желудок скручивает от голода. Столовая академии встречает меня гулом голосов и запахами свежей выпечки, жареного бекона и крепкого кофе. Я замираю на пороге.

Забегу на минутку, быстро-быстро, чтобы не повторить того позорного приступа чревоугодия.

Я механически двигаюсь к раздаточной линии. Взгляд цепляется за первое, что попадается — какой-то пирог с начинкой неопределённого цвета. Ладно, сойдёт. Не глядя наливаю в стакан то ли сок, то ли компот — какую-то жидкость насыщенного бордового оттенка.

Пару сырных крекеров бросаю в карман, для Семушки.