— Привет, — киваю ей подбородком.

— Привет, — она подходит ко мне ближе, чем нужно. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает так, будто еще две недели назад я не забирал ее каждый день, когда она была в офисе.

— Подумал, что тебе может быть одиноко, — она бросает на меня взгляд, и я не могу сдержать смешок. — Хочешь, подвезу?

Она сжимает губы.

— Кажется, моя машина уже где-то здесь...

— Так отправь её домой, — говорю, пожав плечами.

Она размышляет, и мне нравится, как её губы сжимаются во время раздумий. Потом кивает, и я открываю дверь машины для неё.

Мы находимся в Лондоне в час пик, и я никогда не испытывал такой радости от того, что тысячи автомобилей окружены со всех сторон и не могут двигаться. Она моя как минимум на час. Снимает обувь. Перед Томом она бы на это не решилась, я уверен. Только со мной она чувствует себя расслабленно.

— До сих пор злишься? — спрашиваю, оборачиваясь к ней.

— Нет, — говорит, уставившись вперед.

Интересно, говорит ли Паркс правду? Она не настолько злая, но гораздо более расстроенная? Это даже хуже.

— Нужна полная перезагрузка? — спрашиваю, пристально наблюдая за ней.

Она поворачивается ко мне.

— Наверное, да.

— Тогда давай, — киваю ей. — Сколько секунд?

— Пятнадцать.

— Да ладно, — смеюсь, — ты никогда не доходила до двенадцати, — уголки ее губ подрагивают в улыбке. — Будет тебе пятнадцать, — соглашаюсь я.

Мы стоим в пробке. Я включаю громче песню «Say You Will» Kygo. Она оборачивается ко мне, поджав ноги под себя.

Я делаю то же самое.

— Готова?

Она кивает.

— Поехали.

Мы делаем это со школы. После каждой ссоры — смотрим друг другу в глаза десять секунд или около того — не знаю, затем. Кажется, она увидела это в шоу Опры.

Но это работает. Особенно с ней — мне довольно трудно долго на нее злиться, а она может держать обиду, как никто другой, но когда мы это делаем, я вижу, как все обиды с нее спадают.

А сейчас она в моей машине, застрявшая в бесконечной пробке, и я могу просто смотреть на нее, ни о чем не беспокоясь, целых пятнадцать секунд. Я мыслю каждый раз одинаково.

Один... два... Черт побери, какая она красивая.

Такова моя первая мысль каждый раз, как мы это делаем.

Паркс чертовски красивая. Не могу поверить, что она любит меня.

Её веки дрожат, она всегда моргает чаще, когда мы это делаем.

Три... четыре... Она все еще любит меня? Не знаю.

Не уверен, остались ли у неё чувства. Раньше полагал, что да. Порой все еще думаю об этом. Но, возможно, это несущественно, ведь невозможно все исправить после того, что я сделал.

Она немного наклоняет голову в сторону, — это происходит только тогда, когда ей что-то нужно от меня.

Пять... шесть... Не знаю, как мог так поступить с ней.

Просто не понимаю. Не знаю, что со мной произошло, даже не могу сказать, как это случилось. Оно просто произошло. И когда этот момент настал, остановиться казалось ещё хуже. Но я не хотел обижать ее. Это не имело к ней отношения.

Она опирается локтем на центральную консоль, подперев подбородок рукой. Её взгляд не отрывается от моего, на душе похолодело.

Семь... восемь... Сумеем ли мы когда-либо оставить это позади? Сможем ли мы вновь стать парой? Всё было бы по-другому. Я изменился. Кажется, у нас есть шанс быть вместе.

Думаю, у нас бы получилось.

Я вижу, как её напряжение начинает ослабевать, когда её лицо начинает расслабляться.

Девять... десять... Посмотри на ее губы. Чёрт.

Обожаю их. Для меня это безумие: прожить три года, не касаясь этих губ своими.

Она видит, что я смотрю на её губы, и они начинают подёргиваться в улыбке.

Одиннадцать... двенадцать... Помню, как впервые рассмешил ее. Будучи ребенком, мне казалось это важнейшей задачей. Впрочем, как и сейчас.

Хотя её улыбка ещё не прорвалась наружу, уже слишком поздно. Её глаза всегда всё выдают, так было всегда. Один взгляд, и они расскажут мне всё, что нужно знать.

Тринадцать... четырнадцать... Раньше ей никогда не требовалось больше пятнадцати секунд . Это еще неизведанная территория. Боже, как я хочу её поцеловать.

И, кажется, Паркс тоже хочет. Ее взгляд метается от моих глаз к губам, что нарушает правила, ведь нельзя разрывать зрительный контакт, но я не хочу об этом задумываться, мне лишь хочется, чтобы она поцеловала меня. Наши лица находятся так близко, всего один сантиметр отделяет нас, я ощущаю ее запах. Этот аромат сопровождает её уже целую вечность: она начала использовать этот парфюм с четырнадцати лет. Gypsy Water. Лишь бы она никогда не меняла его. Каждый раз, когда Паркс выходит из душа, она наносит их. Иногда я лезу обниматься, а она пытается вырваться, потому что теперь странно относится к объятиям, — то есть мы можем спать в одной постели, Паркс может касаться моего лица, когда думает, что я сплю, но если я хочу обнять её, когда солнце уже встало и свет включён, тут начинается полный хаос. Но иногда я всё равно это делаю, и потом её запах остаётся на мне, и я чувствую его весь день, как это было раньше, до того как я всё испортил.

Пятнадцать. Я сдался с первой секунды.

Она немного улыбается мне и отворачивается к окну.

— Как погода, Паркс? — спрашиваю я, глядя вперед.

Сейчас приятные 21°. Почти ни облачка на небе.

Она смотрит на меня краем глаза.

— Сейчас довольно комфортно, но я слышала, что позже может пойти дождь.

— Вон оно как? — хмурюсь я, глядя на неё.

Она кивает, глядя на дорогу: — Ужасная погода для вождения. Лучше тебе остаться у меня.

Я с трудом сдерживаю улыбку.

— Безопасность прежде всего.

22. МАГНОЛИЯ

Би Джей ночует у меня почти все время, пока Том в Америке. Между нами ничего не происходит, думаю, как и всегда. Мы просто сидим дома и смотрим документальные фильмы National Geographic. Иногда в моей постели. А бывает в домашнем кинотеатре.

На самом деле, с домашним кинотеатром возникают некоторые сложности, самая главная из которых — это то, что каждый раз, когда мы туда идём, мне приходится придумывать новые и креативные оправдания, почему мы с Биджем можем сидеть только на «диванчике для объятий», хотя есть и другие места. Эти оправдания варьируются от «кажется, на этом сиденье пчела» до «не стоит, потому что на нем только что сменили обивку».

Вообще-то мне не нужно придумывать оправдания, чтобы тот сидел рядом — он бы сел туда, куда я скажу, это я знаю. Оправдание нужно для меня.

National Geographic — это высшее проявление романтики для нас с Би Джеем, старое как мир символическое напоминание о наших отношениях, начиная с той первой ночи, когда мы спали вместе. Спали как взрослые.

Наш первый раз был тщательно спланирован, что сейчас кажется забавным, потому что с возрастом спонтанный секс кажется куда более захватывающим — хотя за последние три года у меня его было немного, но тогда то, как он все спланировал, казалось романтичным и серьезным. Кажется, таким и был тот вечер.

После провала в Maserati и катастрофического Нового года на Миконосе (даже не спрашивайте) все должно было быть совершенным, сказал он. Бидж был непреклонен в том, что всё, начиная с романтики и заканчивая предвкушением, должно было быть идеальным. Мне было не особо важно, как это произойдёт, потому что я просто хотела его. Я никогда раньше никого не хотела так сильно, если честно. У меня никогда не было такого желания. Но когда оно появляется — ты не понимаешь, как я раньше могла не чувствовать это с Би Джеем Баллентайном.

Это было похоже на то, как будто кто-то зажёг свет в подвале, полном голодных медведей, — так я чувствовала себя каждый раз, когда Би Джей входил в комнату. Как будто внутри меня кто-то зажигал спичку, и под кожей всегда было тепло. Я бы получила его и раньше, если бы Би Джей позволил.