— Однако, — поднимаясь на ноги, вздохнул Никита. — Неплохо размялись. Ты не ранен?

— Нет, — мотнул головой Юрий, проверяя пульс на своём противнике. — Похоже я его убил.

— Да и хрен с ним, они всё равно нас живыми оставлять не собирались. Ты же сам понял.

— Так оно, да как-то стрёмно, — грустно отозвался друг, щупая пульс уже на горле других разбойников. Никита тоже проверил ближайших разбойников, с пером в глазу и с разбитый горлом. Оба не подавали признаков жизни.

— Однако, все четверо убиты, — медленно поднялся на ноги Юра и вытирая руки носовым платком, вынутым из кармана джинсов.

— Может и к лучшему, не придётся этих душегубов самим казнить. В драке это одно, а повесить — это другое, — отозвался капитан, после чего невозмутимо занялся привычным делом — обыском убитых. Характерно, что у всех пятерых бандитов были в сапогах ножи, у двоих за пазухой небольшие кошели, у одного в рукаве оказался настоящий свинцовый кистень на тонкой стальной цепочке. У всех добротные кожаные ремни, слишком тяжёлые, чтобы быть пустыми. Выложив добычу на стол, офицер проверил содержимое кошелей. Там оказались серебряные и медные монеты со странными датами «1801», «1805», вплоть до «1810». Номиналом от полкопейки до рубля, с ятями и ерами.

— Какой-то сюрреализм, на эту мелочь они у нумизматов больше сотни тысяч выручат, состояние отличное, на кой чёрт грабить туристов? — удивился кандидат наук, разглядывая добычу.

— Сейчас мы узнаем всё подробно, главнюк явно оклемался, пора допрашивать, — повернулся в сторону мирно пыхтевшего носом в пол единственного живого разбойника оперативник.

Юра в это время закрыл дверь в жилое помещение на имевшийся кованный крючок на косяке и внимательно обыскивал комнату. Сыщик уволок связанного главнюка за печь, чтобы не было слышно разговор во дворе и принялся негромко, но жёстко допрашивать, догадываясь, что прокурору «подследственный» жаловаться не будет. Да и статья тому уже светила вполне достаточная, чтобы не встретиться никогда после отправки в колонию. Стараясь отвлечь бандита от главного вопроса — что происходит и где они находятся, оперативник принялся выпытывать обстоятельства предыдущих убийств: кто убивал, куда дели трупы, кто в городе прикрывает банду и подобные неконкретные вопросы.

Любой грамотный опер учится так допрашивать с молодости, когда начальство суёт в кабинет незнакомого человека со словами: «Поговори, разберись». И приходится «колоть вслепую», как иногда говорят. Причём пару раз на памяти Русанова таким методом удавалось раскалывать даже вызванных в другие кабинеты левых свидетелей на пару мелких краж, чему удивлялись сами начальники, удовлетворённо записывая галочки раскрытых преступления на свой счёт. Классический слепой допрос через десять минут дал свои результаты: банда Демьяна Худина, как назвался главнюк, разбойничала второй год. Они вылавливали людей в соседнем регионе, Сарапульском уезде, ближе к Воткинску на лесных дорогах, которых продавали управляющему заводчиков Демидовых. Тот отправлял всех «в гору», где пленники работали в шахтах, прикованные кандалами к тачкам.

Постепенно охреневавшему от таких показаний Никите главнюк невозмутимо сказал сегодняшнюю дату — восьмое июня тысяча восемьсот двенадцатого года. Даже правителя страны назвал — император Александр, внук Екатерины Второй и сын Павла Первого. Деньги из тайника, торопливо выданного Демьяном, на первый взгляд соответствовали его рассказу. Профили императрицы и обоих императоров вполне напоминали что-то из памяти. Денег набралось из двух загашников немного, семьсот сорок рублей «на ассигнации», двести тридцать шесть серебром и меди около двух рублей. Наверняка главнюк не все тайники выдал, да оперативник спешил.

Выяснив, что Ермолай никого сам не убивал, ему доверяли лишь закапывать трупы, Никита испытал определённое облегчение. Действительно не хотелось казнить безоружного человека, но работать с ним надо поспешно. Сыщик оставил связанного главнюка под присмотром своего друга, методично обыскивавшего дом. Сам вышел из горницы, вот, вспомнилось слово к месту, сначала в сени, затем на крыльцо. Кто-то шуршал в конюшне, во дворе Ермолая не было. Сыщик вынул из кармана трофейный револьвер, убрал стреляную гильзу и повернул барабан пустым гнездом к стволу, чтобы случайно не выстрелить. Вернул револьвер в карман ветровки и спустился во двор.

Судя по шагам, возчик работал в конюшне, куда капитан осторожно зашёл и стал подходить к Ермолаю, сгребавшему деревянными вилами навоз в угол. В сумерках помещения абориген не заметил сыщика, пока тот не подошёл почти вплотную.

— Бог в помощь, Ермолай, — негромко произнёс капитан. Возчик резко развернулся и выставил вилы перед собой.

— Не подходи, порешу! — срывающимся голосом прохрипел мужик, испуганно прижавшись к стене конюшни.

— Рискни, — сыщик демонстративно вынул револьвер из кармана и навёл его на Ермолая со словами: — Ты тоже душегуб? Признавайся, куда убитых закопал?

— Не губи барин, — неожиданно упал на колени мужик, отбрасывая вилы в сторону, — нет на мне крови, я только хоронил покойников, да на телеге ездил, куда прикажут.

— Бери лопату, пойдём раскапывать твоё кладбище, — капитан решил проверить, что ему наболтал Демьян. Встречались в его работе пара идиотов, с наслаждением рассказывавших во всех подробностях о совершённых ими убийствах, но так и не смогли показать ни одного спрятанного или закопанного трупа. То есть, кроме глупых рассказов не было иных доказательств. Настоящих убийц, как и трупы убитых, находили несколько позже. Поэтому любые рассказы убийцы могут подтвердить исключительно трупы, как бы ни казался правдивым рассказ преступника. Да и убитых разбойников надо закапывать, пока не сильно пахнут.

Возчик проворно вытащил железную штыковую лопату и шустро направился за ворота ограды. Идти, по рассказу главаря, выходило недалеко. Так и шли — впереди Ермолай, за ним Никита. Шли по наезженной дороге минут пять, затем свернули на узкую тропку в сторону оврага. Туда и скидывали убитых бандой людей, а возчику оставалось только обрушить землю с крутого склона, чтобы засыпать их от диких зверей да бросить сверху толстые валежины, запасенные заранее и сложенные возле оврага.

— Всё раскапывать или как? — совершенно равнодушно уточнил возчик, явно не страдавший повышенной рефлексией.

— Только самых свежих. Напомни, кто там был? — уточнил офицер, привычно проверяя клиента на правдивость, чтобы сравнить с показаниями Демьяна.

— Какой-то приказчик с грузчиком, везли из Воткинска в Пермь полную телегу медного провода, — пропыхтел Ермолай, усердно раскапывая глинистую почву.

— А куда дели проволоку и лошадь с телегой? — уточнил сыщик интересную информацию, что забыл спросить в ходе торопливого допроса главаря.

— Так никуда пока, телега в задах стоит, а лошадь в конюшне. Думали, завтра приедет управляющий из Перми, укажет, что делать. — Мужик начал раскидывать землю, показывая голые ноги трупов, одежду разбойники всю снимали на продажу.

— Всё, хватит, пошли обратно. — Капитан убедился в правдивости рассказа убийцы, трупы на банде имеются, совесть мучить не будет.

— Сейчас, забросаю землёй обратно. — Ермолай не спешил выбираться из оврага.

— Не надо, тебе ещё сюда своих дружков отвезти до ночи надо. Давай быстрее, пока не стемнело.

Оба скорым шагом вернулись во двор, где возчик остался запрягать коня в телегу для погрузки трупов, а капитан поднялся в дом. Там Юрий закончил с обыском в комнате и занялся подполом, откуда вытаскивал удивительные вещи, мало стыкующиеся с началом девятнадцатого века. Классическая двустволка, пара одноствольных ружей и второй револьвер, возможно, не привлекли бы особого внимания, если бы не одно — всё оружие было патронным, чему служили подтверждением три патронташа. Два — с классическими картонными охотничьими патронами, третий — с латунными патронами. Оба друга в недоумении разглядывали необычные трофеи.

— Юра, ты же учёный. Были в наполеоновские времена патронные револьверы и ружья? — Оперативник внимательно перебирал ружья и патронташи, прикидывая, что их придётся забирать с собой. Благо кожаные чехлы под всё оружие уже лежали возле люка в голбец, включая две поясные кобуры под револьверы. Не услышав ответа, Никита взглянул на онемевшего товарища и процитировал Лермонтова: «Забил заряд я в пушку туго…» Мне одному кажется, что в эти времена не было патронов и снарядов или как?