— Паркс, — медленно улыбнулся он.

У меня отлегло от сердца, как только он проснулся.

Его голос, помню, звучал как утро Рождества, мой день рождения, День святого Валентина и дом одновременно, и я его любила.

— Он будет в порядке? — спросила я у врача.

Тот закивал.

— С ним все будет хорошо.

Я почувствовала такое облегчение, что не почувствовала, как дала ему пощёчину. Вся комната ахнула, а потом замерла. Его родители, Генри, Джона и врач. Би Джей смотрел смущенно с широко открытыми глазами, еще до конца не опомнившись.

— Если ты, — заговорила я дрожащим голосом, — поступишь так со мной хотя бы еще раз, — я покачала головой, — я тебе никогда не прощу.

— Хорошо, — у него глаза были на мокром месте.

— Пообещай.

— Обещаю, — бессильно кивнул он.

Тогда слезла с кровати и вышла из палаты.

Кстати, об этом никто не знает. Мы никогда не говорили об этом, никому не рассказывали, даже Пэйли или Перри.

Единственный человек, кто знает, кроме нас, — моя сестра, потому что тогда я пришла домой из больницы в слезах, и она не оставляла меня ни на миг, когда я исчезла на два дня.

Я даже не заметила, как пролетело время, не говоря уже о днях. Я чуть не потеряла любовь всей своей жизни, и время остановилось. Элли все равно бы все рассказала.

Рид не заметил моего отсутствия или заметил и просто ничего не сказал. Он понимал, думаю, все они понимали, кем были для меня. Точнее, кем не были.

Я не разговаривала с Би Джеем неделю. Он писал мне постоянно, звонил, отправлял сообщения через мессенджеры и соцсети, — во что бы то ни стало. Но я не могла.

Я была изуродована. Истекала кровью, разорванная изнутри.

Вот что он сделал со мной, едва не умерев.

Поэтому я игнорировала его настолько долго, насколько могла.

С тех пор прошло полторы недели. Была суббота. Наши друзья собрались, чтобы повторно просмотреть «Оно» на Лестер-сквер, — обычно мы не так проводим время, и, поскольку Би Джею было запрещено употреблять какие-либо психоактивные вещества, выбор развлечений был скудный. Я вошла в фойе, и все взгляды парней упали на меня, как будто у меня была бомба прикреплена к груди.

Помню, как Би Джей обернулся, посмотрел на меня своими большими глазами, нервно сглатывая, пока я подходила. А потом это произошло, неожиданно и даже неосознанно, — я коснулась его лица и поцеловала.

Он был на вкус как попкорн. Никогда не мог дождаться начала фильма, чтобы начать есть свои закуски.

Тот поцелуй... он не был сексуальным или похотливым, но он был пронизан отчаянной, жаждущей, неимоверной любовью, которая у нас была и есть до сих пор, и от которой мы не можем избавиться. Я немного отстранилась, наши лица были в миллиметре друг от друга. Мы моргали друг другу со спокойным выражением, хотя в сердце все бурлило, — друзья были крайне озадачены. Затем я обошла его, взяла под руку Генри и пошла в кинотеатр.

Ни один из нас не обсуждал этот поцелуй. Пэйли и Перри никогда не спрашивали. И слава Богу, потому что как бы я это объяснила? Я уже загнала ту ночь в тот самый уголок сердца, где живет еще одна наша ужасная ночь.

Там живут три воспоминания, которые я стараюсь не вспоминать. Все они до сих пор формируют меня. Все связаны с Би Джеем.

Он для меня — бомба замедленного действия, теперь вы это понимаете? Бидж будет причинять мне боль. Всегда. С ним я никогда не буду в безопасности, хотя я всегда в безопасности, когда он рядом.

Так что не имеет значения, люблю ли я Би Джея (а я не люблю), но если бы я любила, это бы ничего не изменило. Ведь любить его — все равно, что бросить ключ от моего сердца камердинеру без водительских прав. Он довезет меня до края скалы и сбросит.

8. БИ ДЖЕЙ

О вечеринках на Парк Лэйн слагают легенды. На некоторые из них мы зовем девушек, на другие — нет. Сегодня как раз второй вариант.

Наша квартира с Джо — офигенная холостяцкая берлога с четырьмя спальнями. Паркс она нравится, но мне иногда не по себе приводить ее сюда. Наверное, из-за таких ночей, как эта. Кристиан сегодня настроен на то, чтобы напиться до беспамятства — кажется, дело в какой-то девушке, но я не стал спрашивать.

Джона делает ему одолжение, позволив провести вечеринку здесь, потому что Генри отказался проводить вечеринку у себя, не желая беспокоить их пожилую соседку Блайт. И правильно, я бы тоже не стал. Блайт была медсестрой во время Второй мировой, и её рассказы просто первоклассные. Она настоящая легенда, её глаза до сих пор блестят, так что никаких вечеринок в Эннисморе в ближайшее время.

Я остался наверху на какое-то время, болтал с девушкой из Франции. Не знаю, как она сюда попала, но, если честно, мне всё равно. Знаю, это плохо, но все девушки для быстрого секса одинаковы. Посмотри им в глаза, послушай их, коснись лица — и они твои.

— Любишь звезды? — спрашиваю я каждую девушку, которую предпочел бы видеть в своей спальне.

Все они отвечают «да». Помню, ни одна не сказала мне «нет», кроме Паркс.

Франция отвечает «да».

Ценю, когда женщины не воспринимают секс эмоционально и относятся к нему больше как к сделке, не притворяясь, что это что-то большее. Мы встретились в клубе. Ты танцевала на барном стуле. И уже поцеловала моего друга. Это не сказка. Я не тот, кого ты приведешь к своей матери, я тот, о ком ты расскажешь своим подругам, когда будете делиться грязными секретами.

Франция одета во все черное. Магнолия же никогда не носит черный.

Я веду ее вниз по лестнице в свою комнату — это все часть продуманного плана, чтобы наш обмен не казался заранее спланированным. Она посмотрит в телескоп, я прислонюсь сзади, укажу на звезду, которую ни один из нас не увидит из-за лондонского смога, потому что сегодня неудачная ночь.

— Вау-у-у! — она комментирует с более сильным акцентом, чем мне сначала показалось.

Она произносит это, глядя на меня, а не в телескоп. Я сажусь на кровать, наблюдаю за ней. Жду.

Её глаза опускаются с моих на моё тело, затем снова возвращаются к глазам.

— Можно воспользоваться уборной? — спрашивает она.

Я киваю.

Указываю пальцем, куда идти. Она довольно сексуальная.

Фарфоровая кожа, темные волнистые волосы до подбородка, карие глаза. Она не похожа на Паркс. Ни одна из них не похожа. Это проблема моего существования после Магнолии Паркс. Она — единственная. Единственная, чьи причуды я готов терпеть, единственная, которая динамит меня постоянно и рядом с которой я могу находиться бесконечно долго, единственная, кто когда-либо держал моё сердце в удушающем захвате.

Откидываюсь на кровать. Интересно, что Паркс делает сегодня вечером? Может, они с «двумя П» куда-то пошли. Не люблю, когда она развлекается без меня, но я здесь планирую переспать с другой, то, пожалуй, я не должен жаловаться.

Франция появляется в дверях. Прислоняется к проходу.

— У тебя есть девушка? — а ее акцент довольно милый, кстати.

Большинство девушек, с которыми я трахаюсь, знают меня.

Они знают: таких вопросов лучше не задавать. Видимо, во Франции не читают Tatler? Я прищуриваюсь на неё.

— Нет.

Она смотрит на меня с сомнением.

— Ну, мне безразлично, если даже есть...

Я натянуто улыбаюсь.

— Нет девушки.

Франция наклоняет голову.

— Так это твой Foreo? — она крутит в руках маленькую баночку Паркс с каким-то скрабом для лица что ли.

Осознаю, что теперь придется покупать новую. Я наблюдаю за розовой вещицей Магнолии, а не за девушкой.

— Нет.

Франция склоняет голову набок.

— А чей тогда?

Я бросаю на неё взгляд. Я не большой поклонник разговоров перед сексом, особенно когда речь идёт о Магнолии.

— Моей лучшей подруги, — я приподнимаюсь, забираю у неё Foreo и кладу его в ящик.

Франция указывает рукой на раковину.

— Est-ce que c’est sa jolie brosse à dents rose aussi? ¹¹

Я киваю.

— Да её.

Франция тянется к ней.